Он нажал сильнее, переворачивая мешок с боку на бок.
Запах усилился. Сен-Жовит. Кабинет для аутопсии номер три. Воспоминания прорвались, и я похолодела.
Трясущимися руками открыла шкафчик и вытащила кухонные ножницы. Уже не заботясь о ночной рубашке, села на корточки и надрезала мешок.
Труп был маленький, спина выгнута, ноги скрючены от жара пламени. Я увидела ссохшийся глаз, крошечную челюсть с почерневшими зубами. Предчувствие ужаса, притаившегося в мешке, чуть не лишило меня чувств.
"Нет! Пожалуйста, нет!"
Я пригнулась, отрешившись от запаха паленой плоти и шерсти. Между задними лапами свернулся почерневший хвост. Позвонки торчали из него, как шипы из стебля.
Я резала дальше, а по щекам текли слезы. Рядом с узлом я заметила шерсть, уже обугленную, но местами белую.
Наполовину пустые миски.
– Неееееееееееееееет!
Я услышала голос, но не поняла, что он мой.
– Нет! Нет! Нет! Птенчик. Пожалуйста, Боже, нет!
На плечо мне легла ладонь. Потом из моих рук взяли ножницы и осторожно подняли меня на ноги.
Голоса.
Я оказалась в гостиной, под одеялом. Я плакала, тряслась, все тело болело.
Не знаю, сколько я рыдала, но когда подняла глаза, передо мной стояла соседка. Она протягивала мне чашку с чаем.
– Что это?
Я тяжело дышала.
– Мята.
– Спасибо.
Я выпила тепловатую жидкость.
– Сколько времени?
– Третий час.
Она была в тапочках и пальто, из-под которого выглядывала фланелевая ночная рубашка. Мы, конечно, махали друг другу приветственно через лужайку и здоровались во время прогулок, но я ее едва знала.
– Простите, что подняла вас посреди ночи...
– Пожалуйста, доктор Бреннан. Мы же соседи. Я знаю, вы сделали бы для меня то же самое.
Я отхлебнула из чашки. Пальцы оставались ледяными, но теперь почти не тряслись.
– Пожарные еще здесь?
– Уехали. Сказали, что вы можете написать заявление, когда оправитесь.
– Они забрали...
У меня перехватило горло, на глаза навернулись слезы.
– Да. Вам принести еще что-нибудь?
– Нет. Спасибо. Я в порядке. Вы очень добры.
– У вас тут такой погром. Мы прибили доску на окно. Не очень красиво, зато не дует.
– Большое спасибо. Я...
– Пожалуйста. Просто поспите немного. Может, утром все будет выглядеть не так страшно.
Я подумала о Птенчике и испугалась предстоящего утра. В отданной надежде схватила трубку и набрала номер Пита. Гудки.
– С вами все в порядке? Помочь вам подняться наверх?
– Нет, спасибо. Я справлюсь.
Когда она ушла, я свернулась в постели и рыдала, пока не заснула.
* * *
Я проснулась с чувством, что что-то не так. Что-то изменилось. Потерялось. Потом вернулось сознание, а с ним память.
Стояло теплое весеннее утро. В окно виднелось голубое небо и солнечный свет, доносился запах цветов. Но красота не могла вывести меня из депрессии.
Я позвонила пожарным и узнала, что физические улики послали в судебную лабораторию. Я уныло привела себя в порядок. Оделась, накрасилась, причесалась и поехала в город.
* * *
В мешке не было ничего, кроме кота. Ни ошейника, ни жетона. На одной из деревяшек нашли записку. Я прочитала ее сквозь полиэтилен пакета для улик.
В СЛЕДУЮЩИЙ РАЗ ЭТО БУДЕТ НЕ КОТ.
– Что теперь? – спросила я Рона Гиллмана, директора лаборатории, высокого привлекательного мужчину с серебряными от седины волосами и неуместной щербинкой между передними зубами.
– Мы уже проверили на отпечатки. Ничего ни на записке, ни на поленьях. К тебе подъедет следовательская команда, но ты же знаешь не хуже меня: ничего они не обнаружат. Окно твоей кухни расположено так близко к улице, что преступники скорее всего подожгли мешок и кинули его с тротуара. Мы поищем отпечатки ботинок и опросим соседей, конечно, но в полвторого ночи в твоем районе вряд ли кто-то бодрствовал.
– Жалко, что я живу не на бульваре Уилкинсон.
– Ты где угодно попадешь в неприятности.
Мы много лет работали вместе с Роном. Он знал о серийном убийце, взломавшем мою квартиру в Монреале.
– Мы проведем исследование твоей кухни, но, поскольку преступники не заходили внутрь, следов не будет. Надеюсь, ты ничего не трогала.
– Нет.
Я и близко к кухне не подходила с прошлой ночи. Не могла смотреть на миски Птенчика.
– Ты работаешь над чем-то, что могло бы кому-то не понравиться?
Я рассказала ему об убийствах в Квебеке и телах с острова Мертри.
– Как они добрались до кота?
