– Ваш оператор. Он кричал как безумный… Что-то опять случилось?
– Да.
– Скажите, это ведь не Муха… Не Мухамеджан, правда?
– А почему вы подумали, что это он? Почему вы так решили?
– Вы же знаете, наша каюта… Наша с женой каюта. Она на другом борту – Господи, почему он все так длинно объясняет? – Я увидел вас, вы выходили из кают-компании… У вас был такой вид… Я сразу же понял, что случилось что-то ужасное… Ведь вы вышли из кают-компании… А он обычно ночевал там… Я просто это знал… Все это знали…
– Чего вы хотите от меня?
– Это ведь не он, не этот мальчик?
– Да. Это он. Его убили. Рассказать вам – как?.. – Я уже не соображала, что говорю.
– Нет, не нужно, – испугался Андрей.
– Я пойду, извините. – Я с трудом держалась на ногах. Еще несколько секунд, и я упаду прямо на руки Андрею.
– Послушайте. – Он ухватил меня за рукав. – Послушайте, я знаю, что вы думаете…
– Ничего я не думаю.
– Вы… Вы думаете, что я это сделал, ведь так, да?
– С чего вы взяли?
– Вы видели нас там… С Мухамеджаном… В душе, непристойная сцена… Вы могли подумать, что я решил под шумок избавиться от… Ну, чтобы Аника не узнала… Вы ведь могли так подумать… Вы и подумали, правда? Ведь так, да?!
Господи, о чем он говорит?
– Bonne nuit (Спокойной ночи), – медленно сказала я.
– Что?!
– Bonne nuit, – снова повторила я и, не оборачиваясь, пошла по коридору.
– Слышите! – крикнул Андрей мне вдогонку. – Я не убивал, слышите?! Я не убивал, не убивал, не убивал…
…Дверь в нашу с Вадиком каюту оказалась открытой. Как давно я здесь не была!.. Та старая каюта с “Потерпевшими кораблекрушение” навсегда осталась в прошлом. В этой каюте все вещи были перевернуты вверх дном – Вадик теперь не сильно обременял себя наведением элементарного порядка; но сейчас мне было на это наплевать. Я закрыла за собой дверь и только теперь поняла, как сильно измотана. Макс просто двужильный, хорошо, что он остался на корабле, он хотя бы сдерживает всеобщее безумие… И Антон… Но почему Макс остался? Нет, не хочу об этом думать…
Я подошла к столику и оперлась о него руками, хоть здесь относительный порядок, хорошо, что Вадику не пришло в голову бросить сюда трусы или носки… Все в порядке, только что-то не так, чего-то не хватает…
Орхидеи. Ну да.
С орхидей были сорваны все лепестки. Самым безжалостным образом. Эта мысль накрыла меня с головой. Кажется, я знаю, где эти потерянные лепестки… Да, розовые потерянные лепестки от орхидеи, прощального подарка турфирмы, как безнадежно это звучит – прощального подарка турфирмы… Я знаю, знаю, где они… В ране на спине мертвого Мухи.
И он знает, что я знаю. Он может быть откровенным со мной, как мило… Я ухватилась пальцами за край стола, чтобы не рухнуть на пол. К оборванным орхидеям был прислонен конверт. Тот самый конверт, который мы получили с Вадиком от стюарда Романа. Ну да, в правом верхнем углу – номер нашего столика – “3”. Конверт был осыпан несколькими лепестками, – наверное, для того, чтобы я окончательно поняла – он адресован мне.
Я взяла его в руки, еще не зная, что там написано.
