Тогда, на палубе, Митько не солгал: он действительно пристально следил за чем-то и собирал материалы. Первая из статей начиналась так: “В Ленинграде продолжается расследование ряда беспрецедентных по своей жестокости и бессмысленности убийств…”
Дрожащими руками я закрыла папку и сунула ее себе под доху: читать ее здесь, под хлопающим на ветру брезентом, было бессмысленно. Нужно вернуться в каюту и обстоятельно заняться содержимым папки. Но почему Митько спрятал ее здесь, почему он не захотел хранить ее в каюте? “Я тоже подстрахуюсь”, вспомнила я его слова. Должно быть, он прекрасно отдавал себе отчет, с кем имеет дело, из нескольких его реплик я поняла, что он имел какое-то отношение к органам. Кстати, как он вообще оказался здесь, на Дальнем Востоке, да еще в должности старшего помощника, так далекой от его первой профессии?.. Этого скорее всего я никогда не узнаю. Но, в любом случае, он решил спрятать весь свой газетно-журнальный компромат от греха подальше. Никому и в голову не придет искать что-то в спасательной шлюпке…
– Привет! – Карпик просунула голову под брезент и поздоровалась так громко, что я вздрогнула. – Прости меня, я не могла прийти раньше…
– Ничего, ничего, – рассеянно ответила я.
– Папочка устроил мне Варфоломеевскую ночь.
– Могу себе представить.
– Он отпустил меня только на тридцать минут и дал свои часы. Сказал, чтобы я следила за ними. И он со своей стороны проследит…
– Хорошо, – машинально сказала я.
– Что – “хорошо”? – надулась Карпик. – Ты совсем меня не слушаешь… Занята своими мыслями.
– Хорошо, что он тебя отпустил. Давай уйдем отсюда.
– Почему? Здесь здорово.
– Я очень долго тебя ждала. И замерзла.
– Все равно, давай посидим… Хочешь, я сбегаю за одеялами?
– Нет, не нужно.
– Ну, пожалуйста… Я ведь улетаю. Мы никогда не увидимся. – Все-таки Карпик виртуозно владела запрещенными приемами, нужно отдать ей должное.
– Почему же не увидимся? Когда-нибудь увидимся. Оставишь мне свой телефон, и я тебе позвоню, когда вернусь в Москву, – мне не хотелось разговаривать с Карпиком; папка, лежащая под дохой, прожигала мне внутренности. Скорее бы добраться до каюты…
– Нет, – сказала Карпик, – ты не позвонишь.
– Почему же? Обязательно позвоню.
– Нет. Ты даже сейчас со мной разговариваешь, а думаешь о чем-то другом. Я же вижу.
– Ничего ты не видишь. Я позвоню, правда. Хочешь леденцов?
– Нет. – Карпик совсем скуксилась.
Я понимала, что должна проявить к девочке максимум внимания, тем более она так страстно хочет этого. Но ничего не выходило.
– Хорошо. – я наконец сдалась. – Давай посидим и посмотрим на море.
– Все так здорово начиналась… Я не хочу уезжать.
– Что поделаешь…
– А ты… Ты хочешь, чтобы я осталась?
– Да, конечно. Но мой голос ничего не значит. Так решил твой папа. Ничего, не огорчайся. Вы поедете куда-нибудь еще…
– Все так здорово начиналось. И мы собирались с тобой найти убийцу… И мы его почти нашли. Ведь правда?
– Ничего не поделаешь. Я все-таки думаю, что это был несчастный случай… И давай забудем об этом.
Карпик не слушала меня, ей слишком нравилась игра “Следователь, найди убийцу”.
– А как же пуговица?
– Возьми ее себе на память.
– Ты правда позвонишь мне?
– Правда.
Карпик обняла меня, уткнулась в грудь и зарыдала.
Что-то подобное уже было в моей жизни, ну да, конечно, пионерский лагерь середины восьмидесятых, конец смены, рюкзаки за плечами, слезы и объятия возле автобуса: пиши, обязательно пиши, я никогда, никогда, никогда не забуду… Никогда-никогда… Самая страстная дружба, самые яростные клятвы заканчиваются ровно через неделю. Никто так легко не предает и никто так быстро не забывает, как дети. Карпик не похожа на обычного ребенка, но все равно – она только маленькая девочка…
– Я хочу, чтобы он разбился, – страстно прошептала Карпик.
– Кто?
– Вертолет. И тогда мы никуда не улетим. Останемся здесь.
– Как можно, Карпик?
– Пусть он разобьется и упадет в море…
– Нельзя так говорить.
– Не становись похожей на папу, пожалуйста.
– Я при всем желании не смогу быть похожей на твоего папу…
– Я так хотела… Я так хотела, чтобы все получилось. Я даже его достала.
– Достала?
– Ну да. – Карпик оторвалась от меня и сунула руку в карман курточки. И извлекла оттуда ключ странной формы.
– Что это?
– Это и есть боцманский ключ. Универсальный.
– Ты? Ты все-таки сделала это? Ты его украла?
