Мне хотелось прижать кости к груди, баюкать их, дотронуться до головы, которая появилась в яме - жутко оскалившийся череп, - просунуть пальцы в пустые глазницы...
- Не трогайте, - приказала констебль Пейджет и стала оттаскивать меня прочь от ямы.
- Но я должна! - завывала я. - Это она. Я была права. Это она. - Это должна была быть я, хотела сказать я. Если бы мы ее не нашли, то меня ожидала бы такая же участь.
- Это улики, миссис Таллис, - жестко произнесла констебль.
- Это Адель, - повторила я. - Это Адель, и ее убил Адам.
- Мы не знаем, кто это, - возразила она. - Нужно будет сделать анализ, провести идентификацию.
Я взглянула на торчащую руку, появившуюся из земли голову. Напряжение спало, и я почувствовала смертельную усталость, смертную печаль.
- Бедняжка, - сказала я. - Бедная женщина. О Боже! О Боже, Господи Иисусе!
Констебль Пейджет протянула мне большую салфетку, и я поняла, что плачу.
- На шее что-то есть, детектив, - сказал худой копатель.
Я потрогала свою собственную шею.
Он держал в руке потемневшую проволочку.
- Думаю, это ожерелье.
- Да, - проговорила я. - Это он ей подарил.
Все повернулись и посмотрели на меня, и на этот раз все смотрели внимательно.
- Вот. - Я сняла с себя ожерелье, серебряное, сияющее, и положила его рядом с потемневшим двойником. - Адам подарил мне это в знак любви ко мне, его вечной любви. - Я указала пальцем на спиральку. - Это тоже обнаружится на ее ожерелье.
- Она права, - сказала констебль. Другая спиралька была почерневшей, забитой землей, но, несомненно, такой же. Повисла тишина. Все смотрели на меня, а я смотрела в яму, где покоилось ее тело.
- Как, вы говорите, было ее имя? - спросила наконец констебль Пейджет.
- Адель Бланшар. - Я всхлипнула. - Она была любовницей Адама. И, я думаю... - Снова потекли слезы, но на этот раз я оплакивала не себя, а ее, Тару и Франсуазу. - Думаю, что она была хорошей женщиной. Милой молодой женщиной. О, простите меня, простите. - Я прижала к лицу испачканные глиной ладони, слезы заструились между пальцами.
Констебль Пейджет обняла меня за плечи.
- Мы отвезем вас домой.
Только где теперь мой дом?
Инспектор Бирн и одна из женщин-офицеров вызвались проводить меня домой, хотя я говорила им, что Адама там не будет и мне нужно лишь собрать вещи и уйти. Они сказали, что им так или иначе нужно проверить квартиру, хотя они уже пытались туда звонить. Им нужно было найти мистера Таллиса.
Я не знала, куда пойти, однако не стала говорить им об этом. Позднее нужно будет делать заявления, заполнять формы в трех экземплярах, встречаться с юристами. Позднее мне придется подумать о своем прошлом и оказаться лицом к лицу со своим будущим, попытаться выбраться из-под отвратительных руин моей жизни. Но не сейчас. Сейчас я просто отупело плелась вперед, пытаясь строить фразы в правильном порядке, в ожидании, когда меня где-нибудь пристроят поспать. Я так устала, что могла бы уснуть стоя.
* * *
Инспектор Бирн втащил меня по лестнице вверх, к квартире. Дверь беспомощно болталась на петлях, выбитая Адамом. У меня подкосились ноги, но Бирн поддержал меня под локоть, и мы вошли внутрь, за нами последовала женщина-офицер.
- Я не могу, - сказала я, резко остановившись на пороге. - Я не могу. Не могу идти туда. Не могу. Не могу. Просто не могу, и все.
- Вам не нужно этого делать, - отозвался он и повернулся к женщине: - Найдите, пожалуйста, для нее немного чистой одежды.
