Прорвал клинок полу плаща, вспорол рубаху и полоснул по ребрам.
Зря он так. Не люблю, когда исподтишка. Да и кто любит?
Череп разбойника лопнул, как перезревшая тыква, когда мой меч опустился на его голову. Рухнул он наземь, даже не пикнул. А мне передышка выпала.
Развернулся я и к ладье побежал. Смотрю: Кот на Вихря верхом вскочил и коней на разбойников направил. Невелик табун, всего восемь голов – кони охраны Ольгиной, – а и их хватило. Умело конюший их навел. Смяли они нападающих, на землю повалили и копытами побили. А Кот тоже постарался: жеребчик Ольгин кого грудью сшиб, кого ногой ударил, а одного разбойника за шею зубами схватил, только позвонки хрустнули.
А гридни уже Ольгу на ладью погрузили. Трое к Коту, трое ко мне на выручку поспешили, а двое, как последний рубеж, возле ладьи остались.
– Кровь у тебя, Добрый, – один из гридней на рубаху мою показал. – Ранен?
– Пустяки, – ответил я. – Княгиня как?
– В безопасности она, – сказал второй. – Мы велели гребцам ладью в воду спускать.
А третьему уже не до разговоров было. Разбойник на него накинулся. Но куда ему против гридня. Крякнул он только, меч в грудь принимая, и осел…
Вскоре кончилось все.
Семнадцать мертвых разбойников осталось на берегу. Трех гребцов и двух гридней не досчитались мы. Кот был сильно ранен. Достал его, безоружного, предводитель разбойников. Но и конюх в долгу не остался. Уже падая с жеребчика, отмахнулся плеткой. Прямо в висок свинчаткой лихоимцу угодил. Тот сразу с коня кувырнулся и не копнулся больше.
Еще четверо легко раненными были. Среди них и я. Рана моя пустяшной оказалась. Вскользь нож прошел, лишь ребра оцарапал. Перевязала меня Ольга.
– С чего это они вдруг? – спросила тревожно. – Ты же договорился с ними.
– Не знаю, – пожал я плечами и от боли поморщился.
– Княгиня! – позвал гридня тот, что меня о ране спрашивал. – Смотрите!
Подошли мы с ней к воину, а он нам на мертвяка, предводителя разбойничьего, показывает. Тот как на спину грохнулся, так и застыл. Руки в стороны раскиданы, рот открыт, зубы торчат, бороденка рыжая вверх топорщится. Рядом меч валяется.
– Ну? – спросила княгиня. – И что?
– Не туда смотрите, – сказал ратник и пальцем ткнул.
А у разбойника подоплек сорочицы распахнулся, грудь оголил.
– Вот, глядите, – сказал воин и еще сильнее ворот у налетчика оттянул.
– Вот тебе раз, – всплеснула княгиня руками.
– Не ожидал такого, – удивился я.
Уже больше года прошло, как мы с Ольгой в Киев воротились. Святослав со Свенельдом Уличскую землю воевать собрались, от печенегов ее чистить, а стольный город без присмотра оставлять нельзя. Вот мы из Вышгорода в Киев и переехали.
А в столице земли Русской шумно было. Выполнял воевода княгини наказ. Со всех градов войско в Киеве собиралось. Даже Новгород по осени ратников прислал. Новгородцы народ ушлый. Без выгоды и палец о палец не ударят, а тут почуяли, что дело сладится, а добыча может мимо пролететь, вот и приперлись. Сплавились по рекам, к стольному городу подошли.
Успел Свенельд. К первым заморозкам войско собралось. Только медлил воевода, все хазар опасался. Боялся, что каган Хазарский войско Куре на подмогу пошлет и тогда война во сто крат тяжелее окажется. Однако я придумал, как сделать так, чтоб хазары в сторонке постояли. Посмотрели, как печенегов Русь колошматить будет.
