– Ну, каждый под себя защиту, по удобству, подбирает, – сказал я и стал отползать назад.
Мы нашли булгар ближе к вечеру. Никого не таясь, словно у себя дома, они разбили стан на просторной опушке. Костры запалили. Стали снедь готовить. На запах горелого мы и пошли.
Их было много. Больше сотни. И все хорошо ополчены. Сразу было видно, что не гулящие это люди, не разбойники. Доспехи на них крепкие, оружие справное. У каждого копье, нож, кистень. У конников мечи. Щиты за спинами висят. Вожак хоть недужный на вид, а доспех на нем крепкий. Зипун длиннополый. Железными бляхами обшит. Ворот у зипуна высокий, шею сзади прикрывает. На ногах сапоги рыжие. На голове шишак лисьим мехом обмотан. И не важно, что его на первый взгляд возгрей прибить можно, по повадкам видать – вой бывалый. Эка лихо он своими распоряжается. Те ему подчиняются беспрекословно. Порядок в становище. Во всем порядок.
И стан свой булгары по уму поставили. Санями от леса огородились, а со спины их овражек прикрывает. Сразу ясно – ученые. И нетрудно догадаться, что войско это, а не лихая ватага. С такими не потягаешься. Уж больно их много.
А потягаться хотелось. Видели мы, как вражины полонян плетками стегали. Словно баранов, в середку лагеря сгоняли. Парни молодые и девки в полоне оказались. Били их, кричали громко. Но заметил я, что били не сильно. Оттого, видно, одна полонянка, маленькая, худенькая, в рогожку укутанная, на обидчика с кулаками кинулась. Досталось ей. Двое ратников сразу булгарину на выручку пришли. Оторвали ее от стражника. Швырнули, словно куль, в самую гущу пленников. Опрокинула, падая, она людей. Те на землю повалились. А булгары только гогочут. Радостно им от того, как славяне у их ног в снегу барахтаются. Только чахлый предводитель булгарского воинства на своих заругался сильно. Те и притихли.
Жалко было полонян. Сильно жалко. Я же сам вроде как в полоне нахожусь. И хоть хозяйка моя далеко, все одно: даже на воле себя подневольным чувствую. Потому и хотелось мне своим хоть чем-то помочь. Только что мы вдвоем против силищи такой поделать могли?
– Эх, язви их всех в душу… – прошептал подгудошник.
Подполз ко мне.
– Не кручинься ты так, – я сказал тихо.
Он рядышком, у подножья здоровенного дуба пристроился. Вздохнул сокрушенно.
– Видать, Доля нам ныне удачи не даст.
– Ничего, – ответил я. – Меня другое радует.
– Что? – удивленно посмотрел на меня сопутник.
– Сколько в стане ратников?
– Я сто двадцать три насчитал.
– А полонян сколько?
– Три десятка. Ну и что? – Баян все еще не понял, о чем я ему сказать пытаюсь.
– А то получается, что для булгар пленники добыча немалая. Дорогая, по всему видать. Иначе бы столько воинов для охраны не поставили бы. И стерегут они полонян зорко. И беречь их будут.
– То-то я смотрю, – горько усмехнулся Баян, – что плетками они наших стегают. Берегут, видать.
– Для острастки это. Не хотят они, чтобы полоняне разбегаться начали. Ты же сам видел, что никто из наших даже не поморщился. Выходит, небольно бьют.
– Зато мы налетчиков больно бить будем, – упрямо сказал подгудошник.
– Ну, положим мы десяток. Ну, может, побольше чуток. А остальные нас повяжут. И пойдем мы с тобой вместо Мурома в Булгар их проклятый. Разве это лучше будет?
– А если вслед за ними пристроиться да потихоньку по одному валить? – не унимался парень.
– Это как раз до следующей зимы нам хватит, – урезонил я его. – И потом, они же не будут потери свои сносить. Они же супротив нас с тобой окрысятся.