– Может, он убежал, когда Пит пришел его кормить. С ним случается... – Укол в сердце. – Случалось.
"Не плачь. Не смей плакать".
– Или...
– Да?
– Ну, я не уверена. На прошлой неделе, кажется, кто-то взломал мой кабинет в институте. То есть не совсем взломал. Я могла оставить дверь открытой.
– Студент?
– Не знаю.
Я описала ситуацию.
– Ключи от дома лежали в сумочке, но та девушка могла сделать оттиск.
– Ты выглядишь разбитой.
– Немного. Я в порядке.
На мгновение он замолчал. Потом:
– Темпе, когда я услышал, что случилось, то подумал на разозлившегося студента. – Он почесал нос. – Но может, это не просто злая выходка. Будь аккуратней. Скажи Питу.
– Не хочу. Он посчитает себя обязанным присматривать за мной, а времени у него нет. Никогда не было.
Когда мы закончили разговор, я отдала Рону ключи от пристройки, подписала отчет о происшествии и ушла.
Хотя машин на дороге почти не встречалось, я ехала до института дольше, чем обычно. Внутренности сжал и не желал отпускать ледяной кулак.
* * *
Это ощущение не покидало меня весь день. Управляясь с делами, я постоянно видела кота. Котенок Птенчик сидит и сучит передними лапками, как воробышек. Развалился на спине под диваном. Выписывает восьмерки вокруг моих щиколоток. Смотрит на меня в ожидании остатков каши. Печаль, преследовавшая меня последине недели, превратилась в настоящую меланхолию.
После работы я пошла в спортивный комплекс и переоделась в спортивный костюм. Я бежала изо всех сил, надеясь, что физическое истощение облегчит душевную боль и расслабит тело.
Я стучала кедами по дорожке, а в голове одна мысль сменяла другую. За думами о коте последовали слова Рона Гиллмана. Убийство животного говорило о жестокости, но и о непрофессионализме. Может, действительно несчастный студент? Или смерть Птенчика предваряет настоящую опасность? От кого? Существует ли какая-то связь с нападением в Монреале? Или с расследованием на Мертри? Может, меня затягивает в нечто большее, чем я думала?
Я бежала все быстрее, и с каждым шагом тело освобождалось от напряжения. Через шесть километров свалилась на траву. Переводя дыхание, я рассматривала крошечную радугу, переливающуюся в струйках от поливальной машины. Удалось. В голове ни единой мысли.
Когда пульс и дыхание пришли в норму, я вернулась в раздевалку, приняла душ и переоделась. Стало чуть лучше, взобралась на холм к зданию Колвард.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
Запах усилился. Сен-Жовит. Кабинет для аутопсии номер три. Воспоминания прорвались, и я похолодела.
Трясущимися руками открыла шкафчик и вытащила кухонные ножницы. Уже не заботясь о ночной рубашке, села на корточки и надрезала мешок.
Труп был маленький, спина выгнута, ноги скрючены от жара пламени. Я увидела ссохшийся глаз, крошечную челюсть с почерневшими зубами. Предчувствие ужаса, притаившегося в мешке, чуть не лишило меня чувств.
"Нет! Пожалуйста, нет!"
Я пригнулась, отрешившись от запаха паленой плоти и шерсти. Между задними лапами свернулся почерневший хвост. Позвонки торчали из него, как шипы из стебля.
Я резала дальше, а по щекам текли слезы. Рядом с узлом я заметила шерсть, уже обугленную, но местами белую.
Наполовину пустые миски.
– Неееееееееееееееет!
Я услышала голос, но не поняла, что он мой.
– Нет! Нет! Нет! Птенчик. Пожалуйста, Боже, нет!
На плечо мне легла ладонь. Потом из моих рук взяли ножницы и осторожно подняли меня на ноги.
Голоса.
Я оказалась в гостиной, под одеялом. Я плакала, тряслась, все тело болело.
Не знаю, сколько я рыдала, но когда подняла глаза, передо мной стояла соседка. Она протягивала мне чашку с чаем.
– Что это?
Я тяжело дышала.
– Мята.
– Спасибо.
Я выпила тепловатую жидкость.
– Сколько времени?
– Третий час.
Она была в тапочках и пальто, из-под которого выглядывала фланелевая ночная рубашка. Мы, конечно, махали друг другу приветственно через лужайку и здоровались во время прогулок, но я ее едва знала.
– Простите, что подняла вас посреди ночи...
– Пожалуйста, доктор Бреннан. Мы же соседи. Я знаю, вы сделали бы для меня то же самое.
Я отхлебнула из чашки. Пальцы оставались ледяными, но теперь почти не тряслись.
– Пожарные еще здесь?
– Уехали. Сказали, что вы можете написать заявление, когда оправитесь.
– Они забрали...
У меня перехватило горло, на глаза навернулись слезы.
– Да. Вам принести еще что-нибудь?
– Нет. Спасибо. Я в порядке. Вы очень добры.
– У вас тут такой погром. Мы прибили доску на окно. Не очень красиво, зато не дует.
– Большое спасибо. Я...