Как только лед на Днепре встал, а в тереме на Старокиевской горе печи топить для сугреву стали, так я сразу в Козары пошел. Перед этим мы с княгиней и Свенельдом говорили долго. Все они меня пытали, как это я с каганом Хазарским, не покидая Киева, договориться смогу? А я им на это:
– Вы золото к отправке готовьте. А про тайны мои лучше не расспрашивайте. Вам нужно, чтоб Иосиф в ваши дела не лез, так доверьтесь мне.
Пожалась Ольга, но согласилась. Пообещала три сундука золота кагану Хазарскому отослать, если тот хана Курю без поддержки оставит.
А потом и вовсе расщедрилась. Достала камень самоцветный. Большой, как детский кулачок, алый, как кровь, яркий, как звезда на небосклоне. Солнышко на его гранях заиграло, радость на душе разлилась. Никогда я такой красоты не видел. Знатный камешек. Драгоценный.
– Держи, – говорит, – может, сгодится.
Так что я в Козары не с пустыми руками отправился.
Соломон дома оказался. Постарел лекарь. Сильно постарел. Седым как лунь стал, но взгляд цепкий. Нос свой огроменный по ветру держит.
– Неужто занедужил, Добрыня? – спросил он меня с порога.
– Нет, Соломон, – ответил я ему. – Хвала Даждь-богу, в добром я здравии. Вот проведать тебя захотелось, ведь не виделись-то сколько.
– Проходи, – улыбнулся старик.
Зашел я к нему. Огляделся. Вспомнилось вдруг, как Любава меня, обмороженного, выхаживала. Лихоманку из меня гнала.
Обидел я жену.
Сколько раз корил себя за то, что про баб своих ей сознался. Только хуже было бы, если бы отпираться начал. Не должно быть лжи промеж нас, а иначе какая же это любовь?
А за то, что у нас с Ольгой в Вышгороде получилось, я себя не винил. Это Доля судьбу нашу в единую нить сплела. Коли решит она, что нам с женой вновь свидеться посчастливится, тогда и разбираться будем, кто правый, а кто виноватый.
Вздохнул я, прогнал нахлынувшие думы и про дело вспомнил. Повернулся к лекарю и спросил напрямки:
– Завтра в Белую Вежу гости хазарские возвращаются, ты с ними весточку не отправишь ли?
– Кому? – пожал он плечами. – И мать, и отец, и сестренка Сара здесь, в Киевской земле, лежат.
– Ты мне-то сказки не рассказывай, – усмехнулся я. – Помню я, как ты отцу серебро от кагана Хазарского привозил.
– Когда это было… – махнул он рукой. Только вижу, как он напрягся весь.
– Не переживай, – успокоил я его. – Про то, что ты за Русью догляд имеешь, я никому не говорил и говорить не собираюсь. Эту тайну варягам знать не надобно. Не корить я тебя пришел, а помощи просить.
– Садись за стол, – успокоился он, – за чарой хмельной разговор лучше пойдет.
Выпили мы. Закусили.
– Ты же знаешь, – продолжил я через некоторое время, – что Саркелу не Русь страшна, а василис Цареградский. Вот и сам посуди, если Уличская и Тиверская земли Киеву отойдут, а рубежье русское к границам Византии вплотную придвинется, разве же плохо это для Иосифа будет? Помнят греки, как Олег их потрошил, а Святослав, сдается мне, не хуже него будет. Малой еще, а уже «всех победю» кричит. Не больно-то василис такому соседству обрадуется. То ли хазарам ему кровь портить, то ли от русичей отбиваться. Что скажешь?
– Давай-ка еще выпьем, – ответил Соломон и чару с медом мне подвигает.
– Давай, – говорю. – За дружбу промеж нашими хозяевами. И за выгоду обоюдную.
Смолчал лекарь, но и возражать не стал. Выпили.