- Сумка, - сказала я. - Мне нужна только моя сумка. У меня там деньги. Больше мне ничего не нужно.
- И ее сумку.
- Она в гостиной, - подсказала я. Мне казалось, что меня вот-вот вырвет.
- У вас есть родные, к которым вы могли бы поехать? - спросил он, пока мы ждали.
- Не знаю, - слабым голосом проговорила я.
- Позвольте вас на пару слов, сэр? - Это была женщина-полицейский, на ее лице застыло мрачное выражение. Что-то произошло.
- Что?..
- Сэр.
Мне стало все ясно. Знание прожгло меня, словно чистый поток ощущений.
Прежде чем они смогли остановить меня, я вбежала в гостиную. Мой прекрасный Адам медленно покачивался на веревке. Я увидела, что он воспользовался куском альпинистского шнура. Желтого. Рядом валялся стул. Адам был босиком. Я нежно прикоснулась к изуродованной ступне, потом поцеловала ее - так, как в первый раз. Он был очень холодный. На нем были старые джинсы и выцветшая футболка. Я взглянула в распухшее, ставшее страшным лицо.
- Ты убил бы меня, - сказала я, глядя на него.
- Мисс Лаудон, - послышался рядом голос Бирна.
- Он убил бы меня, - сказала я ему, не отводя глаз от лица Адама, моего любимого. - Он сделал бы это.
- Мисс Лаудон, пойдемте отсюда. Все кончено.
* * *
Адам оставил записку. Это не было ни исповедью, ни попыткой объясниться. Это было любовное письмо. «Моя Элис, - писал он. - Видеть тебя значило боготворить тебя. Ты была моей самой прекрасной и последней любовью. Мне жаль, что ей пришлось завершиться. И вечность была бы слишком коротким временем».
Глава 40
Однажды вечером, несколько недель спустя, после всей суматохи, после похорон, раздался стук в дверь. Я спустилась, чтобы открыть. Это была Дебора, которая выглядела очень привлекательной в юбке и темном жакете. На лице после дня, проведенного в больнице, застыло усталое выражение. Мы смотрели друг на друга без улыбки.
- Мне следовало бы раньше связаться с тобой, - наконец проговорила она.
Я отошла в сторону, и она стала подниматься по лестнице вслед за мной.
- Я принесла тебе кое-что, - сказала она. - Вот. - Достала из пластикового пакета бутылку шотландского виски. - И вот. - Она развернула вырезку из газеты и передала мне. Это был некролог по поводу смерти Адама. Его написал Клаус для газеты, которую я обычно не покупаю. - Я подумала, тебе может понравиться.
- Заходи, - сказала я.
Взяла виски, два стакана, вырезку из газеты и прошла в гостиную. Я налила нам по порции. Как всякий добрый житель Северной Америки, Дебора вернулась на кухню, чтобы поискать лед. Я взглянула на вырезку.
Над самой заметкой была помещена фотография Адама, которой я прежде не видела. Он был запечатлен стоящим на склоне какой-то горы и улыбался в камеру, загорелый, без шапки. Как редко я видела его улыбающимся и беззаботным. У меня в памяти он навсегда остался мрачным и напряженным. У него за спиной поднимались горы, которые напоминали море на японских гравюрах, горы, снятые в момент своего сонного великолепия. Именно это мне всегда было трудно понять. Когда видишь фотографию, снятую высоко в горах, все на ней кажется таким ясным и красивым. Но все они говорили мне - Дебора, Грег, Клаус и Адам, конечно, - что настоящие ощущения от пребывания в горах невозможно запечатлеть на снимке: невероятный холод, борьба за каждый глоток кислорода, ветер, который угрожает поднять тебя и сдуть в пропасть, шум в голове, медлительность и тяжесть в мозгах и во всем теле, а главное - чувство враждебности, ощущение того, что это нечеловеческий мир, куда ты попал на короткое время в надежде, что сможешь выжить в борьбе со стихиями и собственным физиологическим и психическим умиранием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79