Я родом из Италии, о чем вы можете судить по моему имени. Ручаюсь вам, что перевод будет точным… потом вы сможете проверить.
Не говоря ни слова, Сюлли протянул ему бумагу. Саэтта вслух перевел ее; прочитанное им было точным повторением того, что отец Жозеф перевел с латыни, а Пардальян — с испанского.
Закончив чтение, Саэтта вернул бумагу Сюлли. Министр же задумчиво произнес:
— Точнее и быть не может.
Как мы уже говорили, Сюлли был очень заинтересован в этом деле. За подобную бумагу он, без колебаний, отдал бы миллион золотом и даже больше — ибо всегда надо уметь жертвовать частью ради целого. Саэтта сказал, что ничего не требует взамен, и именно это обстоятельство казалось Сюлли подозрительным. Он опасался, что даритель передумает.
При всей своей алчности, Сюлли был честным человеком, а честность обязывала министра признать, что этот Лупини оказал казне большую услугу. И об этом следовало ему сказать. Следовало даже его поблагодарить. Но министр опасался, что тут-то у него и затребуют свою долю. Но в конце концов Сюлли, смирившись с необходимостью, произнес:
— Вы оказали государству неоценимую услугу, сударь (на сей раз он сказал «сударь»), отдавая эту бумагу без всяких просьб о вознаграждении. Так вы сами сказали, сударь. В данном случае никакая похвала и благодарность не окажутся чрезмерными.
Заметим, что Саэтта был беден и отлично знал, что может потребовать любую награду. Однако из гордости, соединенной с высокомерием, фехтмейстер решил не просить ничего. Угадав, чего опасается министр, он с усмешкой сказал:
— Я уже говорил и повторяю, монсеньор, что мне ничего не надо.
— Такое бескорыстие делает вам честь, сударь, — с облегчением ответил Сюлли.
— Теперь, монсеньор, позвольте дать вам один совет. За этот клад вам придется бороться. Он еще не в ваших руках и может вам не достаться…
— О! — перебил Сюлли, гордо выпрямившись, — кто же дерзнет оспаривать у короля Франции его достояние… к тому же на его собственной земле? Папа? Филипп Испанский?.. Прошли те времена, когда иностранные монархи безнаказанно мешались в дела нашего королевства.
— Речь идет о человеке, в своем роде более опасном, нежели папа или король Испании.
— Вы, верно, с ума сошли, сударь?.. Кто же это такой?
Саэтта, поклонившись с лукавым видом, невозмутимо произнес:
— Это бандит, монсеньор. Обыкновенный бандит… разбойник с большой дороги.
Сюлли презрительно усмехнулся.
— Это дело начальника полиции, — заметил он. — Довольно об этом!
— Монсеньор, вы меня совсем не знаете. В этом наряде, которому мог бы позавидовать не один богач, у меня вид человека благородного. Однако вы с первого взгляда угадали во мне безродного бедняка и обошлись со мной соответственно. Был даже момент, когда вам хотелось прогнать меня. Я восхищен быстротой и верностью вашей оценки. Но вы меня задели, и я дал вам это понять… как мог.
Саэтта выпрямился, демонстрируя силу и отвагу. Его горящий взор был устремлен прямо в глаза министра. В твердом тоне его, в самих словах сквозила некая гордыня.
Сюлли был несколько озадачен. Теперь эта личность вызывала у него, против его воли, интерес и любопытство. Желая понять намерения собеседника, министр без тени прежнего раздражения спросил:
— К чему вы клоните?
— Я собираюсь, — холодно произнес Саэтта, — доказать вам: я отнюдь не дурак и не позволю себя запугать.
Сюлли, взглянув на него, понимающе и одобрительно кивнул.
— Я вижу, вы отдаете мне справедливость, — продолжал Саэтта. — Так вот, монсеньор, именно я, не дурак и не трус, говорю вам: «Будьте осторожны, монсеньор! Если вы не помешаете ему, то бандит, которого вы презираете, обведет вас, ловкого дипломата, вокруг пальца, и вашего могущества министра не хватит, чтобы остановить его. Он не побоится вашего начальника полиции с его лучниками; разобьет ваших солдат, если вы пошлете их против него… И в довершение ко всему, он утащит прямо у вас из под носа этот знаменитый клад, так что вы и глазом не успеете моргнуть. «
— Кто же это такой, черт возьми? — воскликнул удивленный Сюлли. — Какой-нибудь страшный главарь шайки?
— Это человек, который никогда и ни перед чем не отступает, — сказал Саэтта, пожав плечами. — И если вы не примете необходимые меры, то, протянув руку за кладом, найдете только сундук, а миллионов и след простынет.
Сюлли взял чистый листок бумаги.
— Ну хорошо, — сказал он спокойно, — благодарю за предостережение. Если все так, как вы говорите, то это и впрямь важно. Как зовут этого головореза?