– И потом, – подмигнул я ему хитро, – Ольга спрашивала, какой подарок для Иосифа лучше подойдет?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
Зря он так. Не люблю, когда исподтишка. Да и кто любит?
Череп разбойника лопнул, как перезревшая тыква, когда мой меч опустился на его голову. Рухнул он наземь, даже не пикнул. А мне передышка выпала.
Развернулся я и к ладье побежал. Смотрю: Кот на Вихря верхом вскочил и коней на разбойников направил. Невелик табун, всего восемь голов – кони охраны Ольгиной, – а и их хватило. Умело конюший их навел. Смяли они нападающих, на землю повалили и копытами побили. А Кот тоже постарался: жеребчик Ольгин кого грудью сшиб, кого ногой ударил, а одного разбойника за шею зубами схватил, только позвонки хрустнули.
А гридни уже Ольгу на ладью погрузили. Трое к Коту, трое ко мне на выручку поспешили, а двое, как последний рубеж, возле ладьи остались.
– Кровь у тебя, Добрый, – один из гридней на рубаху мою показал. – Ранен?
– Пустяки, – ответил я. – Княгиня как?
– В безопасности она, – сказал второй. – Мы велели гребцам ладью в воду спускать.
А третьему уже не до разговоров было. Разбойник на него накинулся. Но куда ему против гридня. Крякнул он только, меч в грудь принимая, и осел…
Вскоре кончилось все.
Семнадцать мертвых разбойников осталось на берегу. Трех гребцов и двух гридней не досчитались мы. Кот был сильно ранен. Достал его, безоружного, предводитель разбойников. Но и конюх в долгу не остался. Уже падая с жеребчика, отмахнулся плеткой. Прямо в висок свинчаткой лихоимцу угодил. Тот сразу с коня кувырнулся и не копнулся больше.
Еще четверо легко раненными были. Среди них и я. Рана моя пустяшной оказалась. Вскользь нож прошел, лишь ребра оцарапал. Перевязала меня Ольга.
– С чего это они вдруг? – спросила тревожно. – Ты же договорился с ними.
– Не знаю, – пожал я плечами и от боли поморщился.
– Княгиня! – позвал гридня тот, что меня о ране спрашивал. – Смотрите!
Подошли мы с ней к воину, а он нам на мертвяка, предводителя разбойничьего, показывает. Тот как на спину грохнулся, так и застыл. Руки в стороны раскиданы, рот открыт, зубы торчат, бороденка рыжая вверх топорщится. Рядом меч валяется.
– Ну? – спросила княгиня. – И что?
– Не туда смотрите, – сказал ратник и пальцем ткнул.
А у разбойника подоплек сорочицы распахнулся, грудь оголил.
– Вот, глядите, – сказал воин и еще сильнее ворот у налетчика оттянул.
– Вот тебе раз, – всплеснула княгиня руками.
– Не ожидал такого, – удивился я.
Уже больше года прошло, как мы с Ольгой в Киев воротились. Святослав со Свенельдом Уличскую землю воевать собрались, от печенегов ее чистить, а стольный город без присмотра оставлять нельзя. Вот мы из Вышгорода в Киев и переехали.
А в столице земли Русской шумно было. Выполнял воевода княгини наказ. Со всех градов войско в Киеве собиралось. Даже Новгород по осени ратников прислал. Новгородцы народ ушлый. Без выгоды и палец о палец не ударят, а тут почуяли, что дело сладится, а добыча может мимо пролететь, вот и приперлись. Сплавились по рекам, к стольному городу подошли.
Успел Свенельд. К первым заморозкам войско собралось. Только медлил воевода, все хазар опасался. Боялся, что каган Хазарский войско Куре на подмогу пошлет и тогда война во сто крат тяжелее окажется. Однако я придумал, как сделать так, чтоб хазары в сторонке постояли. Посмотрели, как печенегов Русь колошматить будет.
