Но почему Андрей ушел из жизни способом, отличным от того, какой был выбран для Мухи? Или ему было предоставлено право выбора? Право, от которого он не смог отказаться…
Солнце сияло нестерпимо.
Самое яркое солнце за все время нашего пребывания на “Эскалибуре”. Льды казались такими острыми, что вполне могли бы разрезать на части железный корпус корабля: как ножницы режут бумагу. Могли, если бы захотели. Ночная оттепель сменилась морозом: здесь был странный климат, в этой воронке времени, куда нас засосало вместе с другим, английским “Эскалибуром” Возможно, он скоро появится на горизонте, выбросит флаг “Я хочу установить связь с вами” – полотнище, вертикально разделенное на две части, желтую и серую. Он приблизится и под рев тюленей войдет в нас. И только тогда мы исчезнем, поглотив друг друга. В нашей кают-компании будет председательствовать капитан Николас О'Лири, а отдельный столик займут Клио, Лаккай, преподобный сэр Оливер Бейли и сэр Алан Маршалл, так зеркально повторившие друг друга. Все может быть, все может быть…
* * *
– Не надо принимать поспешных решений, Витя, – ласково сказала я Мещерякову.
– Нет, – твердо ответил он. – Я не останусь на этом корабле ни одного лишнего часа, ни одной лишней минуты…
Мы стояли у лееров на кормовой палубе, и ветер ерошил волосы хоккеиста. Макс, Антон и Филипп спускали на воду фанц-бот. Макс сидел в кабинке управления портальными лебедками, а Антон с Филей возились у бота. Сейчас Мещеряков должен сесть в него, спуститься на воду и уйти от нас навсегда. В боте уже лежал запас, который приготовил сам хоккеист: тяжелый рюкзак с шоколадом, спиртом, веревками, галетами и парой бутербродов, – ничего легкомысленнее и печальнее, чем эти бутерброды и придумать невозможно.
– Останьтесь, – безнадежно попросила я. – Ведь это верная гибель.
– Нет. Я так решил – пусть так и будет. Я была в отчаянии, я не знала, какие аргументы привести.
– Пусть вы доберетесь до берега, пусть. Здесь не так далеко, четыре километра – не расстояние…
– Доберусь, конечно, доберусь. – Мещеряков ободряюще улыбнулся мне.
– А потом?
– А что – потом?
– Что вы будете делать потом?
– Пойду вдоль берега. – Он сказал это вовсе не так уверенно, как мне хотелось. И как хотелось ему самому.
– Вдоль берега… Вдоль скал, да? Здесь на четыреста километров ничего нет. И растительность может появиться только… Я даже не знаю, когда она может появиться. У вас нет даже ружья…
– У меня есть нож. – упрямо сказал юный Мещеряков.
– Нож! Таким ножом можно резать только хлеб.
– Это хоть что-то… Во всяком случае, у меня хотя бы будет надежда.
– Надежда? Какая надежда?
– Надежда на то, что если я и умру, то умру сам. Я не хочу дожидаться смерти на этом проклятом корабле. Все равно у вас осталось не так много дней… Я постараюсь продержаться дольше. Я не буду ждать, пока за мной придут. Что-тo или кто-то. Я ухожу.
– Это путь в никуда, Витя.
– Оставаться здесь – это путь в никуда.
– Вы не дойдете…
– Куда-нибудь да дойду. Хотя бы до своего конца. Но это будет мой собственный конец. Потому что я сам его выбрал… Я сам.
– Я … Я не знаю, как помешать вам.
– Никак Я все решил. Может быть, – глаза его на минуту загорелись и тотчас же погасли. – вы пойдете вместе со мной? Вы все?
– Нет. – Я в отчаянии сжала руки Мещерякова.
– Так и будете ждать? Так и будете ждать, пока уйдете по одному?
– Идти даже без палатки.
– У меня есть брезент. Прощайте, Ева. Все так здорово начиналось…
– Прощайте, “московская торпеда”…
– Уже нет. – Он вспомнил свое прозвище и грустно улыбнулся мне.
– Подождите! Подождите… Витя, подожди меня… – На палубу выскочила Карпик. Она была в плюшевой шубке, с шарфиком, накинутым на голову.
С разбегу она ткнулась в полушубок Мещерякова – полушубок отдал ему Антон. Мещеряков крепко обхватил Карпика, а потом нагнулся и поцеловал ее в щеку.
– До свидания, Карпик. Ты очень хорошая девочка. Было очень приятно с тобой познакомиться…
– Зачем ты уходишь?! Ты просто на тюленей?
– Да, – соврал Мещеряков.
– Ты врешь. – Карпик уличила хоккеиста и рассмеялась. – На тюленей не ходят без ружей.
– Ты же знаешь, у нас нет ружей.
– Да. – Карпик нахмурилась – Ты уходишь насовсем?
– Не знаю. Наверное, насовсем. Пойду искать помощи. Может быть, мне удастся.
– Но Макс… Макс говорит, что отсюда невозможно выбраться.
– Я проверю. Не всегда можно доверять Максу, Карпик. Он не истина в последней инстанции.