– Сдается мне, что просто струсил ты, Добрый, – взглянул он мне прямо в глаза.
Выдержал я его взгляд.
– Прости, дурака, – понял он, что глупость сказал. Глаза к земле опустил и вздохнул тяжко.
– Ты думаешь, мне полонян не жалко? – спросил я его.
Промолчал Баян.
– Знаешь, как меня учитель мой Гостомысл наставлял? – продолжил я. – Всегда надобно первый «Ах!» пережить. Потом решение принимать, чтобы все выгоды и потери возможные высчитать.
– Гостомысл? – Баян на меня наконец взглянул.
– Да, – кивнул я. – Человек Даждьбогов. А ты что? Знал его?
– Нет, – сказал Баян. – Но слышал о нем.
– Мудрый человек был. Жаль, что сгинул.
– Но ведь нельзя же булгар так отпускать! – снова он за свое принялся.
– А отпустить придется, – сказал я. – Разумно поступать нужно, а не лезть на рожон. Рожон-то вострый, можно и пораниться, а толку от этого не будет.
– Эх! – махнул подгудошник рукой. Встал и прочь пошел.
Три дня он потом со мной не разговаривал, обижался. Наконец не выдержал я. Сам первым заговорил.
– Злишься на меня? – спросил я подгудошника.
– Нет, – пожал он плечами.
– Так чего же тогда рожу воротишь?
– Не ворочу я, – отмахнуться он попытался.
– А коли не воротишь, то чего же ты так?
– А потому, – ответил он. – Если бы среди полонян был кто-то из близких твоих? Ты бы тоже их бросил?
– Мои близкие и так в полоне сидят, – сказал я ему. Но уже очень скоро мне пришлось убедиться в том, что прав был Баян. Что ради своих можно на невозможное решиться. Только я это потом понял, а пока уверен был, что все правильно сделал.

23 апреля 952 г.
Добрались мы ноне до Мурома.
Долго добирались. Утомительно. Слава Даждьбогу, что весна в этом году ранняя была. Накинулся Хорс-Солнышко на Мороза и враз его одолел. Вчера еще холодно было, так что зуб на зуб не попадал, а сегодня уже ручьи зазвенели.
И первый весенний дождь нас в земле вятичей застал. Раскисла земля, влагой напиталась. Я-то конный, а Баяну пехом невмоготу идти стало. Пудом на ногах его грязь повисла. Не сволочить. И встали мы – ни назад, ни вперед.
На радость нашу, деревенька поблизости оказалась.
Доплелись мы кое-как до околицы. Видим, мужик топориком машет. Ворота на тыне подправляет.
– Здраве буде, – крикнул я ему.
– И вам здоровья, – ответил мужик.
– Это что за весь? – спросил у него Баян.
– Девять Дубов, – отвечает крестьянин, а сам знай топориком тюкает.
– Живем, Добрый! – повеселел подгудошник. – Про это место я слыхивал, – и снова к работнику: – А не здесь ли хоробр знатный дядька Соловей проживает?
– Здесь, – кивнул мужик. – А ты ему и вправду племянником?
– Не, – улыбнулся Баян. – Я ему братан, – а потом добавил: – Старшой.
– Ой, насмешил, – подмигнул мужик пареньку. – Соловей же тебе в отцы годится…
– Это просто меня ведьма одна заколдовала, – не моргнув глазом, соврал подгудошник. – Вот с тех пор я назад расту. Еще чуть-чуть, и начну титьку сосать.
– Да ну?! – оторвался от своего дела огнищанин.
– Вот тебе и «да ну», – скривился Баян, точно заплакать собрался. – И некому меня пожалеть. И некому меня расколдовать, и скоро не в светлый Ирий, а обратно к мамке в пузо полезу…
– И что? – растерялся мужик.
Смотрю я на них и никак понять не могу: то ли огнищанин не хуже подгудошника придуряется, то ли сказкам Баяновым поверил?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91