Она была замужем! Ему и в голову не приходило, что она может оказаться не девственницей. Добавляло ли это его планам благородства или напротив?
Единственная вещь, которую он не мог предвидеть, - его собственная реакция. Желание разрывало его на части, ненасытное, всепоглощающее. Стоит ему закрыть глаза, и он представляет, как ее губы касаются уголка его рта. После обжигающего поцелуя под дубом не ответить на это безыскусное предложение было настоящим испытанием, как проверка воина на смелость - не дрогнуть, выстоять под обстрелом. Неужели ей было невдомек, насколько близко она подошла к опасной черте, что еще миг, и он уложил бы ее на пол в доме ее матери и дал бы волю своим низким, постыдным страстям?
Но он не сделал этого. И несмотря на все гадкие, гнусные планы, которые ему предстояло воплотить в жизнь, глубоко в душе его терзала боль - как бы не ранить эту святую английскую невинность. Она невинна, хоть и была замужем. Невинна настолько, что сочувствует ему.
Глава 9
Пенни застыла за ширмой, практически не дыша. Она уже три дня здесь сидит. Три скучных дождливых дня, когда по стеклам льется вода, а в доме становится сумрачно. И ни единого личного контакта с человеком, которым она стала одержима.
Сердце билось так громко, что его удары заглушали тиканье часов. Сквозь крохотные отверстия ажурного узора она видела его кабинет со столом и телескопом. Дождь кончился. В окно лился полуденный свет, яркие солнечные блики играли на меди, отражались от медалей, звезд и крестов на его богатой униформе. По рукавам и воротничку бежал золотой кант. Рукоять церемониального меча искрилась драгоценными каменьями - огромный рубин в окружении сапфиров и бриллиантов.
Николас держался безукоризненно, являя собой идеал воинской выправки. «Обычно я никому не позволяю касаться меня и сам никого не касаюсь. Никто, за исключением вас, не разговаривал со мной с подобной бесцеремонностью».
Ее мысли кружились и плясали, точно майский жук. Он - правящий эрцгерцог. В его подчинении целая страна. А она говорила с ним, как если бы… о Боже! И она еще удивлялась необъяснимым переменам в его настроении? Разве странно, что он не знает, как предложить ей свою дружбу? В его руках жизнь и смерть. От его капризов зависит, будет ли в стране мир или вспыхнет война. Все, кого он знает, желают воспользоваться им в своих целях, чтобы пробиться к власти, сделать карьеру и тому подобное. Вот и все, что он видел в жизни, и не ждал ничего иного даже от самых близких ему людей, от своих охранников. Кто из них остался бы верен ему, не будь он монархом?
Может ли она быть другой? Может ли предложить ему нечто иное? Касаются ли реформы только полей и лесов, или существуют более глубокие слои? Он тронул ее до глубины души, этот ранимый, чувствительный человек, сбросивший на мгновение маску в доме ее матери. Мысль о его поцелуях запала ей в самое сердце. Память о том мгновении не покидала ее ни на минуту, она постоянно думала о теплых губах, ласкающих ее раскрытые губы, и о той сладости, в которой можно запросто утонуть.
Не такой уж он и распутник, клокотало у нее в голове, даже совсем не распутник, более того - человек, которому известно о тайнах брачного ложа меньше, чем ей самой. Странно все это. Ее поразил тот факт, что он не ответил на ее поцелуй в Клампер-Коттедже, хотя она сама предложила ему себя; он проявил сдержанность, проявил уважение к ней, и она почувствовала себя в безопасности.
И вот теперь Пенни видела его за работой. Нескончаемая процессия английских и иностранных дворян, министров и официальных лиц плавно текла через его кабинет. И каждый считал себя хитрее и коварнее других. Но все же Николас всегда брал над ними верх. Лестью, обманом, различными манипуляциями. Воспользовавшись своим неотразимым очарованием, он выбил для Глариена концессию и обсудил последние детали предстоящего бракосочетания, ловко балансируя между требованиями России и Британии - подозревавших во всех смертных грехах Австрию и Францию, но прежде всего друг друга - и нуждами своего народа. Каждая встреча, каждый посетитель - это еще одно звено в цепи безопасности десятков тысяч подданных, с которыми будет все в порядке, если свадьба пройдет так, как планировалось.
И все это в итоге ложилось на ее плечи - мысль будоражила ее и выбивала из колеи. Выходит, он решил показать ей, что значит править. Зачем еще он настоятельно требовал, чтобы она следила за всем этим действом, даже когда посетитель был не из числа знакомых Софии? В том, что касается придворных интриг, Пенни была сведуща не лучше малого ребенка.