Он угрожает мне? Он назначает мне свидание? Глупо гадать. Нужно просто вскрыть его – и все…
Я вскрыла конверт только через полчаса. Все эти полчаса я просидела с ним в руках, тупо уставившись в “Потерпевших кораблекрушение”. В конверте лежал маленький листок с одной-единственной строчкой:
"НЕ БОЙТЕСЬ НИЧЕГО ВАМ НИЧТО НЕ УГРОЖАЕТ”
Вот как… Мне ничто не угрожает. Пусть умрут все, но я – я! – останусь жива. Останемся живы я и он. Он возьмет меня под свое крыло. Мне нечего бояться…
Я засмеялась. И тотчас же испугалась своего смеха, настолько он был безумен. Я не могу здесь больше оставаться… Это было последним, о чем я подумала, проваливаясь в сон…
* * *
…Я проснулась оттого, что кто-то нежно касался моего плеча.
Еще не открывая глаза, я уже знала, кому принадлежат эти мягкие пальцы. Антон, конечно же, Антон.
– Это вы, Антон? – Глаз я так и не открыла.
– Да, как вы догадались?
– Это не сложно. – Я села на кровати, в которой так и заснула вчера – не раздеваясь. И тотчас же вспомнила о конверте с запиской. Не хватало только, чтобы Антон обнаружил его и прочел раньше, чем я смогу что-нибудь ему объяснить.
Коснувшись висков кончиками пальцев, я воровато огляделась: конверта, с которым я так и заснула сегодня ночью, нигде не было. Он исчез, так же, как и папка… Неужели написавший записку приходил сюда тайком, чтобы посмотреть на спящую красавицу Еву? На мертвую царевну?..
– Вы давно здесь, Антон?
– Не знаю. Может быть, полчаса. Меня прислал Макс, узнать, как вы.
– Так это Макс заботится обо мне?
– Нет… – Антон смутился. – Нет, я бы и сам пришел…
– Что… Что там?
– Паника. Страшная паника. Все боятся.
– А… – Я хотела спросить о Мухе, но не могла вымолвить ни слова. Антон понял меня.
– Мы отнесли его… Положили рядом с Клио.
Он надолго замолчал, думая, очевидно, о том же, что и я: скольких еще мы положим рядом с Клио. Но я… Я могу не бояться.
– То, что произошло, – ужасно.
– Да. – Мне не хотелось говорить.
– Вы должны перебраться ко мне.
– К вам и к Филиппу?
Антон смутился, но потом поднял на меня полный решимости взгляд:
– Тогда я переберусь к вам.
– Увы. Если вы до сих пор не знаете, то койко-место в этой каюте уже занято. Здесь живет оператор. Вадик.
– Не думаю, чтобы он сюда вернулся.
– Это почему же? Или он тоже. – равнодушно сказала я.
– Нет, что вы… – испугался Антон. – Просто он мертвецки пьян, а когда просыпается – опять пьет. Они договорились держаться вместе. Тот, кто еще способен договариваться… Кто еще пытается сохранять остатки здравого смысла. Так что теперь вы будете под моей защитой. Я – очень серьезный человек.
– Нисколько в этом не сомневаюсь, Антон. Но все же…
– Со мной вам не стоит ничего бояться. Со мной вам не будет ничего угрожать.
Он был близко. Он был так близко… Он, почти слово в слово повторивший текст записки, адресованной мне. Повторивший, да. Повторивший. Я не отрываясь смотрела на него – так, как будто видела впервые. Зачем он сказал это? Или почувствовал, что можно раскрыться? Или решил предоставить мне право выбирать самой? Тяжелая медвежья голова, спутавшиеся мягкие волосы, широкий лоб, нежные губы; суженные, близорукие глаза, в которых отражаюсь я сама, – он смотрит на меня так, как будто касается каждого миллиметра кожи. Вот и сейчас его глаза целуют меня… Он слишком застенчив, он никогда не будет таким страстным, как Сокольников, его любовные железы работают совсем по-другому… Его запах приглушен, его запах нежен.
Нежен.
Именно это слово. Все убийцы нежны. Отсюда – лепестки цветов в ране… Как же я сразу не догадалась? Еще тогда, когда он вышел из бильярдной незадолго до десяти, когда я встретила его на лестнице в рубку… Этот нож, который он, извиняясь, все время носит с собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103