Он вынул монету — но не серебряную, а золотую с выпуклым изображением, рассмотреть которое Шэнноу в сгущающихся сумерках не сумел. Он положил ее в карман и расположился поудобнее. Однако загадка следов продолжала его мучить, и сон не приходил. Луна сияла ярко, он встал, оседлал жеребца и поехал по следам всадников.
Когда он добрался до их стоянки, их там не оказалось, но он увидел лежащего на земле человека с головой в золе кострища. Лицо у него было обожжено. В его теле зияло у несколько огнестрельных ран. С него сняли сапоги и, видимо, забрали пистолет, хотя пояс с кобурой был на нем. Шэнноу собирался повернуть коня, как вдруг услышал стон. Он с трудом поверил, что жизнь еще теплится в изуродованном теле. Отцепив фляжку, он встал на колени рядом с кострищем и приподнял обожженную голову.
Глаза умирающего открылись. — Они погнались за женщиной, — прошептал он.
Шэнноу прижал горлышко фляжки к его губам, но умирающий не сумел сделать глотка и поперхнулся. Больше он ничего не сказал, и Шэнноу просто ждал неминуемого конца. Человек умер через несколько минут.
Что-то блеснуло справа от Шэнноу. Под кустом валялся пистолет. Шэнноу поднял его. Видимо, он принадлежал убитому. Капсюлей на зарядах не было, и владелец не мог защищаться. Шэнноу задумался над тем, как это можно было бы истолковать. Люди эти — несомненно разбойники и застрелили одного из своих. Почему? Из-за женщины? Но ведь они все были возле фургона. Так почему они уехали оттуда?
Группа всадников натыкается на женщину с двумя детьми возле фургона со сломанным колесом. Меняют колесо и уезжают… кроме одного, который следует за ними позже. Его пистолет разряжен. Но он ведь должен был об этом знать? Когда он вернулся, его… друзья?.. застрелили его. И погнались за женщиной. Какая-то бессмыслица… Разве что он прежде помешал им надругаться над ней. Но в таком случае почему он разрядил пистолет, прежде чем вернуться?
Был только один способ узнать ответ. Шэнноу сел в седло и поискал взглядом следы.
— Зачем Бог убил, папу? — спросил Самюэль, обмакивая пресную лепешку в остатки похлебки. Бет отставила миску и посмотрела через костер на мальчика. Ее лицо в лунном свете было совсем белым, светлые волосы блестели, как серебряные нити.
— Бог его не убивал, Сэм. Его убила красная смерть.
— Но проповедник ведь говорил, что без воли Бога никто не умирает. А тогда они идут на Небеса или в Ад.
— Проповедник верит в то, что говорит, — сказала Бет медленно, — но это может быть и не правда. Проповедник рассказывал, что Пресвятой Иисус умер менее четырехсот лет назад и тогда мир опрокинулся. Но твой отец ведь в это не верил, так? Он говорил, что между его смертью и нашим временем прошли тысячи лет. Помнишь?
— Может, потому Бог его и убил, — сказал Сэмюэль, — что он не верил проповеднику.
— В жизни ничего так просто не бывает, — сказала ему мать. — Есть плохие люди, а Бог их не убивает, и есть хорошие люди, вот вроде твоего отца, которые умирают до своего срока. Так уж устроена жизнь, Сэмюэль. Ничего хорошего она никогда не обещает.
Мэри, которая все это время молчала, собрала миски, отошла от Стоянки и принялась оттирать их пучком травы. Бет встала и потянулась.
— Тебе еще надо много узнать, Сэмюэль, — сказала она. — Если ты чего-то хочешь, то должен драться за это. Не уступать, не хныкать и не ныть. Принимать удары и продолжать жить дальше. А теперь помоги сестре и погаси костер.
— Так ведь же холодно, мам, — заспорил Сэмюаль. — Почему нам нельзя лечь спать у костра?
— Огонь виден за мили и мили. Ты хочешь, чтобы разбойники нас нашли?
— Так они же помогли нам сменить колесо!
— Погаси костер, паршивец! — крикнула она.
— Мальчик вскочил и принялся забрасывать пламя землей. Бет отошла к фургону и остановилась, глядя на равнину. Она не знала, существует ли Бог, но ее это не интересовало. Бог не спас ее мать от звериной жестокости человека, женой которого она была, — а уж ей самой Бог ни разу не помог. Вот жалость-то! Было бы очень приятно чувствовать, что о ее детях заботится добрый боженька, верить, что все их беды можно с упованием оставить воле Высшей Силы. Она помнила, как страшно была избита ее мать в день своей смерти, и словно все еще слышала удары кулаков, с жутким чмоканьем вдавливающихся в мягкое тело. Она смотрела, как он выволок труп на пустырь за домом, и слушала, как лопата врезалась в землю, выкапывая безымянную могилу. Шатаясь, он вернулся в дом и уставился на нее. Глаза у него были налиты кровью, руки в земле. «Теперь ты да я, и больше никого», — пробормотал он, когда напился до полного одурения. И заснул в тяжелом кресле. Кухонный нож рассек ему горло, и он умер, не проснувшись.