Наконец дверь закрылась за последним на сегодня посетителем.
- Выходите, - тихо произнес он. - Уже можно.
Пенни шагнула в кабинет. Теплые желтые отблески плясали на телескопе и золотой окантовке.
- Я только что поняла одну вещь, - сказала она, - я практически не видела вас при свете дня. Глупо, конечно, ощущать душевный трепет перед военным блеском, но должна признать, что вид у вас во всем этом весьма внушительный.
Он сел и обхватил голову руками.
- Правда?
При виде этой его позы, напряженных пальцев и плеч она вдруг заволновалась:
- Вы не больны?
Он опустил руки и уставился в пустоту.
- Нет! Ничего особенного… просто голова болит. Вы обратили внимание на министра Альвии фон Понтираса?
- Его невозможно не заметить. Он напомнил мне моего дядюшку. У него был такой же вид, когда моя двоюродная бабушка высидела моль.
- Какую еще моль? - Он прижал руку к правой стороне лба.
Стараясь расположиться так, чтобы ее не увидели из окна, Пенни взгромоздилась на выступ книжного шкафа и принялась болтать ногами.
- Ну, сперва надо рассказать о тете Горацио. Вот послушайте, что мама написала мне из Стаффордшира. - Она вытащила из кармана последнее мамино письмо и развернула его. - «Дорогое мое дитя»… Хм… да, вот оно! «Не успела я переступить порог, - не я, а мама, конечно, - и снять перчатки и шляпку, как тетя Горацио громыхнула: «Миссис Линдси, похоже, у вас ботинки очень большого размера, я права?»
Он опустил руку.
- Какого черта мамина тетка делает столь эксцентричные личные замечания?
- Погодите! Сейчас сами поймете. Слушайте дальше… «"Я так не думаю, тетя Горацио", - сказала я. "А я думаю! - ответила та. - Кто шьет вам туфли? Кем бы он ни был, кожи у него уходит целая прорва, поскольку, я заявляю на полном основании, у вас всегда были огромные ноги, миссис Линдси. Я не могла бы надеть ваши туфли". И тетя Горацио вогнала нас всех в краску, задрав юбки до самых колен и выставив напоказ две ножки совершенно обычного размера, и уж нисколько не меньше моих, это точно».
- Я потрясен! - Уголок его рта дернулся.
Пенни сложила письмо, стараясь во что бы то ни стало сохранить бесстрастное выражение лица.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
Единственная вещь, которую он не мог предвидеть, - его собственная реакция. Желание разрывало его на части, ненасытное, всепоглощающее. Стоит ему закрыть глаза, и он представляет, как ее губы касаются уголка его рта. После обжигающего поцелуя под дубом не ответить на это безыскусное предложение было настоящим испытанием, как проверка воина на смелость - не дрогнуть, выстоять под обстрелом. Неужели ей было невдомек, насколько близко она подошла к опасной черте, что еще миг, и он уложил бы ее на пол в доме ее матери и дал бы волю своим низким, постыдным страстям?
Но он не сделал этого. И несмотря на все гадкие, гнусные планы, которые ему предстояло воплотить в жизнь, глубоко в душе его терзала боль - как бы не ранить эту святую английскую невинность. Она невинна, хоть и была замужем. Невинна настолько, что сочувствует ему.
Глава 9
Пенни застыла за ширмой, практически не дыша. Она уже три дня здесь сидит. Три скучных дождливых дня, когда по стеклам льется вода, а в доме становится сумрачно. И ни единого личного контакта с человеком, которым она стала одержима.
Сердце билось так громко, что его удары заглушали тиканье часов. Сквозь крохотные отверстия ажурного узора она видела его кабинет со столом и телескопом. Дождь кончился. В окно лился полуденный свет, яркие солнечные блики играли на меди, отражались от медалей, звезд и крестов на его богатой униформе. По рукавам и воротничку бежал золотой кант. Рукоять церемониального меча искрилась драгоценными каменьями - огромный рубин в окружении сапфиров и бриллиантов.
Николас держался безукоризненно, являя собой идеал воинской выправки. «Обычно я никому не позволяю касаться меня и сам никого не касаюсь. Никто, за исключением вас, не разговаривал со мной с подобной бесцеремонностью».
Ее мысли кружились и плясали, точно майский жук. Он - правящий эрцгерцог. В его подчинении целая страна. А она говорила с ним, как если бы… о Боже! И она еще удивлялась необъяснимым переменам в его настроении? Разве странно, что он не знает, как предложить ей свою дружбу? В его руках жизнь и смерть. От его капризов зависит, будет ли в стране мир или вспыхнет война. Все, кого он знает, желают воспользоваться им в своих целях, чтобы пробиться к власти, сделать карьеру и тому подобное. Вот и все, что он видел в жизни, и не ждал ничего иного даже от самых близких ему людей, от своих охранников. Кто из них остался бы верен ему, не будь он монархом?