– Не всегда можно, но всегда нужно, – заступилась Карпик за своего обожаемого Макса. – Ты должен остаться.
– Нет. Я уже решил.
– А… А если я пообещаю, что с тобой ничего не случится? Тогда ты останешься?
– Нет.
– Я правда обещаю тебе.
– Нет, Карпик. До свидания.
Мещеряков еще раз поцеловал Карпика в щеку, почтительно приложился к моей руке и пошел к боту. Когда он сел в него, Макс привел в движение портальные лебедки, и бот плавно опустился на чистую воду.
Теперь, с борта, фанц-бот казался совсем игрушечным. Мещеряков поднял руку и помахал нам на прощание. А потом завел мотор, и маленькая лодка заскользила между льдами.
Мы стояли у борта и провожали глазами “московскую торпеду”, восходящую звезду НХЛ, центрфорварда Витю Мещерякова. Единственного человека, который посмел бросить вызов кораблю. Лодка все еще стояла в наших глазах, хотя давно уже должна была скрыться. Она не приближалась и не удалялась, и это подтверждало все то, о чем нам так настойчиво пытались сообщить. “Эскалибур” попал в ловушку времени, в мертвую зону, в стеклянную банку, очень ограниченную в пространстве. Если Мещеряков не сможет уйти от корабля… Не уйти от корабля – еще страшнее, чем уйти… Мне даже не хотелось думать об этом. Если он вернется, значит, мы все пленники… Значит, мы все обречены, все – грешные и праведные, мертвые и живые, убитые и убийцы…
– Ну, давай, давай же, уходи, прорывайся, – шептала я.
Наконец бот завернул за один из торосов и окончательно скрылся из виду.
– Все это ни к чему не приведет, – мрачно сказал Макс. – Он обречен. Добираться до людей по берегу – дохлый номер. Скоро у него кончится пища, а ночи на побережье… Нет, он не дойдет…
– Зачем ты так говоришь, Макс? – В голосе Карпика стояли слезы.
– Я говорю правду.
– Почему ты не отговорил его?
– Его отговоришь… Каждый выбирает то, что ему нравится больше. Мещеряков всю жизнь на льду, может быть, во льдах ему повезет…
– Ты же сам в это не веришь, – уличила Макса Карпик. Она умела чутко определять интонации.
– Ну и что, что я не верю. Главное, чтобы он верил… Пойдемте.
Он скрылся в чреве корабля первым. За ним потянулся Филипп. Мы остались на палубе втроем: я, Антон и Карпик. Каждый из нас ждал, когда другой уйдет, ну и ситуация, глупее не придумаешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
Солнце сияло нестерпимо.
Самое яркое солнце за все время нашего пребывания на “Эскалибуре”. Льды казались такими острыми, что вполне могли бы разрезать на части железный корпус корабля: как ножницы режут бумагу. Могли, если бы захотели. Ночная оттепель сменилась морозом: здесь был странный климат, в этой воронке времени, куда нас засосало вместе с другим, английским “Эскалибуром” Возможно, он скоро появится на горизонте, выбросит флаг “Я хочу установить связь с вами” – полотнище, вертикально разделенное на две части, желтую и серую. Он приблизится и под рев тюленей войдет в нас. И только тогда мы исчезнем, поглотив друг друга. В нашей кают-компании будет председательствовать капитан Николас О'Лири, а отдельный столик займут Клио, Лаккай, преподобный сэр Оливер Бейли и сэр Алан Маршалл, так зеркально повторившие друг друга. Все может быть, все может быть…
* * *
– Не надо принимать поспешных решений, Витя, – ласково сказала я Мещерякову.
– Нет, – твердо ответил он. – Я не останусь на этом корабле ни одного лишнего часа, ни одной лишней минуты…
Мы стояли у лееров на кормовой палубе, и ветер ерошил волосы хоккеиста. Макс, Антон и Филипп спускали на воду фанц-бот. Макс сидел в кабинке управления портальными лебедками, а Антон с Филей возились у бота. Сейчас Мещеряков должен сесть в него, спуститься на воду и уйти от нас навсегда. В боте уже лежал запас, который приготовил сам хоккеист: тяжелый рюкзак с шоколадом, спиртом, веревками, галетами и парой бутербродов, – ничего легкомысленнее и печальнее, чем эти бутерброды и придумать невозможно.
– Останьтесь, – безнадежно попросила я. – Ведь это верная гибель.
– Нет. Я так решил – пусть так и будет. Я была в отчаянии, я не знала, какие аргументы привести.
– Пусть вы доберетесь до берега, пусть. Здесь не так далеко, четыре километра – не расстояние…
– Доберусь, конечно, доберусь. – Мещеряков ободряюще улыбнулся мне.
– А потом?
– А что – потом?
– Что вы будете делать потом?
– Пойду вдоль берега. – Он сказал это вовсе не так уверенно, как мне хотелось. И как хотелось ему самому.
– Вдоль берега… Вдоль скал, да? Здесь на четыреста километров ничего нет. И растительность может появиться только… Я даже не знаю, когда она может появиться. У вас нет даже ружья…
– У меня есть нож. – упрямо сказал юный Мещеряков.