Бет покачала головой и подняла на звезды глаза, затуманившиеся непривычными слезами. Оглянулась на детей, расстеливших свои одеяла на теплой земле у потушенного костра. Шон Мак-Адам был неплохим человеком, но она не тосковала по нему, как они. Он очень быстро понял, что жена его не любит, но детей обожал: играл с ними, учил их, всячески опекал. И так был поглощен ими, что не заметил, насколько изменились чувства его жены — до того самого времени, когда лежал в фургоне, не в силах пошевелиться. «Прости, Бет!». — прошептал он.
"Что еще за «прости»? Отдыхай и выздоравливай!» Он проспал больше часа, потом его глаза открылись, рука задрожала, приподнялась над одеялом. Она взяла ее, сжала.
"Я тебя люблю, — сказал он. — Бог мне свидетель». Она внимательно на него посмотрела. «Я знаю. Спи. Постарайся уснуть». «Я… старался… ради тебя и ребятишек. Ведь правда?». «Перестань так говорить! — приказала она. — Утром тебе полегчает».
Он качнул головой.
"Мне конец, Бет. Я вишу на волоске. Скажи мне, прошу тебя…»
"Что сказать?»
"Просто скажи мне…» Его глаза закрылись, дыхание стало хриплым.
Она прижала его руку к груди и наклонилась поближе.
"Я люблю тебя, Шон, Люблю! Бог мне свидетель! А теперь поправляйся, прошу тебя!»
Он ушел в небытие ночью, когда дети спали. Бет некоторое время сидела возле него, но потом представила себе, как дети увидят мертвого отца… вытащила покойника из фургона и вырыла могилу на склоне… Они так и не проснулись…
Погруженная в воспоминания, она не услышала, как подошла Мэри. Девочка положила руку на материнское плечо, Бет обернулась и инстинктивно обняла ее.
— Не бойся, Мэри, деточка. Ничего не случится.
— Мне плохо без папы. Я бы хотела, чтобы мы никуда не уезжали!
— Знаю, — ответила Бет, поглаживая дочь по длинным каштановым волосам. — Только будь хотенья лошадьми, все нищие ездили бы верхом! Мы должны были уехать, понимаешь? — Она слегка оттолкнула девочку от себя. — А сейчас очень важно, чтобы ты помнила то, чему я сегодня тебя научила. Неизвестно, сколько еще мы лихих людей повстречаем, пока доберемся до Долины Паломника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
Когда он добрался до их стоянки, их там не оказалось, но он увидел лежащего на земле человека с головой в золе кострища. Лицо у него было обожжено. В его теле зияло у несколько огнестрельных ран. С него сняли сапоги и, видимо, забрали пистолет, хотя пояс с кобурой был на нем. Шэнноу собирался повернуть коня, как вдруг услышал стон. Он с трудом поверил, что жизнь еще теплится в изуродованном теле. Отцепив фляжку, он встал на колени рядом с кострищем и приподнял обожженную голову.
Глаза умирающего открылись. — Они погнались за женщиной, — прошептал он.
Шэнноу прижал горлышко фляжки к его губам, но умирающий не сумел сделать глотка и поперхнулся. Больше он ничего не сказал, и Шэнноу просто ждал неминуемого конца. Человек умер через несколько минут.
Что-то блеснуло справа от Шэнноу. Под кустом валялся пистолет. Шэнноу поднял его. Видимо, он принадлежал убитому. Капсюлей на зарядах не было, и владелец не мог защищаться. Шэнноу задумался над тем, как это можно было бы истолковать. Люди эти — несомненно разбойники и застрелили одного из своих. Почему? Из-за женщины? Но ведь они все были возле фургона. Так почему они уехали оттуда?
Группа всадников натыкается на женщину с двумя детьми возле фургона со сломанным колесом. Меняют колесо и уезжают… кроме одного, который следует за ними позже. Его пистолет разряжен. Но он ведь должен был об этом знать? Когда он вернулся, его… друзья?.. застрелили его. И погнались за женщиной. Какая-то бессмыслица… Разве что он прежде помешал им надругаться над ней. Но в таком случае почему он разрядил пистолет, прежде чем вернуться?
Был только один способ узнать ответ. Шэнноу сел в седло и поискал взглядом следы.
— Зачем Бог убил, папу? — спросил Самюэль, обмакивая пресную лепешку в остатки похлебки. Бет отставила миску и посмотрела через костер на мальчика. Ее лицо в лунном свете было совсем белым, светлые волосы блестели, как серебряные нити.
— Бог его не убивал, Сэм. Его убила красная смерть.
— Но проповедник ведь говорил, что без воли Бога никто не умирает. А тогда они идут на Небеса или в Ад.
