Одного взгляда на нее было достаточно, чтобы понять — она говорит правду. Король ни на секунду в этом не усомнился. Но у него были свои цели, поэтому он продолжил:
— Если вы не знакомы с ним, то как можете доверять ему?
— О, сир, разве вы не видели его лицо? Я всего лишь глупенькая девочка, но даже мне понятно, что такой человек не может лгать… такой человек всегда держит свое слово!
— Хорошо, пусть будет по-вашему. Но почему вас так тревожит судьба этого молодого человека? Почему вы вообще заинтересовались им?
— Ради меня, защищая мой дом, он осмелился преградить путь Вашему Величеству.
— Клянусь Святой пятницей! Разве это его дело? Да и зачем нужно защищать вас? Разве вам что-нибудь угрожало?
— А разве нет, сир?
Генрих вздрогнул. В нежном, мелодичном голосе девушки вдруг прозвучали суровые нотки, и в них он услышал прямое обвинение. Он хотел взглянуть ей в лицо, но прочел в этом ясном взоре такой отчетливый упрек, что невольно смешался и начал вновь мерить шагами молельню, повернувшись к дочери спиной.
— Хорошо, — промолвил он наконец, — скажите, отчего этот юноша оказался здесь сегодня вечером? Или он все ночи проводит под вашей дверью? По какому же праву?
— Не знаю.
Говоря это, Бертиль впервые залилась краской.
Генрих, не сводя с нее глаз, повторил:
— Не знаете? А вот я знаю и скажу вам… он любит вас!
Он думал смутить ее этим гневным обвинением. Она должна была бы еще больше покраснеть, стыдливо опустить взор, с негодованием опровергнуть столь оскорбительное предположение — словом, разыграть положенную в подобных случаях комедию. Он полагал, что Бертиль в этом отношении ничем не отличается от юных девиц его двора. Однако ему пришлось признать свою ошибку и на этот раз.
Сложив в простодушном восторге белоснежные руки, она с безмолвной благодарностью подняла к небу ликующий взгляд и прошептала, обращаясь к себе самой:
— Я думала, что такое счастье невозможно! Но теперь я чувствую, я вижу… он меня любит!
— И вы тоже любите его! — крикнул в ярости король.
С той же искренностью, что изумляла и приводила в смущение Генриха, она мягко произнесла:
— Да, я люблю его. Когда я видела, как он, такой смелый и такой гордый, проходит под моим окном, как. его бесстрашный взор, встречаясь с моим, становится ласковым и нежным, я чувствовала себя счастливой, сама не зная почему. Я не называла это любовью, не спрашивала себя, люблю ли я его и любит ли он меня… Когда я увидела, что он встал перед вами с угрожающим видом, запретив приближаться к моей двери, я почувствовала огромную радость. Я сразу узнала вас… уверена, что и он вас узнал… Но это его не остановило… и он без колебаний направил шпагу вам в грудь… направил ее в грудь короля!
— Ах, дьявольщина! Я бы не советовал слишком часто напоминать мне об этом его подвиге! — проворчал Генрих.
Словно бы не слыша, она продолжала, воспламеняясь все больше и больше:
— Я поняла, что если он осмелился на такое неслыханное дело, то, значит, он любит меня… меня! Счастью моему не было предела! Я смотрела и слушала с замиранием сердца… и увидела, что он может убить вас… Зная, кто вы для меня, я почувствовала, что не должна дать ему пролить вашу кровь… и вмешалась вовремя. А он не понял, почему я так поступила… Не знаю, что ему показалось, о чем он подумал… Но я догадалась, что он хочет умереть, что эта безумная бравада, это предложение сопровождать вас в Лувр означает нечто вроде самоубийства… ради меня… из-за меня… И я почувствовала, как кровь застывает у меня в жилах, и словно свет вспыхнул в моей душе: я поняла, что если он умрет, я тоже умру, потому что я тоже его люблю!
Она говорила это не королю — то были просто мысли вслух. Само сердце ее изливалось, и она пьянела от собственных слов, все больше убеждаясь в их истине. Она раскраснелась, глаза ее сверкали, коралловые губки приоткрылись в улыбке, полной бесконечной нежности. О короле она, казалось, совершенно забыла, а тот смотрел на нее задумчиво, не в силах сдержать изумления и восхищения.
И в самом деле, она была так прекрасна в своем целомудренном порыве, что напоминала мадонну с картины гениального художника.
— Глупые бредни, — воскликнул наконец король, — химеры, с которыми пора расстаться!
Бертиль, смертельно побледнев и устремив на него встревоженный взор, пролепетала:
— Что Ваше Величество хочет сказать?
— Я хочу сказать, что этим мечтам вполне могла предаваться бедная, никому не известная девушка… но теперь вас ждет блистательное будущее, и вам пора проститься с ничтожным прошлым… Ваши устремления должны соответствовать новому высокому рангу.
И вновь эта поразительная девушка, отвергающая — разумеется по недомыслию — все устои общественного порядка, эта странная девушка в очередной раз сумела поразить короля.
Вместо радости и признательности, которых он ожидал с полным основанием, на лице Бертиль выразилась мука; заломив в отчаянии руки, она с пылкой горячностью вскричала:
— Умоляю Ваше Величество не заниматься мною. Высокое положение совсем не привлекает меня. Клянусь вам, что я буду очень жалко выглядеть при вашем дворе, сир! Моя жизнь, которую вы назвали ничтожной, мне самой кажется завидной и желанной. Ее простота мне не в тягость — напротив, она мне дорога, и я не желаю ничего иного. Я счастлива здесь и прошу лишь об одной милости — оставить все как есть!
Ошеломленный Генрих думал: «Черт возьми, что это за девушка? Я предлагаю ей состояние, способное ослепить самых богатых и самых знатных людей, а она приходит от этого в ужас и отчаяние!..»
Вслух же он произнес, указывая на бедную обстановку комнаты:
— Ведь это нищета! Я подарю вам дворец. У вас будет дом, как у принцессы, толпа лакеев, горничные, оруженосцы, пажи, камеристки, свитские дворяне… Сто тысяч ливров ренты пожизненно, титул, допустим, маркизы… для начала, пока я не подыщу вам какого-нибудь принца, молодого, смелого и красивого… Вы только представьте себе все это. Подумайте, прежде чем сказать нет.
Она воскликнула почти рассерженно:
— Я ничего не хочу — ни титулов, ни ренты, ни прекрасного принца! Я прошу только одного: остаться тем, что я есть. От матери я унаследовала драгоценности и имение Сожи, которое приносит по меньшей мере две тысячи ливров в год. Я богата, сир. Для меня этого даже много, и на бедных я расходую больше, чем на себя. Мне нет нужды раздумывать… Я много лет раздумывала, как поступлю, если произойдет то, что случилось сегодня. Прошу вас — смиренно, но со всей твердостью — забыть обо мне, оставить меня в нынешнем моем положении. Если вы окажете мне эту милость, моя благодарность к вам будет бесконечной.
— Клянусь Святой пятницей! Да это просто безумие! И все лишь потому, что вы повстречали этого прощелыгу!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189