— Жеан Храбрый, — холодно произнес Саэтта.
Сюлли записал имя.
— Где его можно найти? — осведомился он.
— Его мансарда находится на улице Арбр-Сек, как раз напротив тупика Курбатон.
Сюлли записал адрес рядом с именем и сурово произнес:
— Отныне эти миллионы принадлежат королю. Всякий, кто вздумает посягнуть на них, окажется в руках палача. К вашему Жеану Храброму это относится в первую очередь. Пусть только появится у Монмартрского аббатства и заверяю вас, его подвигам будет положен конец. Сегодня вечером он будет арестован, и я сам допрошу его.
Саэтта опустил голову, чтобы скрыть радость. Мысленно он ликовал:
«На этот раз с сыном Фаусты покончено!.. Что до синьоры Леоноры, то пусть она сама разбирается с господином де Сюлли. Тем хуже для нее… Я не хочу, чтобы Кончини лишил меня возможности отомстить, которой я дожидался двадцать лет!..»
А вслух фехтмейстер сказал безразличным тоном:
— Как угодно, монсеньор.
Сюлли пристально посмотрел на него.
— Это все, что вы хотели мне сообщить? — холодно спросил он, потянувшись за молоточком.
— Все, монсеньор, — ответил Саэтта, поклонившись в последний раз, и вышел своим пружинистым легким шагом.
Сюлли с молоточком в руке рассеянно посмотрел ему вслед и прошептал:
— По-моему, этот негодяй смертельно ненавидит человека, на которого донес!
Он на мгновение задумался, и на лице его появилось выражение досады, а затем продолжил:
— Возможно, это тоже бандит, завидующий подвигам своего собрата? И так ли уж опасен в действительности этот Жеан Храбрый?
Он вновь задумался и, наконец, принял решение.
— Опасен он или нет, но мой долг — принять меры предосторожности. И я это сделаю сегодня же.
С этими словами Сюлли ударил молотком по гонгу, приглашая следующего из тех, кто ожидал аудиенции.
Пардальян не пропустил ни слова из этого диалога. Когда он понял, что разговор близится к концу — то есть после решения Сюлли самому допросить Жеана — Пардальян покинул дворец и направился к набережной Селестэн, чтобы вести наблюдение оттуда.
Между стеной, окружавшей Арсенал, и Сеной, вдоль берега, засаженного деревьями, тянулась длинная узкая полоса земли. Это было место игры в мяч.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189
Не говоря ни слова, Сюлли протянул ему бумагу. Саэтта вслух перевел ее; прочитанное им было точным повторением того, что отец Жозеф перевел с латыни, а Пардальян — с испанского.
Закончив чтение, Саэтта вернул бумагу Сюлли. Министр же задумчиво произнес:
— Точнее и быть не может.
Как мы уже говорили, Сюлли был очень заинтересован в этом деле. За подобную бумагу он, без колебаний, отдал бы миллион золотом и даже больше — ибо всегда надо уметь жертвовать частью ради целого. Саэтта сказал, что ничего не требует взамен, и именно это обстоятельство казалось Сюлли подозрительным. Он опасался, что даритель передумает.
При всей своей алчности, Сюлли был честным человеком, а честность обязывала министра признать, что этот Лупини оказал казне большую услугу. И об этом следовало ему сказать. Следовало даже его поблагодарить. Но министр опасался, что тут-то у него и затребуют свою долю. Но в конце концов Сюлли, смирившись с необходимостью, произнес:
— Вы оказали государству неоценимую услугу, сударь (на сей раз он сказал «сударь»), отдавая эту бумагу без всяких просьб о вознаграждении. Так вы сами сказали, сударь. В данном случае никакая похвала и благодарность не окажутся чрезмерными.
Заметим, что Саэтта был беден и отлично знал, что может потребовать любую награду. Однако из гордости, соединенной с высокомерием, фехтмейстер решил не просить ничего. Угадав, чего опасается министр, он с усмешкой сказал:
— Я уже говорил и повторяю, монсеньор, что мне ничего не надо.
— Такое бескорыстие делает вам честь, сударь, — с облегчением ответил Сюлли.
— Теперь, монсеньор, позвольте дать вам один совет. За этот клад вам придется бороться. Он еще не в ваших руках и может вам не достаться…
— О! — перебил Сюлли, гордо выпрямившись, — кто же дерзнет оспаривать у короля Франции его достояние… к тому же на его собственной земле? Папа? Филипп Испанский?.. Прошли те времена, когда иностранные монархи безнаказанно мешались в дела нашего королевства.
— Речь идет о человеке, в своем роде более опасном, нежели папа или король Испании.
— Вы, верно, с ума сошли, сударь?.. Кто же это такой?