— Проповедник верит в то, что говорит, — сказала Бет медленно, — но это может быть и не правда. Проповедник рассказывал, что Пресвятой Иисус умер менее четырехсот лет назад и тогда мир опрокинулся. Но твой отец ведь в это не верил, так? Он говорил, что между его смертью и нашим временем прошли тысячи лет. Помнишь?
— Может, потому Бог его и убил, — сказал Сэмюэль, — что он не верил проповеднику.
— В жизни ничего так просто не бывает, — сказала ему мать. — Есть плохие люди, а Бог их не убивает, и есть хорошие люди, вот вроде твоего отца, которые умирают до своего срока. Так уж устроена жизнь, Сэмюэль. Ничего хорошего она никогда не обещает.
Мэри, которая все это время молчала, собрала миски, отошла от Стоянки и принялась оттирать их пучком травы. Бет встала и потянулась.
— Тебе еще надо много узнать, Сэмюэль, — сказала она. — Если ты чего-то хочешь, то должен драться за это. Не уступать, не хныкать и не ныть. Принимать удары и продолжать жить дальше. А теперь помоги сестре и погаси костер.
— Так ведь же холодно, мам, — заспорил Сэмюаль. — Почему нам нельзя лечь спать у костра?
— Огонь виден за мили и мили. Ты хочешь, чтобы разбойники нас нашли?
— Так они же помогли нам сменить колесо!
— Погаси костер, паршивец! — крикнула она.
— Мальчик вскочил и принялся забрасывать пламя землей. Бет отошла к фургону и остановилась, глядя на равнину. Она не знала, существует ли Бог, но ее это не интересовало. Бог не спас ее мать от звериной жестокости человека, женой которого она была, — а уж ей самой Бог ни разу не помог. Вот жалость-то! Было бы очень приятно чувствовать, что о ее детях заботится добрый боженька, верить, что все их беды можно с упованием оставить воле Высшей Силы. Она помнила, как страшно была избита ее мать в день своей смерти, и словно все еще слышала удары кулаков, с жутким чмоканьем вдавливающихся в мягкое тело. Она смотрела, как он выволок труп на пустырь за домом, и слушала, как лопата врезалась в землю, выкапывая безымянную могилу. Шатаясь, он вернулся в дом и уставился на нее. Глаза у него были налиты кровью, руки в земле. «Теперь ты да я, и больше никого», — пробормотал он, когда напился до полного одурения. И заснул в тяжелом кресле. Кухонный нож рассек ему горло, и он умер, не проснувшись.
Бет покачала головой и подняла на звезды глаза, затуманившиеся непривычными слезами. Оглянулась на детей, расстеливших свои одеяла на теплой земле у потушенного костра. Шон Мак-Адам был неплохим человеком, но она не тосковала по нему, как они. Он очень быстро понял, что жена его не любит, но детей обожал: играл с ними, учил их, всячески опекал. И так был поглощен ими, что не заметил, насколько изменились чувства его жены — до того самого времени, когда лежал в фургоне, не в силах пошевелиться. «Прости, Бет!». — прошептал он.
"Что еще за «прости»? Отдыхай и выздоравливай!» Он проспал больше часа, потом его глаза открылись, рука задрожала, приподнялась над одеялом. Она взяла ее, сжала.
"Я тебя люблю, — сказал он. — Бог мне свидетель». Она внимательно на него посмотрела. «Я знаю. Спи. Постарайся уснуть». «Я… старался… ради тебя и ребятишек. Ведь правда?». «Перестань так говорить! — приказала она. — Утром тебе полегчает».
Он качнул головой.
"Мне конец, Бет. Я вишу на волоске. Скажи мне, прошу тебя…»
"Что сказать?»
"Просто скажи мне…» Его глаза закрылись, дыхание стало хриплым.
Она прижала его руку к груди и наклонилась поближе.
"Я люблю тебя, Шон, Люблю! Бог мне свидетель! А теперь поправляйся, прошу тебя!»
Он ушел в небытие ночью, когда дети спали. Бет некоторое время сидела возле него, но потом представила себе, как дети увидят мертвого отца… вытащила покойника из фургона и вырыла могилу на склоне… Они так и не проснулись…
Погруженная в воспоминания, она не услышала, как подошла Мэри. Девочка положила руку на материнское плечо, Бет обернулась и инстинктивно обняла ее.
— Не бойся, Мэри, деточка. Ничего не случится.
— Мне плохо без папы. Я бы хотела, чтобы мы никуда не уезжали!
— Знаю, — ответила Бет, поглаживая дочь по длинным каштановым волосам. — Только будь хотенья лошадьми, все нищие ездили бы верхом! Мы должны были уехать, понимаешь? — Она слегка оттолкнула девочку от себя. — А сейчас очень важно, чтобы ты помнила то, чему я сегодня тебя научила. Неизвестно, сколько еще мы лихих людей повстречаем, пока доберемся до Долины Паломника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70