Ну, а теперь я научен ему, а впридачу и еще нескольким, тебе не известным. Например, мне показали, как можно разоружить прославленного фехтмейстера, вроде тебя. А кто был моим учителем — я думаю, говорить не стоит, ты и сам это понял.
Услышав прозрачный намек на свой поединок с Пардальяном, Саэтта чуть не зарычал от гнева и стыда. Жеан все знает, подумал Саэтта. Знает, что он сын Пардальяна; знает, как его, Саэтту, разоружили, словно мальчишку!
Но он ошибался, как нам известно. Жеан не знал ровным счетом ничего. Пардальян действительно показал ему все эти удары, но не сказал, что Саэтта уже испытал их на себе.
А Саэтта меж тем испугался. Не смерти — он был отважен, да и жизнью не дорожил, но позора. Он испугался, что его разоружат на глазах у тех, кого он обязан защищать своей шпагой, слывшей непобедимой, и предпочел отойти в сторону, как и велел Жеан.
Тогда тот приблизился к Леоноре Галигаи и Клоду Аквавиве (вы, конечно, догадались: это были они). Мужчина и женщина попятились от него, как от призрака.
— А ведь я, сударыня, — продолжал свою речь Жеан, — сразу признал вас обоих. Хотите, я вслух назову ваше имя? А вы не хотите, ваше преподобие, или, может, преосвященство?
Аквавива и Леонора не смогли, как ни старались, сдержать дрожи. Жеан опять рассмеялся:
— Сами видите — ни к чему вам прятать лица.
В один миг монах и дама скинули капюшоны. К ним вернулось то самое изумительное спокойствие, в котором и был источник их силы. Аквавива принялся жадно и испытующе всматриваться в честное и открытое лицо юноши — и вскоре на губах иезуита зазмеилась еле приметная улыбка. Он незаметно пожал руку своей спутнице, давая понять, что сам поговорит с Жеаном.
А тот с усмешкой сказал:
— Будьте спокойны! Я спас вам жизнь и убивать вас не намерен. И я не донесу на вас; палачам я не помощник. Но вы… -Жеан опять заговорил сердито и возбужденно. — Вы, сударыня, хотели сделать меня цареубийцей — а когда вам с вашим супругом это не удалось, пытались меня убить не сочтешь сколько раз! Вы же, преподобный отец, хотели меня застрелить — однако не вышло. Хотели отравить — не получилось. Обрушили на меня потолок мансарды и огромную каменную глыбу; наконец, подожгли дом. где я ночевал — к счастью, опять неудачно! Правда ли это?
— Истинная правда, — хладнокровно отвечал Аквавива.
— И за все зло, что вы мне сотворили, разве не имею я права сейчас уничтожить вас? Ведь вы в моей власти!
— Имеете, — твердо сказал Аквавива — и тут же добавил с присущей ему необыкновенной кротостью в голосе:
— Но не уничтожите.
— Почему?! — возбужденно воскликнул Жеан. — Кто мне помешает?
— Да вы сами, — сказал монах.
Жеан даже рот раскрыл от изумления, а иезуит объяснил:
— Вы не поднимете руки на женщину, ибо это создание слабое и беззащитное. Не поднимете и на меня, ибо я хилый старец, стоящий одной ногой в могиле. А таким, как вы, сударь мой, честь велит защищать слабых — таких, как мы; вы попросту не способны их обижать. И теперь ответьте: правда ли это? Справедливо ли я рассудил?
Жеана взбесила проницательность кардинала.
— Да уж справедливее не бывает! — вскричал он. — Черт побери! Вы, видно, шутите, монсеньор! Мадам богата и могущественна. Вы сами — глава огромного монашеского ордена, в ваших руках сосредоточена, по слухам, необъятная власть! Говорят, вас боится сам французский король — ни больше ни меньше! Кто я против вас — бедняк, без гроша за душой, не знающий своего роду-племени и повелевающий разве что собственной шпагой! Да вы можете мгновенно раздавить меня.
— Вы рассуждаете справедливо, — ответил Аквавива. — У вас есть только ваша шпага, но зато она длинная и острая. А я сейчас стою перед вами бессильный и безоружный, так что уничтожить меня вам ничего не стоит. И вы это знаете и именно поэтому не убьете меня. И эту женщину тоже — она теперь бестрепетно слушает вас, ибо также разгадала вас. Вот и того, кто защищал нас, вы оставите в живых, ибо понимаете, что сильнее его.
— Что ж, вы правы! — громогласно вскричал Жеан.
Он выпрямился во весь рост и величественно взмахнул рукой:
— Идите! Я дарю вам жизнь!
Аквавива и бровью не повел — он так и знал, что этим кончится.
— Я благодарен вам, — просто сказал он. — Не потому, что дорожу жизнью, — в мои годы, молодой человек, уже мечтают лишь о вечном покое, но потому, что я должен прожить еще несколько лет, чтобы довести до конца некоторые дела, предпринятые ради вящей славы Божией.
