— Я думаю, это очень актуальная тема, — сказал я убежденно.
— Еще бы! Поэтому, может, перенесем на завтра? Понедельник у меня выходной, провели бы вечер спокойно.
— Завтра вечером меня уже не будет. Я не могу по телефону подробнее, но... Я буду далеко.
— Далеко? Ты уезжаешь?
— В каком-то смысле...
— Подожди секунду!
Она отложила трубку и заговорила с посетителем. Я слушал, что происходит в библиотеке. Капризно кричала девочка, ее успокаивал отец. Чьи-то пальцы стучали по клавиатуре компьютера. Мир по-прежнему вертелся как заведенный. Люди брали в библиотеках книги, контролеры в метро ловили безбилетников, лошади на ипподроме бежали сквозь моросящий дождь.
— Модернизация архитектуры села, — объясняла она кому-то. — Всего три книги. Полка C-5.
Ей в ответ что-то неразборчиво забубнили.
— Прости, пожалуйста, — вернулась она в разговор. — Ну, хорошо. Я пропущу семинар. Все конечно, будут недовольны...
— Извини.
— Да ладно! Все равно вокруг уже ни рыбки не осталось. Сделаю доклад неделей позже — никто не пострадает. Правда же?
— Ну, в общем, да...
— Где будем ужинать? У тебя?
— Нет, у меня не получится. Холодильник сдох, еды почти не осталось. Даже готовить невозможно.
— Я знаю, — сказала она.
— Знаешь? — не понял я.
— Конечно. Зато теперь там порядок, правда?
— Так это ты все убрала?
— Ага. А что, не надо было? Сегодня утром решила принести тебе еще одну книгу. Прихожу — дверь открыта, в квартире бедлам. Ну, я и прибралась немного. Правда, на работу слегка опоздала. Но ты же меня так здорово угостил... Или все-таки зря?
— Что ты, наоборот! — сказал я. — Я тебе очень благодарен.
— Ну тогда забирай меня сегодня отсюда. В воскресенье мы до шести.
— Идет, — сказал я. — Спасибо!
— Не за что, — ответила она и повесила трубку.
Пока я искал, во что облачиться для ужина, толстушка выбралась из ванной. Я протянул ей полотенце и банный халат. Она взяла вещи и, ни слова не говоря, несколько секунд простояла передо мною голой. Из-под мокрых волос выглядывали маленькие розовые уши. С неизменными золотыми сережками.
— Значит, в ду?ше ты сережек не снимаешь?
— Нет, конечно, я же тебе говорила. Они у меня крепко сидят, не потеряются. Тебе нравятся мои сережки?
— Нет, — ответил я.
В ванной сушились ее блузка, юбка и нижнее белье. Розовый лифчик,
розовые трусики, темно-розовая юбка, бледно-розовая блузка. У меня заныло в висках. Терпеть не могу, когда в ванной сушат белье и чулки. Сам не знаю, почему. Не люблю, и все.
Я вымыл голову, ополоснулся, почистил зубы, побрился, надел трусы и брюки. Рана на животе болела, но уже не так сильно, как вчера. Перед тем как раздеться я о ней даже не вспомнил.
Толстушка сидела на кровати, сушила волосы феном и читала Бальзака. Дождь по-прежнему не кончался. В ванной — женские трусики, на кровати — женщина с книгой и феном, за окном — бесконечный дождь… Я словно вернулся на несколько лет назад в то, что называлось семейной жизнью.
— Тебе нужен фен? — спросила она.
— Нет, — ответил я.
Этот фен здесь оставила жена, когда уходила. Моим коротким волосам фен не нужен. Я сел рядом с ней, откинулся на спинку кровати и зажмурился. Перед глазами поплыли разноцветные пятна. Если вспомнить, я не спал уже несколько суток. Каждый раз, когда хотел, меня совершенно садистски будили. Я ощутил, как беспробудная тьма затягивает меня в свою бездну. Будто все жаббервоги Земли протягивали ко мне лапы, желая утащить за собой.