Как только лед на Днепре встал, а в тереме на Старокиевской горе печи топить для сугреву стали, так я сразу в Козары пошел. Перед этим мы с княгиней и Свенельдом говорили долго. Все они меня пытали, как это я с каганом Хазарским, не покидая Киева, договориться смогу? А я им на это:
– Вы золото к отправке готовьте. А про тайны мои лучше не расспрашивайте. Вам нужно, чтоб Иосиф в ваши дела не лез, так доверьтесь мне.
Пожалась Ольга, но согласилась. Пообещала три сундука золота кагану Хазарскому отослать, если тот хана Курю без поддержки оставит.
А потом и вовсе расщедрилась. Достала камень самоцветный. Большой, как детский кулачок, алый, как кровь, яркий, как звезда на небосклоне. Солнышко на его гранях заиграло, радость на душе разлилась. Никогда я такой красоты не видел. Знатный камешек. Драгоценный.
– Держи, – говорит, – может, сгодится.
Так что я в Козары не с пустыми руками отправился.
Соломон дома оказался. Постарел лекарь. Сильно постарел. Седым как лунь стал, но взгляд цепкий. Нос свой огроменный по ветру держит.
– Неужто занедужил, Добрыня? – спросил он меня с порога.
– Нет, Соломон, – ответил я ему. – Хвала Даждь-богу, в добром я здравии. Вот проведать тебя захотелось, ведь не виделись-то сколько.
– Проходи, – улыбнулся старик.
Зашел я к нему. Огляделся. Вспомнилось вдруг, как Любава меня, обмороженного, выхаживала. Лихоманку из меня гнала.
Обидел я жену.
Сколько раз корил себя за то, что про баб своих ей сознался. Только хуже было бы, если бы отпираться начал. Не должно быть лжи промеж нас, а иначе какая же это любовь?
А за то, что у нас с Ольгой в Вышгороде получилось, я себя не винил. Это Доля судьбу нашу в единую нить сплела. Коли решит она, что нам с женой вновь свидеться посчастливится, тогда и разбираться будем, кто правый, а кто виноватый.
Вздохнул я, прогнал нахлынувшие думы и про дело вспомнил. Повернулся к лекарю и спросил напрямки:
– Завтра в Белую Вежу гости хазарские возвращаются, ты с ними весточку не отправишь ли?
– Кому? – пожал он плечами. – И мать, и отец, и сестренка Сара здесь, в Киевской земле, лежат.
– Ты мне-то сказки не рассказывай, – усмехнулся я. – Помню я, как ты отцу серебро от кагана Хазарского привозил.
– Когда это было… – махнул он рукой. Только вижу, как он напрягся весь.
– Не переживай, – успокоил я его. – Про то, что ты за Русью догляд имеешь, я никому не говорил и говорить не собираюсь. Эту тайну варягам знать не надобно. Не корить я тебя пришел, а помощи просить.
– Садись за стол, – успокоился он, – за чарой хмельной разговор лучше пойдет.
Выпили мы. Закусили.
– Ты же знаешь, – продолжил я через некоторое время, – что Саркелу не Русь страшна, а василис Цареградский. Вот и сам посуди, если Уличская и Тиверская земли Киеву отойдут, а рубежье русское к границам Византии вплотную придвинется, разве же плохо это для Иосифа будет? Помнят греки, как Олег их потрошил, а Святослав, сдается мне, не хуже него будет. Малой еще, а уже «всех победю» кричит. Не больно-то василис такому соседству обрадуется. То ли хазарам ему кровь портить, то ли от русичей отбиваться. Что скажешь?
– Давай-ка еще выпьем, – ответил Соломон и чару с медом мне подвигает.
– Давай, – говорю. – За дружбу промеж нашими хозяевами. И за выгоду обоюдную.
Смолчал лекарь, но и возражать не стал. Выпили.
– И потом, – подмигнул я ему хитро, – Ольга спрашивала, какой подарок для Иосифа лучше подойдет?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91