— Утром.
* * *
Генерал Добкин лежал на соломенной подстилке в глиняной хижине. Ветер пробивался сквозь закрытые ставни и закидывал его прекрасным чистым песком. Тусклая масляная лампа посылала вокруг нетвердый, но живой свет. Человек, лежащий рядом, пошевелился, а потом застонал. Добкин понял, что тот очнулся, и обратился к незнакомцу на сносном арабском:
— Кто вы?
— Кто вы? — словно эхо, переспросил тот.
Добкину сказали, что человека тоже вытащили из реки. Он оказался без рубашки и босиком, но в замызганных защитного цвета штанах. Старик, которого звали Шер-яшуб, спрашивал Добкина, еврей ли тот второй человек. Добкин соврал, сказав, что не знает. Он был почти уверен, что это ашбал, но утверждать опасался. Шер-яшуб, служивший раввином в старинном смысле этого слова, то есть не посвященный в сан учитель и советчик, поинтересовался, есть ли препятствия к тому, чтобы незнакомца тоже положили в хижину и ухаживали за ним. И Добкин ответил, что нет причин, по которым всего этого нельзя делать.
Сейчас, прежде чем заговорить, генерал долго и внимательно рассматривал незнакомца:
— Я рыбак. Моя лодка перевернулась на ветру. Меня ранило. А эти евреи нашли меня и спасли.
Мужчина лежал на боку лицом к Добкину. Масляная лампа тускло освещала лицо, и генерал едва сдержал вздох изумления, когда увидел его в первый раз. Уродство явно не было следствием недавних ранений, шрамы казались старыми. Генерал заметил, что ашбал — в этом он уже не сомневался — оценивающе разглядывает его: прическу, руки, лежащие поверх одеяла. Башмаки лежали в углу, в тени, и незнакомец их не видел, но и без того было ясно, что сказка насчет рыбака с Евфрата не выдержала испытания.
Человек осторожно перевернулся на спину:
— Да, рыбак. Это, конечно, здорово — быть обязанным этим евреям и своим спасением, и нынешним комфортом.
— Несчастье странным образом сводит людей, — согласился Добкин.
Он взглянул на незнакомца. Да, точно. Он видел его на линии укреплений. Тогда лицо промелькнуло неясным кошмаром, но сейчас оно стало реальностью.
— Как мне вас называть?
— Саид Талиб. А ваше имя?
Добкин колебался. Он с трудом подавил желание представиться как Бенджамин Добкин, генерал от инфантерии израильской армии.
— Зовите меня просто Рыбак.
Конечно, его арабский оставлял желать лучшего, но приходилось пользоваться им, чтобы Талиб имел повод поддерживать фарс. Каждый из них лишь ждал первой возможности вцепиться другому в глотку, и неловкое слово могло спровоцировать схватку. Интересно, видел ли Талиб его там, на холме, а если видел, то запомнил ли его лицо? Насколько серьезно ранен этот человек, спрашивал себя Добкин, и насколько серьезно ранен он сам? Генерал попытался напрячь под одеялом мышцы и глубоко вздохнул. Кажется, силы начали возвращаться к нему.
Масляная лампа, представлявшая собой глиняную миску с фитилем, плавающим в каком-то жире, отбрасывала тусклый свет на участок пола между ними. Добкин неспешно огляделся. Рядом ничего не было. Осторожно он провел рукой по телу. Нож исчез. Нужно где-то раздобыть нож. В нагрудном кармане генерал нащупал что-то твердое. Пазузу. Они вернули ему эту смешную фигурку.
Добкин и Талиб лежали, глядя друг на друга, прислушиваясь к вою ветра и наблюдая за мерцанием лампы.
— Так как улов, Рыбак?
— До вчерашнего дня был неплох. А чем вы занимаетесь?
— Перепродаю финики.
Время от времени маска дружелюбия слетала то с одного, то с другого, и тогда в глазах светились ненависть, страх и угроза.
— А как оказались в реке?
— Так же, как и вы.
Разговор иссяк, и долгое время оба лежали неподвижно. Добкин ощущал, как пересыхает у него во рту, как напрягаются и начинают подрагивать мышцы.
Неожиданно ветер распахнул ставню, лампа тут же погасла, и мужчины с диким криком вцепились друг в друга.
* * *
Дебора Гидеон лежала голая на кафельном полу в кабинете управляющего гостиницей. Длинные багровые рубцы — следы ударов хлыста — и множество ожогов от сигарет покрывали ее спину. На бедрах, ногах, ягодицах запеклась кровь от ран, нанесенных, казалось, каким-то животным.
Ахмед Риш вымыл руки и ополоснул лицо.
— Застрелите ее, — коротко бросил он Хаммади.
Хаммади немедленно подозвал дежурного, сидевшего за столом:
— Касым!
Риш вытер руки. Рассказ девчонки о численности израильских отрядов, укреплениях и диспозиции лишь подтверждал то, что он уже и так знал из других источников. Но теперь есть возможность продемонстрировать собственную информированность и укрепить авторитет.
— Мы можем оказаться на холме уже через час, Салем, если шержи останется с нами. Он буквально занесет людей на вершину и скроет передвижения и звуки.
Хаммади согласно кивнул. Аллах послал им ветер, потому что если бы не высшие силы, то наверняка и он сам, и Риш уже лежали бы мертвые, убитые своими собственными людьми. Странно, но казалось, что Риш этого не понимает.
— Я соберу людей.
— Хорошо.
Он посмотрел вниз, на Дебору Гидеон, потом на дежурного, который также разглядывал девушку.
— Да-да, Касым, можешь попользоваться ею. А потом застрели, сожги труп, а пепел развей над рекой. Не хочу вещественных доказательств. — Он повернулся к Хаммади: — Военные действия — одно. А пытки и убийство — совсем другое. Завтра мы должны вести с Израилем переговоры о заложниках.
Хаммади вновь кивнул в знак согласия. Риш строил изящные и бессмысленные логические цепочки, на которые способен лишь безумец. Если бы этот человек не предстал героем в глазах всего палестинского народа, Хаммади своими руками убил бы его уже давным-давно. Воспоминание о том, как Риш, стоя на четвереньках, кусал эту девчонку, едва не вызвало приступ тошноты. Ему самому приходилось пытать людей, но то, что только что вытворял Риш, представало чем-то абсолютно иным. Несомненно, удары хлыста и сигаретные ожоги ранили ее гораздо больнее, чем укусы, но именно ужас при виде этого сумасшедшего, рычащего, воющего и вгрызающегося в ее тело, заставил девчонку рассказать все, что он хотел узнать. Вряд ли ее можно винить. Единственное, хотелось бы надеяться, что люди на улице не понимают, что происходит здесь, в доме. Хаммади резко повернулся и вышел из комнаты через маленький коридор на веранду.
Последние из его людей, примерно пятьдесят женщин и мужчин, сидели, скрестив ноги, в открытых палатках, держа руками шесты, к которым крепились тенты. Хаммади дунул в свисток, и ашбалы бросили тенты и подошли к веранде. Они стояли на ветру, закутав рты шарфами и надвинув на глаза капюшоны. Хаммади поднял руку и попытался перекричать ветер.
— Аллах послал нам этот шержи! — начал он.
* * *
Хоснер стоял на крыле самолета и наблюдал, как люди, закутанные в разнообразные странные одежды, шагают, словно призраки, в пыли под порывами ветра, пробираясь при свете луны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126