– Заглядывал ли в ваш дом Джейсон?
– Джейсон Дюшен?
– Да.
– Да. Довольно часто. Я думала, ты бывала одновременно с ним.
– А когда он был в последний раз?
– О, несколько месяцев тому назад. Он приезжал на выходные. Когда переживал из-за развода и все такое. Майкл подумал, что было бы неплохо слегка его приободрить. Ты ведь знаешь, каков Майкл. Кончилось тем, что он уморил беднягу до полусмерти на ферме.
"На ферме. О господи".
– Здорово! Ты мне здорово помогла, Джин. Большое тебе спасибо.
– А к чему все это?
– Расскажу тебе потом. Мне пора идти.
Круг сужается.
Черный Аспид убил свою мать. Должно быть, у него было несчастливое детство.
Что, если Джейсон участвовал в незаконной транспортировке детей не просто ради денег? Что, если он, в неком извращенном смысле, идентифицировал себя с ними? С бесправными детьми, над которыми измываются как хотят и никому нет до этого дела? А вдруг он захотел отомстить за то, что было сделано в детстве с ним? Или захотел избавить этих детей от повторения его судьбы? Решил, что таким способом оказывает им благодеяние?
Ред говорил о событиях, которые могут послужить толчком к проявлению мании. Как правило, это стрессы, такие как потеря работы или близкого человека.
Развод.
Развод, а потом паром. Достаточно, чтобы подтолкнуть любого.
Круг продолжает сужаться.
Может быть, контрабандист и убийца – это один и тот же человек?
У Черного Аспида есть имя и лицо. Может быть, это имя и лицо Джейсона Дюшена?
* * *
Он пытается ускользнуть от фурий – увертывается, петляет, старается постоянно быть хотя бы на шаг впереди них. Три раза переезжает с квартиры на квартиру, дважды меняет работу – во второй раз устраивается в "Укьюхарт". Культурный, начитанный, знающий – именно такой сотрудник им и нужен.
Однажды, пролистывая местную газету, он видит объявление: любительская драматическая труппа приглашает всех, чувствующих в себе способности к творческой самореализации, попробовать свои силы. Это кажется ему логически оправданным шагом, расширяющим пространство его жизни. Правда, попав в эту компанию первый раз, он видит, что слово "любитель" подходит им всем как нельзя лучше. Энтузиазма у членов труппы хоть отбавляй, но они поражают своей дремучей некомпетентностью, которой – вот уж стыд и позор – бравируют. Чуть ли не гордятся. Забывают строки из роли, встают на сцене не туда, но нет чтобы смутиться, знай покатываются со смеху.
Он принимается менять этих людей и с этой целью предлагает им взяться за дерзкий проект, затрагивающий серьезные вопросы жизни, смерти и состояния человеческой души. Пора отучать их от пустоты и легкомыслия. Они сомневаются и робеют.
– Чего вы боитесь? – спрашивает он. – Только того, что можете потерпеть неудачу?
– Но ведь мы недостаточно хороши для раскрытия такой темы, – возражают они. – Мы не профессионалы и занимаемся этим только ради удовольствия.
– А что может доставить большее удовольствие, чем успех, достигнутый при решении по-настоящему трудной, серьезной задачи? – парирует он. И делает им предложение: он найдет для них подходящую пьесу, а уж там, ознакомившись со сценическим материалом, они сами решат, играть или не играть.
Он дает им "Орестею". Поначалу они не собираются ставить всю трилогию и согласны взяться только за "Агамемнона", однако он утверждает, что в этом не будет смысла. "Орестея" едина в своей троичности, это тезис, антитезис и синтез – непослушание, горе и воздаяние. Нужно играть всю историю.
Его энтузиазм и убежденность таковы, что они соглашаются. Это его победа. В Древней Греции при постановках "Орестеи" у некоторых женщин случались выкидыши. Именно такого эффекта он и хочет добиться.
Он в центре всего, главный герой, человек, на которого все они смотрят и которого слушают. Он ведет с ними свою игру, но она позволяет им добиться того, о чем они даже не мечтали. Неделю "Орестея" идет при переполненных залах, а рецензенты утверждают, что любительская труппа в данном спектакле превзошла многие профессиональные коллективы. Каждый вечер он оживляет на сцене собственную жизнь, возвышенную до пантеона. Воспоминания о забытой жизни.
Но есть и другая жизнь, текущая. На работе в аукционном доме он знакомится с Лавлоком. Дистанция между ними очень велика, ведь сэр Николас стоит во главе множества различных предприятий, однако он относится к тем высшим руководителям, которые не только красуются на советах директоров, но вникают в суть любого дела и внимательно относятся к своему персоналу.
Их беседы, поначалу краткие и сугубо деловые, становятся более пространными, ибо постепенно эти двое обнаруживают между собой некое немаловажное сходство.
И у того и у другого напрочь отсутствует совесть.
Сейчас ему уже и не вспомнить, кто первый подал идею насчет детей: некоторое время она остается подвешенной, обсуждается и рассматривается в различных ракурсах, пока каждый из них не убеждается в заинтересованности другого. С этого момента Рубикон перейден, пути назад нет, и они приступают к разработке конкретных планов. Планы составляются, меняются, отбрасываются, модифицируются, и в итоге выкристаллизовывается схема, кажущаяся безошибочной. Гастроли в Норвегии, куда труппа отправляется с новой, непростой, но потому особенно воодушевляющей постановкой, служат прекрасным прикрытием. Пьеса, помимо всего прочего, требует декораций и аппаратного обеспечения, что делает вполне объяснимой аренду фургона.
Время идет в напряженном планировании, ожидании и предвкушении, но вместе с тем он не теряет бдительности, ибо постоянно ждет появления фурий.
И дожидается: первая из них заявляется к нему перед самым отплытием в Норвегию, причем, чтобы дезориентировать его и заставить забыть о бдительности, она принимает обличье молодой, хорошенькой журналистки.
Петра Галлахер приходит к нему в офис как раз перед ланчем, извиняется за то, что не предупредила о своем визите, и спрашивает, не могут ли они потолковать за ланчем. Он занят в большой аукционной программе и, полагая, что у него хотят взять предварительное интервью в связи с этим мероприятием, соглашается. Они отправляются в паб за углом.
– Что вы хотите узнать? – спрашивает он.
Она прокашливается и переходит прямо к делу.
– Вчера я видела Ральфа Уайтсайда. Он говорит, что невиновен в убийстве вашей матери и ее... вашего отчима.
Он отводит взгляд в сторону и теребит мочку уха, стараясь придать себе непринужденный вид и выиграть несколько драгоценных секунд.
"Ты же непревзойденный мастер манипуляций, – говорит он себе. – Человек в маске, всегда говорящий одно, а думающий другое. Не позволяй незнакомке раскрыть тебя только потому, что ей удалось застать тебя врасплох".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106