– Ну да. – Слезы Карпика мгновенно высохли, и она рассмеялась:
– Я его украла. Чтобы ты не говорила, что я погорела на джинсовой рубашке.
– Как же это тебе удалось?
– Очень просто. Пока папа объяснялся с этим гадом-губернатором… Нужно сказать папе, что этот гад еще и убийца… Это ведь почти доказано, правда, Ева?
– Ты же слышала, что он сказал, этот гад, как ты выражаешься… Презумпция невиновности. Никто ни в чем не виноват, если не доказано обратного. Так как же тебе все-таки удалось умыкнуть ключ, девочка?
– Я просто нашла боцмана и сказала ему, что папа ушел, а двери запер. И что мне нужно обязательно попасть в каюту, потому что мы сегодня улетаем. Он открыл, а потом я его угостила шотландским виски. У папы целых три бутылки… Ему нравится виски со льдом… Боцману тоже понравилось.
– Виски со льдом? А лед откуда?
– А у нас есть такой маленький походный холодильник. Чуть побольше, чем эта коробка. – Карпик кивнула на рундучок у нас под ногами. – Так что лед у нас всегда под рукой… Потом еще дала ему сигару, настоящую “Вирджинию”. У папы их целая коробка…
Я представила, как Карпик соблазняет виски и сигарами затравленного Дальним Востоком боцмана, и улыбнулась.
– И что было дальше?
– Вытащила ключ у него из кармана.
– Так просто?
– Ну да. Я и сама не знаю, как это получается. То есть я как бы помню, что мне нужно кое-что взять, а как беру – не помню. А прихожу в себя, когда все получилось.
– Классический вариант клептомании. Ты клептоманка.
– Нет. Мне не очень нравится воровать. Просто я должна была это сделать, потому что мы так решили. Я не хочу уезжать, Ева. Поговори с папой.
– Это бесполезно. Ты же знаешь своего отца гораздо лучше, чем я. Ладно, идем. Тебе пора. Тридцать минут давно кончились.
– Не провожай меня дальше, – сказала Карпик. Она совершенно неожиданно успокоилась. Обо мне сказать этого было нельзя. Я неловко поддерживала рукой папку Митько и больше всего боялась, что она выпадет из-под дохи.
– Хорошо. Я буду на палубе, когда прилетит вертолет. Мы еще увидимся.
– Нет, – вдруг сказала Карпик. – Не приходи. А то я начну рыдать.
– Как скажешь. Я была рада с тобой познакомиться, Карпик.
– А я… Я тоже была рада…
Она снова обняла меня, и я поцеловала ее в макушку.
– Обещай мне, что ты меня не забудешь, – едва слышно прошептала Карпик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
Дрожащими руками я закрыла папку и сунула ее себе под доху: читать ее здесь, под хлопающим на ветру брезентом, было бессмысленно. Нужно вернуться в каюту и обстоятельно заняться содержимым папки. Но почему Митько спрятал ее здесь, почему он не захотел хранить ее в каюте? “Я тоже подстрахуюсь”, вспомнила я его слова. Должно быть, он прекрасно отдавал себе отчет, с кем имеет дело, из нескольких его реплик я поняла, что он имел какое-то отношение к органам. Кстати, как он вообще оказался здесь, на Дальнем Востоке, да еще в должности старшего помощника, так далекой от его первой профессии?.. Этого скорее всего я никогда не узнаю. Но, в любом случае, он решил спрятать весь свой газетно-журнальный компромат от греха подальше. Никому и в голову не придет искать что-то в спасательной шлюпке…
– Привет! – Карпик просунула голову под брезент и поздоровалась так громко, что я вздрогнула. – Прости меня, я не могла прийти раньше…
– Ничего, ничего, – рассеянно ответила я.
– Папочка устроил мне Варфоломеевскую ночь.
– Могу себе представить.
– Он отпустил меня только на тридцать минут и дал свои часы. Сказал, чтобы я следила за ними. И он со своей стороны проследит…
– Хорошо, – машинально сказала я.
– Что – “хорошо”? – надулась Карпик. – Ты совсем меня не слушаешь… Занята своими мыслями.
– Хорошо, что он тебя отпустил. Давай уйдем отсюда.
– Почему? Здесь здорово.
– Я очень долго тебя ждала. И замерзла.
– Все равно, давай посидим… Хочешь, я сбегаю за одеялами?
– Нет, не нужно.
– Ну, пожалуйста… Я ведь улетаю. Мы никогда не увидимся. – Все-таки Карпик виртуозно владела запрещенными приемами, нужно отдать ей должное.
– Почему же не увидимся? Когда-нибудь увидимся. Оставишь мне свой телефон, и я тебе позвоню, когда вернусь в Москву, – мне не хотелось разговаривать с Карпиком; папка, лежащая под дохой, прожигала мне внутренности. Скорее бы добраться до каюты…
– Нет, – сказала Карпик, – ты не позвонишь.
– Почему же? Обязательно позвоню.
– Нет. Ты даже сейчас со мной разговариваешь, а думаешь о чем-то другом. Я же вижу.
