До пятен на потолке и царапин на штукатурке.
Я вижу, как за окном идет дождь. Резкие, почти ледяные струи хлещут по стылой земле. Я слышу грохот дождя по крыше, и пространство словно искривляется: иногда кажется, будто гремит прямо над ухом, а иногда — чуть не за километр от меня.
У окна я вижу Полковника. Держа осанку, старик недвижно сидит на стуле и смотрит на дождь за окном. Уж не знаю, что он там разглядывает. Дождь — это просто дождь. Стучит по крыше, падает на землю и наполняет водою Реку.
Я хочу потрогать лицо, но руки не слушаются. Все тело будто налилась свинцом. Хочу сказать об этом Полковнику, но не могу произнести ни слова. Воздух в легких сгустился и не выходит наружу. Меня словно парализовало. И только глаза еще различают дождь на улице и старика у окна. Я не помню, что случилось и что со мной. Как только пытаюсь вспомнить, голова раскалывается от боли.
— Зима, — говорит старик. И постукивает пальцем по стеклу. — Вот она и пришла. Теперь ты понял, как это страшно?
Я чуть заметно киваю.
Да, все верно. Зимняя Стена повредила мои рассудок и тело. Я выбрался из Леса, дополз до Библиотеки. И чьи-то волосы коснулись моей щеки.
— Домой тебя притащила Библиотекарша. Страж ей помог. Ты весь горел. Пота с тебя сошло, наверное, целое ведро. Позавчера это было...
— Позавчера?
— Ну да. Ты двое суток проспал, как убитый. Я боялся, ты уже не проснешься. Где ты был? Опять по Лесу шатался?
— Простите меня, — только и говорю я.
Из кастрюли на печке он наливает горячего супа. Помогает мне сесть в постели и опереться . Деревянная спинка скрипит подо мною, как чьи-то старые кости.
— Сначала поешь, — говорит старик. — Думать и каяться потом будешь. Аппетит есть?
— Нет, — отвечаю я. Даже воздух глотать неохота.
— Но это нужно выпить обязательно. Хотя бы три глотка. можешь сделать три глотка?
Я киваю.
Суп с целебными травами — горький до тошноты, но я кое-как умудряюсь сделать обещанные три глотка и, обессиленный, откидываюсь на подушку.
— Вот и хорошо, — говорит старик, убирая тарелку с ложкой. — Суп, конечно, горький, но дурной пот из тела вытягивает. Еще разок поспишь, проснешься — и тебе станет легче. Поспи, ни о чем не волнуйся. Я с тобой посижу.
Когда я просыпаюсь снова, за окном темно. Ветер с силой хлещет дождинками по стеклу. Старик сидит рядом.
— Ну, как? Полегчало?
— Теперь уже лучше, — отвечаю я. — Который час?
— Восемь вечера.
Я пытаюсь встать. Тело еще немного мотает из стороны в сторону.
— Ты куда это собрался? — удивляется старик.
— В Библиотеку. Нужно читать старые сны.
— Не болтай ерунды. В таком состоянии ты и пяти метров не проползешь.
— Но нельзя же валяться, когда все работают...
Старик качает головой.
— Старые сны подождут. И Страж, и Библиотекарша знают, что ты пока двигаться не в состоянии. Да и Библиотека, скорее всего, закрыта.
Вздохнув, он подходит к печке, наливает себе чаю и возвращается к кровати. Ветер с дождем то стихают, то снова стучат в окно.
— Похоже, тебе нравится эта девушка, — говорит старик. — Я не хотел подслушивать, но так уж вышло. Все время рядом с тобой сидел. А люди в бреду чего только не выбалтывают... Но стесняться тут нечего. На то она и молодость, чтобы влюбляться. Так или нет?
Я молча киваю.
— Она славная девушка. И за тебя очень переживает, — продолжает он, прихлебывая чай. — Однако ты не должен позволить этой любви зайти чересчур далеко. Это будет неправильно. Не хотел тебе говорить, но такие вещи ты должен понимать как следует.
