– А вы им больше чары не подносите. А ежели кто больше выпьет, моим словом его на правило ставьте. Пороть будем, пока хмель не выйдет.
Еще горше вздохнули ключники, но промолчали. Тут княгиня меня увидала, смутилась отчего-то.
– Или мне вас учить надо, как народ к работе понудить? Ступайте, – ключников она отослала.
– Так ведь и нам перепадет по чарке, – шепнул один мужик другому, мимо меня проходя. – Здорово, Добрый, – кивнул он.
– И вам… на здоровье, – подмигнул я ключникам.
– Ты чего это ни свет ни заря? – спросила Ольга, как только мы остались одни.
– Сестра моя где? – это было первое, что сказал я княгине.
Вчера впопыхах не до этого было, но беспокойство за Малушу мне всю ночь покоя не давало. Оттого с утра пораньше я в терем и пришел.
– Я ее в Вышгород отправила, – ответила она. – И Загляда с ней. Бабка Милана совсем стара стала, вот и будут они ей пока в помощницах. Так что не волнуйся ты за сестру. Не переживай. Я же сказала, что в обиду ее не дам. А с Соломоном-то что?
– Помер лекарь.
– Как?! – растерялась княгиня. – Что ж я натворила глупая?.. – запричитала.
– Ну, будет… – сказал я ей. – Будет тебе убиваться.
А она мне на грудь бросилась и разрыдалась.
– Что толку теперь слезы лить? – Мне сейчас не до ее рыданий было. – Что случилось, не воротишь уже. Вон, Душегуб сказал, что от Доли своей не убежать. Значит, так судьба распорядилась. Теперь важно в грядущем дров не наломать.
– Да что же я… – не унимается княгиня.
– А что ты? – я ей говорю.
Поплакала она и затихла. Чую – успокаиваться начала. А из объятий моих не слишком-то рвется. И вроде ненароком губы мне подставляет.
– Ты погоди. – Я ее от себя отстранил. – С лекарем ясно. А что теперь со мной будет?
– Ты про что это? – отошла она от меня, утерлась платочком.
– Как это про что? Про то, что ты мне перед отъездом в Муром обещала.
– Не поняла… – сделала она вид, что не помнит ничего.
– А чего тут непонятного? И вчера слова мои мимо ушей пропустила, и ныне в непонятки какие-то играешь. Ведь тебя тогда никто за язык не тянул. Сама сказала, что воля меня ждет, коли Григория привезу…
– Я так сказала? – И слезы сразу высохли, и удивление вместо скорби на лице появилось.
– Нет, я это только что выдумал, – не хотел я злиться, а само получалось. – Я год целый словами этими жил. По сто раз на дню их вспоминал, а ты теперь на попятную хочешь?
– А разве плохо тебе в Киеве?
– Хорошо, – кивнул я. – И сытно, и пьяно, и развлечений полно. Вон, казни каждый день. Вчера Соломон, ноне Дубыня, а завтра? Завтра, может, меня на колоду головой положишь?
– А что? Есть за что?
– Хозяйка, если захочет, холопу всегда вину найти сможет.
– И все снова, – вздохнула Ольга. – Землю Древлянскую баламутить начнешь. Народ против меня со Святославом поднимешь…
– Ты же знаешь, что не будет этого, – посмотрел я ей прямо в глаза. – Неужто не поняла еще, что не хочу я из Руси выходить? И не сбежал тогда, и Путяту от бунта отговорил, и готов хоть сейчас стремя сыну твоему поцеловать. Не ищу я власти. Покой мне дороже. Отпусти ты меня!
– Но по договору… – привычно затеребила она платочек.
