- Да, он держался великолепно, просто великолепно. Конечно, ему было обидно, Боже, так обидно. Он плакал, когда читал письмо, и снова и снова повторял твое имя. Но он не винит тебя, ты должна это понять, Элис. И еще, видишь ли, он опасался, что ты сотворишь какую-нибудь глупость. Это последнее, что он мне сказал. Он сказал, что в состоянии, в котором ты пребываешь, ты способна причинить себе вред.
- Ты хоть понимаешь, что наделала?
- Но слушай, Элис...
Я положила трубку, чтобы не слышать ее умоляющего голоса, и несколько секунд, словно в параличе, не могла сдвинуться с места. Комната казалась очень холодной и тихой. Был слышен каждый звук, скрип половицы, когда я переминалась на месте, бормотание воды в трубах, легкие вздохи ветра за окном. Вот оно. Еще до того, как меня нашли мертвой, Адам выразил опасение, что я способна причинить себе вред. Я бросилась в спальню, открыла комод, где прятала письмо Адели и записку Адама самому себе. И то и другое пропало. Я побежала к входной двери и тут услышала его шаги, пока далекие, в самом низу длинного лестничного марша.
Из ловушки не было выхода. Наша квартира находилась на самом верху. Я огляделась, зная, что других выходов нет, что спрятаться негде. Подумала было о том, чтобы позвонить в полицию, но я не успела бы даже набрать номер. Я вбежала в ванную комнату и открыла душ так, чтобы вода с шумом текла на плитки пола. Потом аккуратно задвинула душевую занавеску и, оставив дверь в ванную немного приоткрытой, со всех ног бросилась в гостиную, схватила ключи и нырнула в тесную кухню, где встала за дверью, за которой едва ли можно было скрыться. Журнал «Гай» лежал на разделочном столике на расстоянии вытянутой руки. Я взяла его. Хоть что-то.
Он вошел в квартиру и запер за собой дверь. Сердце у меня в груди бешено колотилось, оно громыхало так, что мне не верилось, что он ничего не слышит. Вдруг мне вспомнилось: у него букет цветов. Он сначала пройдет на кухню, чтобы поставить их в воду. О Боже, ну пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. Мое дыхание превратилось в хриплые всхлипы, в груди заломило. У меня вырвалось короткое рыдание. Я не могла с ним справиться.
Но потом каким-то чудесным образом страх исчез и вместо него появилось своего рода любопытство, словно я была посторонним наблюдателем собственной катастрофы. Считается, что перед внутренним взором утопающего мгновенно проносится вся его жизнь. В несколько секунд ожидания у меня в мозгу промелькнули картины нашей совместной жизни с Адамом; такое на самом деле короткое время, которое, однако, перекрыло собой все, что было прежде. Я смотрела, словно наблюдала за собой: тут первый взгляд через переполненную машинами улицу; первое занятие любовью, настолько лихорадочное, что теперь оно казалось почти комичным; день нашей свадьбы, когда я была так счастлива, что хотела умереть. Потом я увидела Адама с поднятой рукой; Адама с ремнем в руке; Адама, сжимавшего руками мою шею. Все образы сходились к настоящему моменту: к тому моменту, который ждет впереди, когда я увижу, как Адам меня убивает. Но страха больше не было. Я чувствовала себя почти умиротворенной. Я так давно не чувствовала себя умиротворенной.
Я услышала, как он идет через комнату. Мимо кухни. В сторону ванной, где шумел душ. Я приготовилась, ухватившись за новый замок, и напряглась всем телом.
- Элис, - позвал он. - Элис.
Сейчас. Я выскочила из кухни в прихожую и отперла дверь.
- Элис!
Вот и он, быстро идет ко мне, прижимая к груди желтые розы. Я увидела его лицо, великолепное лицо убийцы.
Я захлопнула дверь, вставила в скважину тяжелый ключ и стала лихорадочно его проворачивать. Ну, давай, пожалуйста, скорее. Замок щелкнул, я вытащила ключ и, не разбирая дороги, кинулась к лестнице. За спиной я услышала, как он барабанит в дверь. Он силен, о, Боже, он достаточно силен, чтобы выломать ее. Он с легкостью проделал это, когда вламывался в собственную квартиру, чтобы убить Шерпу.
Я неслась по лестнице, перепрыгивая через две ступени. В какой-то момент меня подвели колени, и я подвернула ногу. Но он не преследовал меня. Грохот за дверью становился все тише. Новый замок держал. Если мне удастся все это пережить, то у меня будет хоть немного горького удовлетворения от того, что он сам приготовил себе ловушку, когда сломал дверь, чтобы убить нашего кота.
Вот я и на мостовой. Я понеслась в сторону центральной улицы и, только добежав до нее, быстро повернула голову, чтобы посмотреть, не видно ли его. Не он ли это вдалеке? Я пробиралась через проезжую часть, лавируя между машинами, обегая велосипеды. Увидела злое лицо водителя, когда он выворачивал руль, чтобы не наехать на меня. У меня резко закололо в боку, но я не останавливалась. Если он догонит меня, я, конечно, стану кричать и выть, но все сочтут меня просто сумасшедшей. Ни один человек ни в коем случае не станет вмешиваться в домашний скандал. Мне показалось, что кто-то выкрикнул мое имя, но, может, это была всего лишь игра моего мятущегося воображения.
Я знала, куда направляюсь. Это находилось неподалеку. Еще несколько ярдов. Если бы только успеть. Я увидела синий свет, несколько автобусов, припаркованных во дворе. Я собрала последние силы, вбежала в дверь и резко, до неприличия резко остановилась у стойки, из-за которой на меня смотрело скучающее лицо полицейского.
- Да? - вяло сказал он и взял ручку, а я рассмеялась.
Глава 38
Я сидела в коридоре, ждала и наблюдала. Я видела все словно через перевернутую подзорную трубу. Далеко-далеко люди в форме и без формы сновали взад-вперед, трещали телефоны. Я не уверена, что ожидала увидеть в полицейском участке восточного Лондона: может быть, сутенеров, проституток и прочие отбросы общества, которые стаскивали сюда, как живописали авторы детективов; возможно, ожидала, что и меня будут обрабатывать в комнате с прозрачным зеркалом поочередно то хороший, то плохой полицейские... Но я не могла представить, что буду бесцельно сидеть на пластмассовом стуле в коридоре, словно меня привели в отдел несчастных случаев с раной, которую не сочли достаточно серьезной, чтобы оказать срочную помощь.
В нормальных обстоятельствах меня бы заинтриговал вид трагедий других людей, но сейчас меня все это совершенно не интересовало. Я размышляла о том, что думает и делает Адам за этими стенами. Мне нужно было выработать план. Почти наверняка всякий, кто будет со мной разговаривать, сочтет меня сумасшедшей и выбросит назад в страшный мир, находящийся за плексигласовой перегородкой приемной участка. У меня было неприятное чувство, что обвинение собственного мужа в семи убийствах в семь раз менее убедительно, нежели обвинение всего в одном, которое само по себе представляется довольно невероятным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79