Саэтта, поклонившись с лукавым видом, невозмутимо произнес:
— Это бандит, монсеньор. Обыкновенный бандит… разбойник с большой дороги.
Сюлли презрительно усмехнулся.
— Это дело начальника полиции, — заметил он. — Довольно об этом!
— Монсеньор, вы меня совсем не знаете. В этом наряде, которому мог бы позавидовать не один богач, у меня вид человека благородного. Однако вы с первого взгляда угадали во мне безродного бедняка и обошлись со мной соответственно. Был даже момент, когда вам хотелось прогнать меня. Я восхищен быстротой и верностью вашей оценки. Но вы меня задели, и я дал вам это понять… как мог.
Саэтта выпрямился, демонстрируя силу и отвагу. Его горящий взор был устремлен прямо в глаза министра. В твердом тоне его, в самих словах сквозила некая гордыня.
Сюлли был несколько озадачен. Теперь эта личность вызывала у него, против его воли, интерес и любопытство. Желая понять намерения собеседника, министр без тени прежнего раздражения спросил:
— К чему вы клоните?
— Я собираюсь, — холодно произнес Саэтта, — доказать вам: я отнюдь не дурак и не позволю себя запугать.
Сюлли, взглянув на него, понимающе и одобрительно кивнул.
— Я вижу, вы отдаете мне справедливость, — продолжал Саэтта. — Так вот, монсеньор, именно я, не дурак и не трус, говорю вам: «Будьте осторожны, монсеньор! Если вы не помешаете ему, то бандит, которого вы презираете, обведет вас, ловкого дипломата, вокруг пальца, и вашего могущества министра не хватит, чтобы остановить его. Он не побоится вашего начальника полиции с его лучниками; разобьет ваших солдат, если вы пошлете их против него… И в довершение ко всему, он утащит прямо у вас из под носа этот знаменитый клад, так что вы и глазом не успеете моргнуть. «
— Кто же это такой, черт возьми? — воскликнул удивленный Сюлли. — Какой-нибудь страшный главарь шайки?
— Это человек, который никогда и ни перед чем не отступает, — сказал Саэтта, пожав плечами. — И если вы не примете необходимые меры, то, протянув руку за кладом, найдете только сундук, а миллионов и след простынет.
Сюлли взял чистый листок бумаги.
— Ну хорошо, — сказал он спокойно, — благодарю за предостережение. Если все так, как вы говорите, то это и впрямь важно. Как зовут этого головореза?
— Жеан Храбрый, — холодно произнес Саэтта.
Сюлли записал имя.
— Где его можно найти? — осведомился он.
— Его мансарда находится на улице Арбр-Сек, как раз напротив тупика Курбатон.
Сюлли записал адрес рядом с именем и сурово произнес:
— Отныне эти миллионы принадлежат королю. Всякий, кто вздумает посягнуть на них, окажется в руках палача. К вашему Жеану Храброму это относится в первую очередь. Пусть только появится у Монмартрского аббатства и заверяю вас, его подвигам будет положен конец. Сегодня вечером он будет арестован, и я сам допрошу его.
Саэтта опустил голову, чтобы скрыть радость. Мысленно он ликовал:
«На этот раз с сыном Фаусты покончено!.. Что до синьоры Леоноры, то пусть она сама разбирается с господином де Сюлли. Тем хуже для нее… Я не хочу, чтобы Кончини лишил меня возможности отомстить, которой я дожидался двадцать лет!..»
А вслух фехтмейстер сказал безразличным тоном:
— Как угодно, монсеньор.
Сюлли пристально посмотрел на него.
— Это все, что вы хотели мне сообщить? — холодно спросил он, потянувшись за молоточком.
— Все, монсеньор, — ответил Саэтта, поклонившись в последний раз, и вышел своим пружинистым легким шагом.
Сюлли с молоточком в руке рассеянно посмотрел ему вслед и прошептал:
— По-моему, этот негодяй смертельно ненавидит человека, на которого донес!
Он на мгновение задумался, и на лице его появилось выражение досады, а затем продолжил:
— Возможно, это тоже бандит, завидующий подвигам своего собрата? И так ли уж опасен в действительности этот Жеан Храбрый?
Он вновь задумался и, наконец, принял решение.
— Опасен он или нет, но мой долг — принять меры предосторожности. И я это сделаю сегодня же.
С этими словами Сюлли ударил молотком по гонгу, приглашая следующего из тех, кто ожидал аудиенции.
Пардальян не пропустил ни слова из этого диалога. Когда он понял, что разговор близится к концу — то есть после решения Сюлли самому допросить Жеана — Пардальян покинул дворец и направился к набережной Селестэн, чтобы вести наблюдение оттуда.
Между стеной, окружавшей Арсенал, и Сеной, вдоль берега, засаженного деревьями, тянулась длинная узкая полоса земли. Это было место игры в мяч.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189