— Этого мы, может быть, никогда не узнаем, — ответил Хоснер. Он закурил и сунул озябшие руки в карманы. — А может, Авидар поступил правильно.
— Возможно.
Хоснер посмотрел на север. Там, на расстоянии примерно в километр, на равнине мощно вздымался высокий холм. Хоснер сразу же заметил его:
— Что это такое?
Добкин проследил за его взглядом:
— Это Вавилонский холм. Некоторые археологи считают, что здесь находилась Вавилонская башня.
Хоснер недоверчиво уставился на него:
— Ты в это веришь?
— Никто ничего не знает, но всякое может быть.
Хоснер огляделся:
— Не видно ли отсюда Висячих садов?
Добкин рассмеялся:
— Я не устраиваю экскурсии по субботам. — Он положил свою большую руку на плечо Хоснера. — Мне самому интересно, что я увижу отсюда, когда рассветет. Основные руины находятся на юге. Вон там.
— Кто-нибудь живет в этих местах?
— Арабам здесь не нравится. Они считают это место проклятым. Знаешь стихи пророка Исайи?
— Ты имеешь в виду те, про гибель Вавилона? Про шатры Аравитянина? Их здесь точно нет. Однако здесь есть пастушья хижина.
Добкин кивнул.
— А среди руин небольшая деревня, несмотря на библейский запрет насчет этих мест.
Хоснер затушил сигарету и спрятал окурок:
— Может эта деревня быть чем-то полезной для нас?
— Я так не думаю. Мне не раз приходилось разговаривать с представителями военной разведки Ирака. Многие иракские деревни невероятно примитивны. Некоторые жители даже не знают, что они граждане Ирака. Они живут, как жили месопотамские крестьяне, заложившие здесь основы цивилизации пять тысяч лет тому назад.
— Значит, поблизости нет никаких современных средств связи или транспорта.
— Хиллах на юге. Но я бы не рассчитывал на то, что они узнают о нашем местонахождении. — Помолчав, он, казалось, о чем-то вспомнил. — В южной части развалин у ворот богини Иштар есть небольшой музей и гостиница.
Хоснер резко обернулся к Добкину:
— Продолжай.
— Иракский департамент древностей построил оба эти домика лет двадцать тому назад. Я знаком с куратором музея доктором Аль-Танни. Всего полгода тому назад виделся с ним в Афинах. Мы переписываемся через общего друга на Кипре.
— Ты не шутишь? — Хоснер принялся расхаживать взад и вперед. — Мог бы туда попасть?
— Яков, мы сейчас в осаде, нас, что называется, обложили со всех сторон. То есть мы окружены. Так же как мы здесь расставили часовых и обустроили огневые позиции, так и те, что расположились вокруг этого холма, не сомневайся, сделали то же самое.
— Но если в ты мог проскользнуть...
— Вполне вероятно, что доктора Аль-Танни здесь и не будет до конца апреля, пока не начнется туристический сезон.
— Там должен быть телефонный аппарат.
— Наверное, есть. И водопровод. И я смогу подсказать тебе, где мог бы находиться командный пункт Риша.
Хоснер перестал вышагивать взад-вперед:
— И все-таки если бы ты смог добраться туда — в ту гостиницу или в музей, — это же связь с цивилизацией. Аль-Танни может оказаться там. Вдруг появится возможность взять джип. Или вдруг телефон окажется без присмотра. Что ты на это скажешь, Бен?
Добкин бросил взгляд на лежащий к югу холмистый пейзаж. Было видно, что там ведутся раскопки развалин. До ворот Иштар не менее двух километров. Вокруг холма лишь редкая цепь часовых. Все же ему хотелось бы взглянуть на окрестности еще раз при дневном свете.
— Уговорил. Играю. Но если меня схватят, то заставят сказать им все, что я знаю о расстановке сил здесь. Все начинают говорить, Яков. Ты это знаешь.
— Конечно, знаю.
— Мне нужно иметь при себе пистолет, чтобы... наверняка не попасть им в руки. Можем мы позволить себе это?
— Я так не думаю, Бен.
— И я тоже.
— Нож, — предложил Хоснер.
Добкин засмеялся:
— Знаешь, я никогда не понимал, как наши предки набирались храбрости, чтобы бросаться на свои мечи. Для этого нужны железные нервы. И должно быть, это очень, очень больно. — Он посмотрел вдаль. — Не знаю, смогу ли я сделать это.
— Ладно, — сказал Хоснер. — Попробуем расспросить нет ли у кого-нибудь лекарства, передозировка которого смертельна.
— Ценю твои старания облегчить мне самоубийство.
— Здесь более пятидесяти человек...
— Знаю. Да, я пойду. Но только после того, как осмотрюсь днем. Двинусь завтра в сумерки.
— Так долго мы можем и не продержаться.
— Ожидание хуже всего. У меня будет больше шансов на успех. Если пойду сегодня ночью, то только напрасно погибну. Этого мне не хотелось бы. Я должен справиться.
— Разумеется.
* * *
Попыхивая трубкой, к ним направлялся Исаак Берг. Он еле переставлял ноги, как человек, только что закончивший неприятную работу.
Хоснер и Добкин пошли ему навстречу.
— Заговорил?
— Все начинают говорить.
Хоснер кивнул:
— Он?..
— О нет. Жив. На самом деле мне не пришлось налегать на него слишком сильно. Парень был готов расколоться.
— Почему?
— Все они такие. Вот Добкин тебе расскажет. Да ты и сам видел в Рамле. Бравада, шок, страх. Странная смесь. — Некоторое время он задумчиво разглядывал свою трубку. — Я пообещал отправить его к приятелям.
Добкин покачал головой:
— Мы не можем. На войне свои правила. Тот, кто увидел зону обороны изнутри, не может быть отправлен обратно, пока не закончатся военные действия. Здесь эти правила действуют так же, как и везде.
— Ну что ж, — сказал Берг, — в нашем мире шпионов и секретных агентов поступают иначе. Я обещал. А ты можешь сделать исключение по медицинским показаниям. Кроме того, он не много видел. Стоит ли обрекать человека на смерть только потому, что у нас нет медицинской службы?
— Я подумаю, — пообещал Добкин.
Хоснер слушал, как они спорят. Это была не оживленная дискуссия, а всего лишь расхождение во взглядах относительно толкования правил. Берг по меньшей мере загадка, думал Хоснер. Сначала был готов замучить человека до смерти, а через минуту пытается спасти ему жизнь. А ведь если он отпустит араба к его соратникам, а те вернутся, захватят холм и возьмут в плен Берга, то уж постараются, чтобы враг умер медленно. На месте Берга, размышлял Хоснер, он бы убил парня и закопал поглубже. А Добкин — отличный солдат. Преданный, умный, даже изобретательный. Но действует строго в соответствии с уставом. Хоснеру надоел их спор.
— Все это не важно. Что он сказал?
Берг выбил трубку о каблук:
— Сказал? Он много чего сказал. Сказал, что зовут его Мухаммед Ассад и что он ашбал. Вы знаете это слово. «Тигренок» — сирота палестинец, оставшийся без семьи после войн с Израилем. Фактически их подразделение там, внизу, все состоит из ашбалов. Их растили палестинские партизанские организации. Теперь они выросли. И они не любят нас.
Добкин кивнул:
— Война оставляет свое наследство. Вот что плохо.
Он думал об этих ашбалах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126