Он обернулся к синьоре Галигаи — та, повинуясь его знаку, за все время разговора не проронила ни слова — и любезно сказал:
— Ступайте, сударыня. — не беспокойтесь обо мне. Я уверен: благородный господин Жеан не откажется проводить старика.
Сын Пардальяна сделал протестующий жест.
— Я понимаю, что несколько злоупотребляю вашим великодушием, — обратился к нему Аквавива. — Но я вас надолго не задержу: мой дом тут, на углу.
Жеан поклонился с видимой неприязнью — он и не пытался ее скрыть. Аквавива чуть улыбнулся. Он был рад: его орлиный взор, привыкший видеть в потемках чужих душ, справедливо оценил этого юношу, который не понимал еще сам себя.
Леонора ответила генералу иезуитов легким кивком головы.
— Мы очень виноваты перед вами, сударь, — сказала она Жеану. — Но вы, несомненно, заметили: вот уже несколько дней муж мой никак против вас не злоумышлял.
— Должен признать вашу правоту, сударыня.
— Надеюсь, так будет и впредь; я полагаюсь на вашу рыцарскую честь.
— Дай-то Бог! — холодно проговорил Жеан и тотчас же поправился: — Дай вам Бог!
Леонора улыбнулась ему, надвинула капюшон и, охраняемая Саэттой, спокойно направилась в сторону улицы Сен-Дени.
Аквавива повел Жеана к тому загадочному дому с подземным ходом, что стоял на углу улицы Вьей-Монне.
Он постучал условным стуком, и дверь тотчас бесшумно отворилась. Монах, однако, вошел внутрь не сразу. На пороге он обернулся и сказал:
— Должен просить у вас прощения, сударь мой, что подумал, будто вы на меня донесете. Знал бы я вас — так и сам бы не опасался, и вас бы избавил от тех покушений. Я теперь раскаиваюсь в сделанном, ибо не было в том нужды. Я вас увидел, оценил по достоинству, и, как видите, не колеблясь, показываю место, в котором укрываюсь.
Жеан молчал и только думал раздраженно: «Чума бы взяла старого болтуна! Где мне теперь ночевать?! Ворота все давно закрыты — значит, придется остаться в городе! И что я не шел своей дорогой? Вот бы как раз и избавился от Галигаи с этим противным монахом… Поет-то он сладко, да я не верю ему! Черт, какой же я дурак!»
Аквавива тем временем поднял полу сутаны, пошарил в кармане, достал странным образом распиленную монету и дал ее Жеану.
— Из-за меня, — сказал он, — вы опоздали к закрытию ворот, и я обязан искупить свою вину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189
Услышав прозрачный намек на свой поединок с Пардальяном, Саэтта чуть не зарычал от гнева и стыда. Жеан все знает, подумал Саэтта. Знает, что он сын Пардальяна; знает, как его, Саэтту, разоружили, словно мальчишку!
Но он ошибался, как нам известно. Жеан не знал ровным счетом ничего. Пардальян действительно показал ему все эти удары, но не сказал, что Саэтта уже испытал их на себе.
А Саэтта меж тем испугался. Не смерти — он был отважен, да и жизнью не дорожил, но позора. Он испугался, что его разоружат на глазах у тех, кого он обязан защищать своей шпагой, слывшей непобедимой, и предпочел отойти в сторону, как и велел Жеан.
Тогда тот приблизился к Леоноре Галигаи и Клоду Аквавиве (вы, конечно, догадались: это были они). Мужчина и женщина попятились от него, как от призрака.
— А ведь я, сударыня, — продолжал свою речь Жеан, — сразу признал вас обоих. Хотите, я вслух назову ваше имя? А вы не хотите, ваше преподобие, или, может, преосвященство?
Аквавива и Леонора не смогли, как ни старались, сдержать дрожи. Жеан опять рассмеялся:
— Сами видите — ни к чему вам прятать лица.
В один миг монах и дама скинули капюшоны. К ним вернулось то самое изумительное спокойствие, в котором и был источник их силы. Аквавива принялся жадно и испытующе всматриваться в честное и открытое лицо юноши — и вскоре на губах иезуита зазмеилась еле приметная улыбка. Он незаметно пожал руку своей спутнице, давая понять, что сам поговорит с Жеаном.
А тот с усмешкой сказал:
— Будьте спокойны! Я спас вам жизнь и убивать вас не намерен. И я не донесу на вас; палачам я не помощник. Но вы… -Жеан опять заговорил сердито и возбужденно. — Вы, сударыня, хотели сделать меня цареубийцей — а когда вам с вашим супругом это не удалось, пытались меня убить не сочтешь сколько раз! Вы же, преподобный отец, хотели меня застрелить — однако не вышло. Хотели отравить — не получилось. Обрушили на меня потолок мансарды и огромную каменную глыбу; наконец, подожгли дом. где я ночевал — к счастью, опять неудачно! Правда ли это?
— Истинная правда, — хладнокровно отвечал Аквавива.