— Почему неправильно?
— Потому что ей нечем тебе ответить. Никто в этом не виноват. Ни ты, ни она. Просто так на свете заведено. А изменить этот свет никому не под силу. Так же, как и повернуть Реку вспять.
Я сажусь в кровати и прикладываю ладони к щекам. Мне чудится, будто мое лицо ужалось в размерах.
— Вы о том, что она потеряла себя?
Старик кивает.
— Значит, раз она потеряла себя, а я нет, — я не смогу ничего получить в ответ? Вы об этом?
— Именно, — отвечает он. — просто наживешь себе очередную потерю. Да, она потеряла себя. Как и я потерял. Как и все вокруг.
— Однако вы так заботитесь обо мне. От ошибок оберегаете, с больным сидите ночи напролет... Разве это не проявление вашего «я»?
— Э, нет! — качает он головой. — Моя бережливость и мое «я» — вещи разные. У бережливости свой механизм. Никак не связанный с тем, что у меня внутри. Это, скорее, привычка. Со мной настоящим ничего общего не имеет. Я сам куда сильнее и глубже своей бережливости к окружающим. И гораздо противоречивее.
Я закрываю глаза и пытаюсь собрать разбегающиеся мысли.
— Вот что я думаю, — говорю я наконец. — Человек забывает себя, когда умирает его тень. Так или нет?
— Именно так.
— Значит, если ее тень действительно умерла, она уже никогда не вспомнит себя?
Старик снова кивает.
— Я сходил в Ратушу, проверил метрики. Ошибки нет. Ее тень умерла, когда ей было семнадцать. Похоронена, как положено, в Яблоневом Лесу. О чем и запись в книге имеется. Хочешь подробностей — спрашивай у нее сам. Она тебя сильнее убедит. Я же добавлю только одно. Эту девочку разлучили с тенью еще до того, как она стала понимать, кто она. Поэтому она даже не знает, что значит быть собой. Другое дело я. Я решил отказаться от тени, когда состарился. Я могу различить, что у тебя внутри, а она — нет.
— Однако же, она хорошо помнит мать. И говорит, что ее мать помнила себя. Даже после смерти своей тени. Я не знаю, как это получилось. Но, может быть, в этом есть какая-то надежда? Может, и ей это от матери передалось?
Полковник берет в руки чашку и неторопливо прихлебывает остывший чай.
— Запомни, — говорит он наконец. — Стена наблюдает за нами очень пристально. Ни капли твоего «я» не укроется от нее. Как бы ты ни старался сберечь эту каплю, она высосет из тебя все. Высосет — или сживет со света. Как и поступила с ее матерью.
— Значит, вы не хотите, чтобы я на что-то надеялся?
— Я не хочу, чтобы ты унывал. Город силен, а ты слаб. Это факт. Надеюсь, теперь ты зарубил его себе на носу.
Он задумывается, глядя на дно опустевшей чашки.
— Хотя, конечно, ты можешь ее получить , — добавляет он чуть погодя.
— Получить? — не понимаю я.
— Ну да. Ты можешь спать с ней. Жить с нею под одной крышей. Ты можешь получить от Города все, что душе угодно.
— Но только не себя самого?
— Да, — кивает старик. — Все, кроме этого. Но пойми: постепенно твое «я» исчезнет. И тогда не останется ни отчаяния, ни потери. Ни любви, которая ни к чему не ведет. Останется только жизнь. Тихая, спокойная жизнь. Ты нравишься ей, тебе нравится она. Хочешь ее — она твоя. Никто ее у тебя не отнимет.
— Как странно! — говорю я. — Я пока еще помню, кто я такой. Но иногда забываю. Или даже не так: я все реже об этом помню. Но почему-то уверен, что когда-нибудь мое «я» вернется ко мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121