Просто усложнился способ воспроизведения.
— А ты не слишком упрямый?
— Вот и она так сказала.
— Жена?
— Ага, — кивнул я. — Дескать, как только вопросы ставятся конкретно, я теряю гибкость. Что-то вроде. Еще пива хочешь?
— Давай.
Я сорвал колечко с четвертого «Миллера» и протянул ей банку.
— А что сам думаешь о своей жизни? — Вместо того, чтобы сделать глоток, она стала разглядывать черную дырочку.
— Читала «Братьев Карамазовых»?
— Один раз, очень давно.
— Стоит перечитывать иногда. Там много всего написано... А ближе к финалу Алеша говорит одному школьнику, Коле Красоткину: «Послушайте, Коля, вы между прочим будете и очень несчастный человек в жизни. Но в целом все-таки благословите жизнь».
Я допил вторую банку. Немного помедлил — и откупорил еще одну.
— Вообще-то, Алеша очень много всего понимал, — добавил я. — Но на этих его словах я засомневался. Я не знаю, можно ли быть несчастным человеком, но в целом прожить счастливую жизнь.
— И поэтому ты свою жизнь ограничиваешь?
— Пожалуй, — кивнул я. — Наверно, мне стоило вместо твоего мужа умереть от железной вазы. Подходящая смерть была бы. Такой яркий последний кадр — нелепость, достигшая совершенства. И ни черта подумать не успеешь...
Я поискал глазами белое облачко, но его уже не было. Наверное, спряталось за кронами.
— А как ты думаешь... С таким ограниченным взглядом на жизнь ты мог бы разглядеть, например, меня?
— Кто хочет, в эту жизнь заходит, кто хочет, из нее выходит, — ответил я. — В этом — главный плюс ограниченного взгляда на жизнь. Заходя, вытирайте ноги. Уходя, закрывайте дверь. Общие правила для гостей.
Засмеявшись, она поднялась и отряхнула с брюк соринки.
— Ну, я пойду. Уже пора, да? Я посмотрел на часы. 10:22.
— Давай подвезу.
— Да ладно. Я еще в универмаг заскочу, а потом на электричке доеду. Так будет лучше. Спасибо за кусачки.
— Не за что.
— Позвонишь, как вернешься?
— Заеду в библиотеку, — сказал я. — Люблю смотреть, как люди работают.
— Пока, — сказала она.
Я смотрел, как она уходит по аллее, и чувствовал себя кем-то вроде Джозефа Коттена из фильма «Третий человек». Когда ее фигурка скрылась за деревьями, я стал смотреть на голубей. Походками все голуби странно отличались друг от друга. Через пару минут на аллее появилась женщина с маленькой дочкой и стала разбрасывать по дорожке попкорн. Все голуби оставили меня и убежали на завтрак. Девочка, как положено трехлетнему ребенку, растопырила ручки и побежала обнимать голубей. Но, конечно, ни одного не поймала. Вертлявые голуби жили своей голубиной жизнью. Симпатичная мамаша стрельнула в меня глазами и демонстративно потеряла к моей личности всякий интерес. Что ни говори, а приличные люди не валяются на траве в понедельник утром с пятью пивными банками перед носом.
Я попробовал вспомнить имена всех братьев Карамазовых. Митя, Иван, Алеша — и еще этот сводный, Смердяков. Интересно, сколько людей на свете помнят братьев Карамазовых по именам?
Глядя в небо, я ощутил себя маленькой лодкой в бескрайнем море. Вокруг — ни волн, ни ветерка, я тихо себе дрейфую. Есть некий смысл в крохотной шлюпке, затерянной посреди океана. Джозеф Конрад, «Лорд Джим», сцена после кораблекрушения.
Глубокое небо сияло над головой, как прописная истина, сомневаться в которой бессмысленно. Когда глядишь в такое небо с земли, кажется, будто оно впитало все сущности этого мира. С морем — та же история. Если каждый день разглядывать море, начинает казаться, что больше на свете ничего нет. Наверно, Конрад переживал то же, что и я. Воистину — в утлой лодочке, выпавшей в Океан из фикции под названием «корабль», есть особенный смысл, от которого не отвертеться.
Я допил последнюю банку, докурил и выкинул из головы всю эту астролябию. Пора возвращаться в реальность. У меня оставался час с небольшим.
Поднявшись с травы, я собрал пустые банки и выкинул в ближайшую урну. В верхней части урны оказалась железная пепельница. Я достал из бумажника кредитки и сжег их над ней. Симпатичная мамаша снова стрельнула глазами. Понятное дело. Приличные люди не сжигают в понедельник утром кредитные карточки над урнами городского парка. Сперва я спалил «АмЭкс», потом «Визу». Кредитки плавились жизнерадостно, с огоньком. Я прикинул, не спалить ли мне заодно и галстук от «Пола Стюарта», но потом передумал. Не хотелось мешать отдыхающим, да и в сожжении галстуков я большого смысла не видел.
Я дошел до ларька и купил десять пакетов поп корна. Девять я рассыпал по дорожке для голубей, а из десятого решил поесть сам, присев на скамейку рядом. Голуби слетелись со всего парка, как на массовку для съемок блокбастера об Октябрьской революции, и навалились на мой попкорн. Мы с голубями хрустели попкорном, и я думал, что уже тысячу лет не ел ничего вкуснее.
Симпатичная мамаша — примерно моего возраста — показывала дочке фонтан. Я снова вспомнил свою одноклассницу, которая вышла замуж за революционера, родила ему двойню и убежала от них бог весть куда. Она уже никогда не покажет своим детям фонтана. Что бы с ней ни случилось — ее жизнь кончилась, и в этом мы с ней похожи. Хоть я и не знаю, что бы на это сказала она сама. Может, и не нашла бы между нами ничего общего. Все-таки мы не виделись уже двадцать лет. Чего только не случилось с нами за это время. У каждого свои обстоятельства и взгляды на мир. Но главное — она исчезла из этой жизни по собственной воле. А из-под меня просто выдернули простыни, пока я спал.
Так что, скорее всего, она раскритикует меня в пух и прах. «В чем же твой выбор?» — спросит она меня. И будет права. Во всей этой каше я не принял ни одного решения.
Все, что я действительно выбрал, сводится к двум вещам. Во-первых, в душе я простил Профессора, а во-вторых — не стал лишать девственности его внучку. Но разве это хоть как-нибудь мне помогло? «Что сделал ты сам для того, чтобы не исчезнуть?» — спросит она. Разве такие мелочи убедят ее, что я и правда пытался выжить?
Не знаю. Все-таки нас разделяет уже двадцать лет. Как бы она оценила меня при встрече, не могу себе даже представить.
Говоря строго, я уже ничего не могу представить. Воображение выключилось. Просто сижу и смотрю на голубей, на фонтан и на мамашу с ребенком. И впервые за несколько суток осознаю, как сильно я не хочу покидать этот мир. Какие бы миры ни ждали меня еще где-то — к черту другие миры! Даже если бы я прожил уже 93 процента отмеренного мне срока — в оставшиеся пару лет я благодарил бы этот мир за каждую возможность любоваться тем, что в нем происходит. Именно в этом был бы мой долг и мое назначение. Сам не знаю, почему, но я чувствовал: какая-то самая главная пружина только что завелась во мне — и вот теперь я смог бы жить по-настоящему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121