— И за все зло, что вы мне сотворили, разве не имею я права сейчас уничтожить вас? Ведь вы в моей власти!
— Имеете, — твердо сказал Аквавива — и тут же добавил с присущей ему необыкновенной кротостью в голосе:
— Но не уничтожите.
— Почему?! — возбужденно воскликнул Жеан. — Кто мне помешает?
— Да вы сами, — сказал монах.
Жеан даже рот раскрыл от изумления, а иезуит объяснил:
— Вы не поднимете руки на женщину, ибо это создание слабое и беззащитное. Не поднимете и на меня, ибо я хилый старец, стоящий одной ногой в могиле. А таким, как вы, сударь мой, честь велит защищать слабых — таких, как мы; вы попросту не способны их обижать. И теперь ответьте: правда ли это? Справедливо ли я рассудил?
Жеана взбесила проницательность кардинала.
— Да уж справедливее не бывает! — вскричал он. — Черт побери! Вы, видно, шутите, монсеньор! Мадам богата и могущественна. Вы сами — глава огромного монашеского ордена, в ваших руках сосредоточена, по слухам, необъятная власть! Говорят, вас боится сам французский король — ни больше ни меньше! Кто я против вас — бедняк, без гроша за душой, не знающий своего роду-племени и повелевающий разве что собственной шпагой! Да вы можете мгновенно раздавить меня.
— Вы рассуждаете справедливо, — ответил Аквавива. — У вас есть только ваша шпага, но зато она длинная и острая. А я сейчас стою перед вами бессильный и безоружный, так что уничтожить меня вам ничего не стоит. И вы это знаете и именно поэтому не убьете меня. И эту женщину тоже — она теперь бестрепетно слушает вас, ибо также разгадала вас. Вот и того, кто защищал нас, вы оставите в живых, ибо понимаете, что сильнее его.
— Что ж, вы правы! — громогласно вскричал Жеан.
Он выпрямился во весь рост и величественно взмахнул рукой:
— Идите! Я дарю вам жизнь!
Аквавива и бровью не повел — он так и знал, что этим кончится.
— Я благодарен вам, — просто сказал он. — Не потому, что дорожу жизнью, — в мои годы, молодой человек, уже мечтают лишь о вечном покое, но потому, что я должен прожить еще несколько лет, чтобы довести до конца некоторые дела, предпринятые ради вящей славы Божией.
Он обернулся к синьоре Галигаи — та, повинуясь его знаку, за все время разговора не проронила ни слова — и любезно сказал:
— Ступайте, сударыня. — не беспокойтесь обо мне. Я уверен: благородный господин Жеан не откажется проводить старика.
Сын Пардальяна сделал протестующий жест.
— Я понимаю, что несколько злоупотребляю вашим великодушием, — обратился к нему Аквавива. — Но я вас надолго не задержу: мой дом тут, на углу.
Жеан поклонился с видимой неприязнью — он и не пытался ее скрыть. Аквавива чуть улыбнулся. Он был рад: его орлиный взор, привыкший видеть в потемках чужих душ, справедливо оценил этого юношу, который не понимал еще сам себя.
Леонора ответила генералу иезуитов легким кивком головы.
— Мы очень виноваты перед вами, сударь, — сказала она Жеану. — Но вы, несомненно, заметили: вот уже несколько дней муж мой никак против вас не злоумышлял.
— Должен признать вашу правоту, сударыня.
— Надеюсь, так будет и впредь; я полагаюсь на вашу рыцарскую честь.
— Дай-то Бог! — холодно проговорил Жеан и тотчас же поправился: — Дай вам Бог!
Леонора улыбнулась ему, надвинула капюшон и, охраняемая Саэттой, спокойно направилась в сторону улицы Сен-Дени.
Аквавива повел Жеана к тому загадочному дому с подземным ходом, что стоял на углу улицы Вьей-Монне.
Он постучал условным стуком, и дверь тотчас бесшумно отворилась. Монах, однако, вошел внутрь не сразу. На пороге он обернулся и сказал:
— Должен просить у вас прощения, сударь мой, что подумал, будто вы на меня донесете. Знал бы я вас — так и сам бы не опасался, и вас бы избавил от тех покушений. Я теперь раскаиваюсь в сделанном, ибо не было в том нужды. Я вас увидел, оценил по достоинству, и, как видите, не колеблясь, показываю место, в котором укрываюсь.
Жеан молчал и только думал раздраженно: «Чума бы взяла старого болтуна! Где мне теперь ночевать?! Ворота все давно закрыты — значит, придется остаться в городе! И что я не шел своей дорогой? Вот бы как раз и избавился от Галигаи с этим противным монахом… Поет-то он сладко, да я не верю ему! Черт, какой же я дурак!»
Аквавива тем временем поднял полу сутаны, пошарил в кармане, достал странным образом распиленную монету и дал ее Жеану.
— Из-за меня, — сказал он, — вы опоздали к закрытию ворот, и я обязан искупить свою вину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189