– Нож! Таким ножом можно резать только хлеб.
– Это хоть что-то… Во всяком случае, у меня хотя бы будет надежда.
– Надежда? Какая надежда?
– Надежда на то, что если я и умру, то умру сам. Я не хочу дожидаться смерти на этом проклятом корабле. Все равно у вас осталось не так много дней… Я постараюсь продержаться дольше. Я не буду ждать, пока за мной придут. Что-тo или кто-то. Я ухожу.
– Это путь в никуда, Витя.
– Оставаться здесь – это путь в никуда.
– Вы не дойдете…
– Куда-нибудь да дойду. Хотя бы до своего конца. Но это будет мой собственный конец. Потому что я сам его выбрал… Я сам.
– Я … Я не знаю, как помешать вам.
– Никак Я все решил. Может быть, – глаза его на минуту загорелись и тотчас же погасли. – вы пойдете вместе со мной? Вы все?
– Нет. – Я в отчаянии сжала руки Мещерякова.
– Так и будете ждать? Так и будете ждать, пока уйдете по одному?
– Идти даже без палатки.
– У меня есть брезент. Прощайте, Ева. Все так здорово начиналось…
– Прощайте, “московская торпеда”…
– Уже нет. – Он вспомнил свое прозвище и грустно улыбнулся мне.
– Подождите! Подождите… Витя, подожди меня… – На палубу выскочила Карпик. Она была в плюшевой шубке, с шарфиком, накинутым на голову.
С разбегу она ткнулась в полушубок Мещерякова – полушубок отдал ему Антон. Мещеряков крепко обхватил Карпика, а потом нагнулся и поцеловал ее в щеку.
– До свидания, Карпик. Ты очень хорошая девочка. Было очень приятно с тобой познакомиться…
– Зачем ты уходишь?! Ты просто на тюленей?
– Да, – соврал Мещеряков.
– Ты врешь. – Карпик уличила хоккеиста и рассмеялась. – На тюленей не ходят без ружей.
– Ты же знаешь, у нас нет ружей.
– Да. – Карпик нахмурилась – Ты уходишь насовсем?
– Не знаю. Наверное, насовсем. Пойду искать помощи. Может быть, мне удастся.
– Но Макс… Макс говорит, что отсюда невозможно выбраться.
– Я проверю. Не всегда можно доверять Максу, Карпик. Он не истина в последней инстанции.
– Не всегда можно, но всегда нужно, – заступилась Карпик за своего обожаемого Макса. – Ты должен остаться.
– Нет. Я уже решил.
– А… А если я пообещаю, что с тобой ничего не случится? Тогда ты останешься?
– Нет.
– Я правда обещаю тебе.
– Нет, Карпик. До свидания.
Мещеряков еще раз поцеловал Карпика в щеку, почтительно приложился к моей руке и пошел к боту. Когда он сел в него, Макс привел в движение портальные лебедки, и бот плавно опустился на чистую воду.
Теперь, с борта, фанц-бот казался совсем игрушечным. Мещеряков поднял руку и помахал нам на прощание. А потом завел мотор, и маленькая лодка заскользила между льдами.
Мы стояли у борта и провожали глазами “московскую торпеду”, восходящую звезду НХЛ, центрфорварда Витю Мещерякова. Единственного человека, который посмел бросить вызов кораблю. Лодка все еще стояла в наших глазах, хотя давно уже должна была скрыться. Она не приближалась и не удалялась, и это подтверждало все то, о чем нам так настойчиво пытались сообщить. “Эскалибур” попал в ловушку времени, в мертвую зону, в стеклянную банку, очень ограниченную в пространстве. Если Мещеряков не сможет уйти от корабля… Не уйти от корабля – еще страшнее, чем уйти… Мне даже не хотелось думать об этом. Если он вернется, значит, мы все пленники… Значит, мы все обречены, все – грешные и праведные, мертвые и живые, убитые и убийцы…
– Ну, давай, давай же, уходи, прорывайся, – шептала я.
Наконец бот завернул за один из торосов и окончательно скрылся из виду.
– Все это ни к чему не приведет, – мрачно сказал Макс. – Он обречен. Добираться до людей по берегу – дохлый номер. Скоро у него кончится пища, а ночи на побережье… Нет, он не дойдет…
– Зачем ты так говоришь, Макс? – В голосе Карпика стояли слезы.
– Я говорю правду.
– Почему ты не отговорил его?
– Его отговоришь… Каждый выбирает то, что ему нравится больше. Мещеряков всю жизнь на льду, может быть, во льдах ему повезет…
– Ты же сам в это не веришь, – уличила Макса Карпик. Она умела чутко определять интонации.
– Ну и что, что я не верю. Главное, чтобы он верил… Пойдемте.
Он скрылся в чреве корабля первым. За ним потянулся Филипп. Мы остались на палубе втроем: я, Антон и Карпик. Каждый из нас ждал, когда другой уйдет, ну и ситуация, глупее не придумаешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103