– Ничего ты не видишь. Я позвоню, правда. Хочешь леденцов?
– Нет. – Карпик совсем скуксилась.
Я понимала, что должна проявить к девочке максимум внимания, тем более она так страстно хочет этого. Но ничего не выходило.
– Хорошо. – я наконец сдалась. – Давай посидим и посмотрим на море.
– Все так здорово начиналась… Я не хочу уезжать.
– Что поделаешь…
– А ты… Ты хочешь, чтобы я осталась?
– Да, конечно. Но мой голос ничего не значит. Так решил твой папа. Ничего, не огорчайся. Вы поедете куда-нибудь еще…
– Все так здорово начиналось. И мы собирались с тобой найти убийцу… И мы его почти нашли. Ведь правда?
– Ничего не поделаешь. Я все-таки думаю, что это был несчастный случай… И давай забудем об этом.
Карпик не слушала меня, ей слишком нравилась игра “Следователь, найди убийцу”.
– А как же пуговица?
– Возьми ее себе на память.
– Ты правда позвонишь мне?
– Правда.
Карпик обняла меня, уткнулась в грудь и зарыдала.
Что-то подобное уже было в моей жизни, ну да, конечно, пионерский лагерь середины восьмидесятых, конец смены, рюкзаки за плечами, слезы и объятия возле автобуса: пиши, обязательно пиши, я никогда, никогда, никогда не забуду… Никогда-никогда… Самая страстная дружба, самые яростные клятвы заканчиваются ровно через неделю. Никто так легко не предает и никто так быстро не забывает, как дети. Карпик не похожа на обычного ребенка, но все равно – она только маленькая девочка…
– Я хочу, чтобы он разбился, – страстно прошептала Карпик.
– Кто?
– Вертолет. И тогда мы никуда не улетим. Останемся здесь.
– Как можно, Карпик?
– Пусть он разобьется и упадет в море…
– Нельзя так говорить.
– Не становись похожей на папу, пожалуйста.
– Я при всем желании не смогу быть похожей на твоего папу…
– Я так хотела… Я так хотела, чтобы все получилось. Я даже его достала.
– Достала?
– Ну да. – Карпик оторвалась от меня и сунула руку в карман курточки. И извлекла оттуда ключ странной формы.
– Что это?
– Это и есть боцманский ключ. Универсальный.
– Ты? Ты все-таки сделала это? Ты его украла?
– Ну да. – Слезы Карпика мгновенно высохли, и она рассмеялась:
– Я его украла. Чтобы ты не говорила, что я погорела на джинсовой рубашке.
– Как же это тебе удалось?
– Очень просто. Пока папа объяснялся с этим гадом-губернатором… Нужно сказать папе, что этот гад еще и убийца… Это ведь почти доказано, правда, Ева?
– Ты же слышала, что он сказал, этот гад, как ты выражаешься… Презумпция невиновности. Никто ни в чем не виноват, если не доказано обратного. Так как же тебе все-таки удалось умыкнуть ключ, девочка?
– Я просто нашла боцмана и сказала ему, что папа ушел, а двери запер. И что мне нужно обязательно попасть в каюту, потому что мы сегодня улетаем. Он открыл, а потом я его угостила шотландским виски. У папы целых три бутылки… Ему нравится виски со льдом… Боцману тоже понравилось.
– Виски со льдом? А лед откуда?
– А у нас есть такой маленький походный холодильник. Чуть побольше, чем эта коробка. – Карпик кивнула на рундучок у нас под ногами. – Так что лед у нас всегда под рукой… Потом еще дала ему сигару, настоящую “Вирджинию”. У папы их целая коробка…
Я представила, как Карпик соблазняет виски и сигарами затравленного Дальним Востоком боцмана, и улыбнулась.
– И что было дальше?
– Вытащила ключ у него из кармана.
– Так просто?
– Ну да. Я и сама не знаю, как это получается. То есть я как бы помню, что мне нужно кое-что взять, а как беру – не помню. А прихожу в себя, когда все получилось.
– Классический вариант клептомании. Ты клептоманка.
– Нет. Мне не очень нравится воровать. Просто я должна была это сделать, потому что мы так решили. Я не хочу уезжать, Ева. Поговори с папой.
– Это бесполезно. Ты же знаешь своего отца гораздо лучше, чем я. Ладно, идем. Тебе пора. Тридцать минут давно кончились.
– Не провожай меня дальше, – сказала Карпик. Она совершенно неожиданно успокоилась. Обо мне сказать этого было нельзя. Я неловко поддерживала рукой папку Митько и больше всего боялась, что она выпадет из-под дохи.
– Хорошо. Я буду на палубе, когда прилетит вертолет. Мы еще увидимся.
– Нет, – вдруг сказала Карпик. – Не приходи. А то я начну рыдать.
– Как скажешь. Я была рада с тобой познакомиться, Карпик.
– А я… Я тоже была рада…
Она снова обняла меня, и я поцеловала ее в макушку.
– Обещай мне, что ты меня не забудешь, – едва слышно прошептала Карпик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103