Я очнулся и потер лицо руками. Кожа, чистая и выбритая впервые за несколько дней, натянулась и задубела, как на барабане. Словно я потер не свое лицо. Шею саднило. Две паршивые пиявки насосались моей крови всласть.
— Эй, — оторвалась она от книги. — Ты хочешь, чтобы кто-нибудь проглотил твое семя?
— Сейчас — нет.
— Не то настроение?
— Ага.
— И ты не хочешь со мной переспать?
— Сейчас — нет.
— Потому что я толстая?
— Глупости, — сказал я. — У тебя очень красивое тело.
— Но тогда почему?
— Не знаю.
— Сам не пойму. Но чувствую, что не должен с тобой этого делать.
— Моральный принцип? Или психическая установка?
— Установка, — повторил я. Это прозвучало неожиданно резко. Я посмотрел в потолок и задумался. — Да нет, конечно, дело не в этом. Скорее, здесь что-то вроде инстинкта. Или предчувствия. А может, моя память уже потекла назад... Не могу объяснить как следует. Переспать я с тобой, пожалуй, хотел бы. И даже очень. Но что-то меня останавливает. Такое чувство, будто сейчас не время.
Спрятав ноги под подушку, она посмотрела на меня в упор.
— А ты не врешь?
— О таких вещах я не вру.
— И ты правда так думаешь?
— Я так чувствую.
— Докажи.
— Доказать? — удивился я.
— Покажи, что ты правда хочешь со мной переспать! Так, чтобы я поверила...
В первую секунду я растерялся, но потом решил расстегнуть штаны — и действительно ей показать . Я слишком устал, чтобы искать еще какие-то аргументы. К тому же, еще немного — и меня не будет на этом свете. А от того, что семнадцатилетней девчонке покажут крепко стоящий член, национальной трагедии не случится.
— Хм-м, — протянула она, рассматривая мой аргумент. — А потрогать можно?
— Нельзя, — сказал я. — Ну как? Убедил?
— Хм-м... Ну ладно.
Я застегнул штаны. Под окном медленно проехал тяжелый грузовик.
— Когда за дедом пойдешь? — спросил я.
— Посплю немного, вещи высохнут, — ответила она. — К вечеру вода в Подземелье спадет. Тогда и двинусь обратно через метро.
— В такую погоду твои вещи до утра не просохнут, — заметил я.
— Ты что, серьезно? Что же делать?
— За углом прачечная. Можешь там просушить.
— Но мне даже выйти не в чем!
Я пошевелил мозгами, но ничего не придумал. Не оставалось ничего — только идти в прачечную самому. Я зашел в ванную, собрал ее белье и засунул в пакет с рекламой «Люфтганзы». Выбрал из уцелевших вещей темно-оливковые брюки и голубую рубашку. Оделся, сунул ноги в коричневые туфли — и глубоко вздохнул. Бесценную часть последнего дня жизни мне предстояло угробить на складном стульчике в прачечной-автомате. На часах было 12:17.
32

КОНЕЦ СВЕТА
Тень исчезает
Когда я захожу в Сторожку, Страж стоит перед задней дверью и колет дрова.
— Вот теперь и пойдет настоящий снег! — говорит он, поигрывая топориком. — Утром сдохло четыре зверюги. Завтра помрет еще больше. Эта зима будет особенно лютая.
Я снимаю перчатки, подхожу к печке и грею окоченевшие пальцы. Страж укладывает мелко наколотые дрова в поленницу и вешает топорик на стену. Затем подходит и тоже греет руки над печкой.
— Похоже, скоро снова придется сжигать зверей одному, — говорит он. — Твоя тень мне, конечно, неплохо помогала. Ну да что поделаешь. Такова уж моя работа.
— Ей уже так плохо?
— Да, не сказал бы, что хорошо, — качает он головой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121