Может ли она быть другой? Может ли предложить ему нечто иное? Касаются ли реформы только полей и лесов, или существуют более глубокие слои? Он тронул ее до глубины души, этот ранимый, чувствительный человек, сбросивший на мгновение маску в доме ее матери. Мысль о его поцелуях запала ей в самое сердце. Память о том мгновении не покидала ее ни на минуту, она постоянно думала о теплых губах, ласкающих ее раскрытые губы, и о той сладости, в которой можно запросто утонуть.
Не такой уж он и распутник, клокотало у нее в голове, даже совсем не распутник, более того - человек, которому известно о тайнах брачного ложа меньше, чем ей самой. Странно все это. Ее поразил тот факт, что он не ответил на ее поцелуй в Клампер-Коттедже, хотя она сама предложила ему себя; он проявил сдержанность, проявил уважение к ней, и она почувствовала себя в безопасности.
И вот теперь Пенни видела его за работой. Нескончаемая процессия английских и иностранных дворян, министров и официальных лиц плавно текла через его кабинет. И каждый считал себя хитрее и коварнее других. Но все же Николас всегда брал над ними верх. Лестью, обманом, различными манипуляциями. Воспользовавшись своим неотразимым очарованием, он выбил для Глариена концессию и обсудил последние детали предстоящего бракосочетания, ловко балансируя между требованиями России и Британии - подозревавших во всех смертных грехах Австрию и Францию, но прежде всего друг друга - и нуждами своего народа. Каждая встреча, каждый посетитель - это еще одно звено в цепи безопасности десятков тысяч подданных, с которыми будет все в порядке, если свадьба пройдет так, как планировалось.
И все это в итоге ложилось на ее плечи - мысль будоражила ее и выбивала из колеи. Выходит, он решил показать ей, что значит править. Зачем еще он настоятельно требовал, чтобы она следила за всем этим действом, даже когда посетитель был не из числа знакомых Софии? В том, что касается придворных интриг, Пенни была сведуща не лучше малого ребенка.
Наконец дверь закрылась за последним на сегодня посетителем.
- Выходите, - тихо произнес он. - Уже можно.
Пенни шагнула в кабинет. Теплые желтые отблески плясали на телескопе и золотой окантовке.
- Я только что поняла одну вещь, - сказала она, - я практически не видела вас при свете дня. Глупо, конечно, ощущать душевный трепет перед военным блеском, но должна признать, что вид у вас во всем этом весьма внушительный.
Он сел и обхватил голову руками.
- Правда?
При виде этой его позы, напряженных пальцев и плеч она вдруг заволновалась:
- Вы не больны?
Он опустил руки и уставился в пустоту.
- Нет! Ничего особенного… просто голова болит. Вы обратили внимание на министра Альвии фон Понтираса?
- Его невозможно не заметить. Он напомнил мне моего дядюшку. У него был такой же вид, когда моя двоюродная бабушка высидела моль.
- Какую еще моль? - Он прижал руку к правой стороне лба.
Стараясь расположиться так, чтобы ее не увидели из окна, Пенни взгромоздилась на выступ книжного шкафа и принялась болтать ногами.
- Ну, сперва надо рассказать о тете Горацио. Вот послушайте, что мама написала мне из Стаффордшира. - Она вытащила из кармана последнее мамино письмо и развернула его. - «Дорогое мое дитя»… Хм… да, вот оно! «Не успела я переступить порог, - не я, а мама, конечно, - и снять перчатки и шляпку, как тетя Горацио громыхнула: «Миссис Линдси, похоже, у вас ботинки очень большого размера, я права?»
Он опустил руку.
- Какого черта мамина тетка делает столь эксцентричные личные замечания?
- Погодите! Сейчас сами поймете. Слушайте дальше… «"Я так не думаю, тетя Горацио", - сказала я. "А я думаю! - ответила та. - Кто шьет вам туфли? Кем бы он ни был, кожи у него уходит целая прорва, поскольку, я заявляю на полном основании, у вас всегда были огромные ноги, миссис Линдси. Я не могла бы надеть ваши туфли". И тетя Горацио вогнала нас всех в краску, задрав юбки до самых колен и выставив напоказ две ножки совершенно обычного размера, и уж нисколько не меньше моих, это точно».
- Я потрясен! - Уголок его рта дернулся.
Пенни сложила письмо, стараясь во что бы то ни стало сохранить бесстрастное выражение лица.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102