– Пожалуйста. Просто поспите немного. Может, утром все будет выглядеть не так страшно.
Я подумала о Птенчике и испугалась предстоящего утра. В отданной надежде схватила трубку и набрала номер Пита. Гудки.
– С вами все в порядке? Помочь вам подняться наверх?
– Нет, спасибо. Я справлюсь.
Когда она ушла, я свернулась в постели и рыдала, пока не заснула.
* * *
Я проснулась с чувством, что что-то не так. Что-то изменилось. Потерялось. Потом вернулось сознание, а с ним память.
Стояло теплое весеннее утро. В окно виднелось голубое небо и солнечный свет, доносился запах цветов. Но красота не могла вывести меня из депрессии.
Я позвонила пожарным и узнала, что физические улики послали в судебную лабораторию. Я уныло привела себя в порядок. Оделась, накрасилась, причесалась и поехала в город.
* * *
В мешке не было ничего, кроме кота. Ни ошейника, ни жетона. На одной из деревяшек нашли записку. Я прочитала ее сквозь полиэтилен пакета для улик.
В СЛЕДУЮЩИЙ РАЗ ЭТО БУДЕТ НЕ КОТ.
– Что теперь? – спросила я Рона Гиллмана, директора лаборатории, высокого привлекательного мужчину с серебряными от седины волосами и неуместной щербинкой между передними зубами.
– Мы уже проверили на отпечатки. Ничего ни на записке, ни на поленьях. К тебе подъедет следовательская команда, но ты же знаешь не хуже меня: ничего они не обнаружат. Окно твоей кухни расположено так близко к улице, что преступники скорее всего подожгли мешок и кинули его с тротуара. Мы поищем отпечатки ботинок и опросим соседей, конечно, но в полвторого ночи в твоем районе вряд ли кто-то бодрствовал.
– Жалко, что я живу не на бульваре Уилкинсон.
– Ты где угодно попадешь в неприятности.
Мы много лет работали вместе с Роном. Он знал о серийном убийце, взломавшем мою квартиру в Монреале.
– Мы проведем исследование твоей кухни, но, поскольку преступники не заходили внутрь, следов не будет. Надеюсь, ты ничего не трогала.
– Нет.
Я и близко к кухне не подходила с прошлой ночи. Не могла смотреть на миски Птенчика.
– Ты работаешь над чем-то, что могло бы кому-то не понравиться?
Я рассказала ему об убийствах в Квебеке и телах с острова Мертри.
– Как они добрались до кота?
– Может, он убежал, когда Пит пришел его кормить. С ним случается... – Укол в сердце. – Случалось.
"Не плачь. Не смей плакать".
– Или...
– Да?
– Ну, я не уверена. На прошлой неделе, кажется, кто-то взломал мой кабинет в институте. То есть не совсем взломал. Я могла оставить дверь открытой.
– Студент?
– Не знаю.
Я описала ситуацию.
– Ключи от дома лежали в сумочке, но та девушка могла сделать оттиск.
– Ты выглядишь разбитой.
– Немного. Я в порядке.
На мгновение он замолчал. Потом:
– Темпе, когда я услышал, что случилось, то подумал на разозлившегося студента. – Он почесал нос. – Но может, это не просто злая выходка. Будь аккуратней. Скажи Питу.
– Не хочу. Он посчитает себя обязанным присматривать за мной, а времени у него нет. Никогда не было.
Когда мы закончили разговор, я отдала Рону ключи от пристройки, подписала отчет о происшествии и ушла.
Хотя машин на дороге почти не встречалось, я ехала до института дольше, чем обычно. Внутренности сжал и не желал отпускать ледяной кулак.
* * *
Это ощущение не покидало меня весь день. Управляясь с делами, я постоянно видела кота. Котенок Птенчик сидит и сучит передними лапками, как воробышек. Развалился на спине под диваном. Выписывает восьмерки вокруг моих щиколоток. Смотрит на меня в ожидании остатков каши. Печаль, преследовавшая меня последине недели, превратилась в настоящую меланхолию.
После работы я пошла в спортивный комплекс и переоделась в спортивный костюм. Я бежала изо всех сил, надеясь, что физическое истощение облегчит душевную боль и расслабит тело.
Я стучала кедами по дорожке, а в голове одна мысль сменяла другую. За думами о коте последовали слова Рона Гиллмана. Убийство животного говорило о жестокости, но и о непрофессионализме. Может, действительно несчастный студент? Или смерть Птенчика предваряет настоящую опасность? От кого? Существует ли какая-то связь с нападением в Монреале? Или с расследованием на Мертри? Может, меня затягивает в нечто большее, чем я думала?
Я бежала все быстрее, и с каждым шагом тело освобождалось от напряжения. Через шесть километров свалилась на траву. Переводя дыхание, я рассматривала крошечную радугу, переливающуюся в струйках от поливальной машины. Удалось. В голове ни единой мысли.
Когда пульс и дыхание пришли в норму, я вернулась в раздевалку, приняла душ и переоделась. Стало чуть лучше, взобралась на холм к зданию Колвард.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92