– Присоединяйтесь к нам. Отличное пиво, между прочим…
– Видали? – ни к кому не обращаясь, прокомментировал реплику Лаккая губернатор. – Избирательные технологии отрабатывает. Одна банка – один голос. А пиво, между прочим, мое.
– Да будет вам, Николай Иванович.
Губернатор потянулся было за новой банкой, когда полы его плаща неловко разошлись и на палубу выпала папка. Я вздрогнула и только потом сообразила, что она не имеет ничего общего с досье Митько: солидная управленческая папка с золотым тиснением по хорошей, остро пахнущей коже. Лаккай поднял ее.
– Дайте сюда, – нетерпеливо потребовал губернатор.
– Что это у вас такое? “К докладу”, надо же.
– Дайте ее мне.
– Что, компроматец собираете? Или сочиняете явку с повинной?
– Компроматец – это ваше грязное политическое дело. А я – я кое-что пописываю на досуге. Мысли всякие. Мемуары, так сказать.
– О том, как развалили вверенную вам область?
– О том, как такая публика, как вы, путается у нас под ногами. И мешает двигаться вперед. Ваше здоровье, Арсен Леонидович!..
Несколько минут мы стояли молча, вслушиваясь в угрожающе близкий и ни на секунду не прекращающийся тихий рев тюленей.
– Интересно, что это за шум. Я от него, собственно, и проснулся.
– Возмущенный голос народа, – тут же ввернул Лаккай. Похоже, он действительно обкатывал предвыборные технологии. Что ж, иронии тебе не занимать, подумала я. А ирония в политике всегда выглядит соблазнительно…
– Это тюлени, – пояснил просвещенный Суздалевым Вадик, – нам обещали шикарное зрелище с утра…
– Пойду-ка я спать, – ни к кому не обращаясь, сказала я.
Распопов даже не посчитал нужным попрощаться, зато Лаккай поцеловал мне руку на прощание.
…У самого входа на пассажирскую палубу я столкнулась с Карпиком. Это было так неожиданно, что я даже опешила.
– Ты… Ты что здесь делаешь? Почему не спишь?
– Я не хотела… – в маленьком одеяле, наброшенном прямо на голову, она выглядела испуганной или, во всяком случае, смущенной. – Я проснулась и испугалась. Там… Там какой-то шум. Я испугалась.
Вот тебе и отчаянная девочка, которая не боится боли от только что сделанной татуировки; которая не боится убийцы, разгуливающего по кораблю; которая не боится разгневанного отца и всегда поступает по-своему. Я рассмеялась и прижала ее к себе: она тотчас же с готовностью обхватила меня обеими руками.
– Не бойся. Это тюлени.
– Те самые? Те самые, ради которых мы сюда приплыли? Которых мы должны убить?
Я смутилась. В устах тринадцатилетней девочки пассаж об убийстве тюленей выглядел совсем уж неаппетитно. И звучал почти со взрослой укоризной.
– Это тюлени, – снова повторила я, избегая темы убийства.
– А почему они так ревут? Они что-то чувствуют?
– Не знаю, Карпик.
Только теперь я поняла, что девочка горит. Ее худенькое тельце обдало меня таким жаром, что я почувствовала его через одежду.
– Что с тобой? – Я коснулась губами ее лба. – Тебе плохо?
– Не знаю… Наверное, нет.
– По-моему, у тебя температура. Не хватало только, чтобы ты заболела!
– Я не заболела, – успокоила меня Карпик слабым голосом. – Это пройдет. Макс предупредил… Он сказал, что может быть такая реакция на tattoo…
Черт возьми, что я за идиотка! Пила вчера его чертово вино и даже не подумала о том, что девочка доверила свое плечо какому-то сомнительному типу. Линялые джинсы, в которые с трудом впихивается член, голые бабы, расклеенные по стенам, дешевые сигареты, плетенка с вином а-ля “Хуан Рамон Хименес на отдыхе в Кордове”, спортивная майка не первой свежести – пошлость, пошлость, пошлость…
Как я могла оставить девочку в этом гадюшнике?! Чувствуя запоздалые угрызения совести, я спросила:
– С тобой все в порядке?
– Да. Все отлично, только плечо немножко жжет.
– А Макс, как он?
– Макс замечательный! Он тебе понравился?
– Да. Я была просто в восторге.
– Не смейся, я серьезно спрашиваю.
– Если серьезно, – то не могу сказать, чтобы я так уж им прониклась.
– Это необязательно, – сказала Карпик. – Совсем необязательно им проникаться. Просто теперь вы знаете друг о друге, что вы есть… Мы же друзья, правда?
Если бы лоб Карпика не был бы таким горячим, я прочла бы ей маленькую изысканную лекцию об избирательности в отношениях… Черт возьми, Ева, а разве ты сама когда-нибудь была избирательной?.. Карпик – другое дело, Карпик производит впечатление очень умной девочки. Со своеобразным чувством юмора и грациозно-неуклюжей ироничностью. А иронии противопоказана стремительность чувств. Тогда откуда же она взялась, влюбленная стремительность, черт ее дери? Или это стремительная влюбленность? И безоглядность выбора. Карпик выбирает так, как будто сжигает за собой все мосты. Не то чтобы ее привязанность пугала меня, нет, скорее – настораживала.
Осада – вот я и нашла нужное слово.
Она осаждает своей привязанностью. Она берет на измор. Если только… Если только Карпик позволит этим чувствам развиться в себе, она превратит в ад жизнь тех, кого она любит. И тех, кого ненавидит, – тоже. И ее любовь будет так же опасна, как и нелюбовь… Вот тебе и Шопен, опус 22. Анданте Спианато и Большой блестящий полонез.
– Мы ведь друзья, правда? – упрямо прошептала Карпик.
– Конечно, друзья… Пойдем. Я отведу тебя к отцу.
– Я не хочу.
– Ты неважно выглядишь. А если к тому же будешь температурить, то никаких тюленей не будет и в помине.
– Можно, я пойду с тобой? К тебе?
– Ты же знаешь, что ко мне нельзя. Я не думаю, что Вадик был бы счастлив видеть наглую маленькую девочку в пять часов утра.
– Ты же сказала, что вы не спите вместе. Или ты соврала? – Карпик испытующе посмотрела на меня. – Мы не должны обманывать друг друга.
– Господи, какая разница!.. Я сказала – нет, Карпик. Я отведу тебя к папе.
– Папы нет.
– Вот как?
– Во всяком случае, когда я проснулась, его не было. Он, наверное, торчит в бильярдной.
– В пять утра? – До сих пор я даже не знала, что Сокольников – любитель покатать шары.
– А это имеет какое-то значение? Ты ведь тоже не спишь в пять часов утра.
– Я-то как раз собираюсь спать. И тебе советую.
– Ладно, идем, – сдалась Карпик.
…Каюта Карпика и ее отца находилась ближе к корме по левому борту. А каюта старпома Митько – ближе к носу по правому. Когда мы с девочкой вошли в коридор, я схитрила.
– Прогуляемся? Сделаем круг? – спросила я, вложив в голос всю беспечность, на которую только была способна.
– Хочешь посмотреть на каюту старпома? С Карпиком такие штучки не проходят, пора уяснить это себе, Ева.
– Да, – нехотя призналась я.
– Идем.
Мы с Карпиком завернули за угол. И тотчас же наткнулись на приоткрытую дверь душевой, расположенной в торце машинного отделения. В плохо освещенном узком проеме мелькали какие-то тени, слышалась возня и приглушенный смех.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103