— Но вы все время думали, что это был мистер Кларк?
— Да.
Эллиот и доктор Фелл снова переглянулись.
— По-моему, он протянул руку в открытое окно, не так ли?
Гвинет задумалась.
— Я ничего не могу сказать об этом. Я вам все время повторяю, что не смотрела прямо на него. Это было как… — Она облизала губы. — Вы когда-нибудь в детстве играли в игру: ты специально кружишься, кружишься, кружишься — до дурноты, а потом останавливаешься и смотришь, сколько сможешь простоять не падая? Вот тогда я видела все именно в таком состоянии. Просто — з-з-з! По-моему, на нем был коричневый костюм и коричневая шляпа. В комнате было темно, из-за стекла лицо его было видно не очень четко, так что единственное, что я заметила, — овал лица. Я не обратила на него внимания, поскольку думала, что он вскочил на ящик, только когда раздался выстрел. Поэтому не могу с уверенностью сказать, просовывал ли он руку в окно или нет. Мне очень жаль.
— Ну хорошо, миссис Логан, вы уже достаточно сказали.
— Мадам, — заметил доктор Фелл. — Вы сказали действительно довольно много, но — о Бахус! — вы все время говорите иносказаниями!
— Я не говорю иносказаниями! Это правда!
Доктор сделал извиняющийся жест, взял свою кружку и, выпив залпом целую пинту, поставил на стол. Это до определенной степени изменило цвет его лица, но совершенно не нарушило физических и умственных способностей.
— Я имел в виду кое-что другое, — сказал он. — Я имел в виду ту игру, когда специально кружишься до головокружения, а потом останавливаешься и стараешься не упасть. Вот это, если угодно, иносказание. — Тут он очень пристально посмотрел на меня: — Что скажете, друг мой Моррисон?
— Только то, что мне хотелось бы знать, что это значит.
— Иносказание?
— Да нет же, бог с ним, иносказанием! Я имею в виду всю эту путаницу. Я хочу знать, что заставило револьвер отодвинуться от стены и выстрелить; что за невидимая рука вначале схватила за щиколотку Тэсс, а потом на глазах у всех нас завела часы; я, наконец, хочу знать, что заставило Энди Хантера, совершенно разумного человека, или, по крайней мере, столь же разумного старого дворецкого Полсона, подпрыгивать и раскачиваться на люстре с куском бумаги со вколотыми в него иголками в кармане, а кроме этого, и многое другое.
Никто не сказал ни слова об упомянутых мной иголках, хотя по лицу Эллиота было ясно, что для него это не было новостью.
Доктор Фелл поднял свой длинный палец.
— Великолепный пример, — сказал он.
— Пример чего?
— Иносказания, — продолжал настаивать на своей мысли доктор. Внезапно его настроение изменилось. Он поудобнее уселся на стуле и мягко возразил, печально изогнув брови: — Послушайте, я вовсе не хочу создавать никакой таинственности вокруг этого дела, и вот когда я не хочу ее создавать — это делаете вы.
— Интересно, каким образом?
— Словами, их неверным истолкованием; манерой излагать факты или то, что вы считаете фактами. — Он провел рукой по волосам. — Понимаете, то же самое было и с вашим юным другом из клуба «Конго», — продолжал он, — из-за которого, в каком-то смысле, и начались все неприятности. Я — член этого клуба, хотя не часто посещаю его. Вчера вечером мне удалось поймать там этого парня и, в конце концов, получить номер телефона его отца, который гостил в «Лонгвуд-Хаус» в 1920 году, чтобы наконец прояснить недоразумение.
— Какое недоразумение?
— Со стулом, — пояснил доктор Фелл. — Эта история со стулом совершенно озадачила меня, однако, как оказалось, речь шла не о стуле из столовой, а о стуле с веранды, а это — совершенно другое дело.
Я ничего не ответил.
Конечно, это было бы нарушением правил хорошего тона — к примеру, встать и вылить остатки пива в моей кружке на голову доктора или же в присутствии Гвинет высказать ему все, что я думаю о такого рода разговорах, но если бы тогда я знал истинную причину того, что показалось просто желанием заморочить мне голову; если бы я только знал, отчего он так волновался, я бы, вместо этого, попросил бы у него прощения.
Тут вмешался Эллиот.
— Звучит, возможно, немного туманно, — признал он, — однако вы сможете убедиться, насколько все просто. Если вы сможете быть в «Лонгвуд-Хаус» к вечернему чаю…
— Эллиот, я не стану этого делать, — резко сказал доктор. — Клянусь, не стану!
— Но, сэр, что еще мы можем сделать? Мы же сможем намертво припереть к стенке преступника и выяснить всю правду, разве не так?
— Гм-м! Кха! Может быть, но это повлечет за собой неприятности, мой друг. Это приведет к такому колоссальному скандалу, о каком вы не слышали за всю свою жизнь.
— Но вам-то, сэр, к чему опасаться неприятностей?
Они никак не могли прийти к единому решению, и это удваивало таинственность вокруг создавшейся ситуации — самое неприятное состояние на свете! В конце концов — полицейский, не полицейский — но я решил бросить вызов и спросил в открытую:
— Доктор, очевидно, вы раскрыли это дело и обнаружили убийцу…
— Или думаем, что обнаружили, — пробормотал доктор Фелл, взглянув на меня с любопытной гримасой: у него было такое выражение лица, будто я таинственным образом был вовлечен в самую гущу дела, сам не понимая, как и почему.
— Ну ладно, или думаете, что обнаружили. В то же время вы сетуете на то, что факты, изложенные мной, были неверно истолкованы. Я вам привел перечень реальных событий, которые имели место, а вы говорите, что я только добавляю таинственности своим способом изложения фактов или того, что я «считаю» фактами. Так что же в моем перечне не является фактом?
Доктор Фелл колебался.
Сигара, лежавшая в пепельнице, погасла. Он взял ее в руки и повертел.
— Только одно, — поворчал он.
— Только одно, что не является фактом?
— Только одно, — повторил он, — что является преднамеренной, глупой и колоссальной ложью.
— Но послушайте, сэр! Все ведь записано. Я не лгал.
Доктор Фелл наклонил голову. Было видно, что он не злился, не обвинял и не стремился скрыть что-то, однако понять истинное выражение его лица было довольно трудно из-за лучей солнца, светивших прямо на стекла его пенсне, и сурово выпяченной из-под усов нижней губы. Он крякнул; пальцы, игравшие с сигарой, выигранной в парке развлечений, переломили ее надвое.
— Да, вы не лгали, — сказал он, — зато лгала ваша невеста, мисс Фрэзер.
Глава 18
И снова теплые розоватые сумерки сгустились с западной стороны «Лонгвуд-Хаус», приближая нас к эпизоду, о котором немногие из нас догадывались, но через который никто не пожелал бы пройти снова.
Я вышел из автобуса на остановке, метрах в тридцати от ворот. До середины сегодняшнего дня здесь обычно стояла машина Энди, но Гвинет позаимствовала ее и куда-то исчезла. Я прошел по дороге, где мимо меня проехал лишь мальчик на велосипеде, и вышел на вымощенную щебнем подъездную аллею.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54