– Знаю, – перебил я ее. – По договору, что у деда Болеслава в Праге лежит, мне еще два года в полонянах ходить. Но ведь я не просил срок холопства моего уменьшать, ты же сама…
– Да! Да! Да! – наконец признала она мою правоту. – Говорила! Обещала! А потом пожалела о сказанном. Тебя и так слишком долго не было. Я уже думала, что никогда не увижу тебя. Что сгинул ты в лесах муромских. А теперь… когда здесь ты… – она замолчала, а потом проговорила тихо: – Теперь ты опять уйти хочешь. К ней… к ведьме своей…
– Жена она мне, – сказал я как можно спокойней. – Мы же говорили с тобой не раз. Не может промеж нами любви быть. Зачем же мучить и себя, и меня? Зачем?
– Да потому что… – она отвернулась.
Закрыла лицо ладонями княгиня Киевская. Постояла так. Может, ждала, что подойду я к ней? Может, еще на что-то надеялась? Потом опустила руки, словно сил в них не осталось. Прошептала:
– Верно говорят, что насильно милым не будешь, – и вдруг взглянула на меня, а в глазах у нее ни боли, ни тоски, и вообще ничего.
– Обещала я тебе волю, – сказала она так же, как недавно с ключниками разговаривала, по-хозяйски, – и не пристало княгине Киевской от обещаний своих отпираться. Можешь хоть сейчас уходить. Только помни, что от договора тебя освободить не в моей власти. А посему еще на два года ты остаешься моим полонянином. Без особой на то нужды я тебя не потревожу. Ну а коли надобность почую, должен ты будешь по первому зову моему явиться. Потому и коня я тебе даю. Но не во владение, а в пользование, чтоб быстрее ты, если что, до Киева добраться сумел. Сестру твою при себе оставляю. И мне и тебе так спокойней будет. А теперь ступай и помни милость мою.
– Спасибо, княгиня, – сказал я ей с поклоном. – И вот еще, – распростал ворот рубахи и достал тяжелый кошель, – ты мне золото давеча давала. Не понадобилось оно. Только шею не хуже ярма оттянуло. Вот, – протянул я кошель ей, – забери.
– Золото это при себе оставь. Может, сгодится еще, – и ухмыльнулась горько. – Вам с женой на обзаведение хозяйства понадобится.
– Но ведь…
– И не перечь мне, Добрынка. Коли дают, так бери, а коли бьют, так беги.
– Хорошо, – спрятал я золото.
– Теперь идти можешь, да поспеши, не то передумаю. А мне делами заниматься надобно.
Вышел я из горницы – ни жив ни мертв.
Калиту свою развязал руками трясущимися, колту достал, Любавой оставленную. Смотрю: узелка из волоска ее нет. Видно, перетерся за это время. Ну, да это не беда. Вот скоро колту верну и запах ее волос вдохнуть смогу. Уже ведь забыл, как они пахнут…
На конюшне все спали. Кто где примостился, там и сны смотрел. Кветана в денник Буланого занесло. Прямо в яслях его сморило. Накинул я на коня узду.
– Снова нам в путь пора, – шепнул я конику. Фыркнул конь. Ногою топнул, дескать, мне и тут неплохо, но и от дороги я не отказываюсь.
– Ты что? – продрал глаза Кветан, когда я Буланого седлал.
– Уезжаю, – сказал я конюшему.
– Опять? – поморщился он, силясь в себя прийти.
– Опять, – кивнул я.
– Что еще за напасть тебе варяжка придумала?
– Ты спи пока, – улыбнулся я. – Скоро ключники придут, опохмелять вас будут.
– Это хорошо, – зевнул он. – Ну, легкой тебе дороги, – повернулся старшой на другой бок и засопел.
Камень самоцветный я нашел там, где и говорил мне Соломон. За печью под половицей был у лекаря тайник. Много тут добра было припасено: гривны серебряные, свитки пергаментные с вязью чудной непонятной, деньги странные с дырою в середке и еще много разных диковинок. Не стал я из этого добра ничего трогать, лишь рубин алый забрал. Лекарь рассказывал, что камень этот большую силу имеет, вот пускай Берисава с Любавой его и спробуют.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91