Запомнит и Шэнноу. Это не было благим деянием. Он мог убедить себя в его необходимости, но не в благородстве. Было время, когда Йон Шэнноу сразился бы с Веббером, как мужчина с мужчиной, открыто и бесстрашно. Но не теперь. Его силы и быстрота убывали. Он лишний раз убедился в этом, когда на его глазах Клем Стейнер разнес вдребезги падающий кувшин. Когда-то Иерусалимец, возможно, был способен показать сноровку не хуже. Но это время прошло.
В коридоре за дверью скрипнула половица. Шэнноу взял пистолет в руку, но услышал, как открылась и закрылась дверь, как кто-то тяжело сел на кровать. Он расслабился, оставив курок взведенным.
Ривердейл. Вот где его жизнь изменилась. Он ехал по дикому краю и оказался в мирном селении. Там он познакомился с Донной Тейбард. Ее мужа, плотника Томаса, убили, и ей самой грозила беда. Шэнноу выручил ее, а потом полюбил. Вместе они отправились с караваном Кона Гриффина в надежде обрести новую жизнь в краю без разбойников и убийц. Гриффин называл этот край Авалоном.
И что же они нашли? Шэнноу ранили канны, странное каннибальское племя, и его спас Каритас, человек, переживший Падение, ставший почти святым. Донна, считая, что Шэнноу погиб, вышла замуж за Гриффина.
И что-то в Йоне Шэнноу похолодело и умерло. Он вспомнил, как его отец сказал однажды: «Лучше любить и потерять, чем никогда не любить». Не правда!
Он был более доволен своей жизнью до встречи с Донной. Пусть и не истинно счастлив, но он знал, кто он и что он такое…
На крыше у него над головой зашуршали подошвы сапог.
Что же, задумавшие меня убить, придите. Я здесь. Я жду. Он услышал постанывание растягивающейся веревки, увидел, как за окном опускается нога в сапоге, вдетая в петлю.
Ниже, ниже, ниже… Потом появилось туловище. Левая рука держалась за веревку, правая сжимала длинноствольный пистолет. Когда голова поравнялась с окном, человек прицелился и дважды выстрелил в бугор под одеялом на кровати. В ту же секунду дверь слетела с петель, и в комнату Шэнноу вбежали два человека.
Иерусалимец застрелил обоих из левого пистолета, потом повернул правый и выстрелил в живот человека на веревке, тот взвизгнул, сорвался и исчез из вида. Шэнноу поднял пистолеты вертикально и всадил три пули в потолок. Услышал крик, веревка за окном исчезла, и он услышал треск дощатого тротуара под тяжестью упавшего тела.
Наступила тишина. Комната смердела кордитом, в ней висел пороховой дым.
Из коридора до слуха Шэнноу донесся шепот: отдавались какие-то распоряжения. Но шорохов не было.
Он быстро перезарядил пистолеты последними патронами.
В коридоре раздались два выстрела. Кто-то закричал, и тело ударилось о деревянные перила лестничной площадки.
— Эй, Шэнноу! — крикнул Стейнер. — Тут чисто. Могу я войти?
— Лучше, чтобы у тебя в руках ничего не было, — ответил Шэнноу.
Стейнер перешагнул через трупы и вошел.
— Их было только двое, — сказал он с улыбкой. — Дьявол! Но ты добавляешь интереса жизни! Знаешь, по меньшей мере тридцать человек уже убрались из Долины. Чего бы я не дал за такую славу, как у тебя!
— Почему ты мне помог?
— Дьявол, Шэнноу, как бы я мог допустить, чтобы тебя убил кто-нибудь другой? Где еще я найду в мире противника равного тебе?
Стейнер осторожно подошел к окну сбоку, задернул плотную занавеску, чиркнул спичку и зажег фонарь на столе.
— Ты не против, если я уберу эту падаль в коридор? От них уже воняет. — Не дожидаясь ответа, он нагнулся над трупами. — Обоих в лоб. Очень хорошо. Дьявольски хорошо! — Он ухватил первого за воротник а выволок, « коридор. Шэнноу сел и смотрел, как он вытаскивает второго. — Эй, Мейсон! — крикнул Стейнер. — Ты не пришлешь сюда кого-нибудь убрать дохлятину?
Вернувшись в комнату, он кое-как водворил дверь на место и подпер ее.
— Ну, Шэнноу, скажешь мне «спасибо», или как?
— За что спасибо?
— За то, что я разделался с двумя на лестнице. Что бы ты делал без меня? Они же поймали тебя здесь в ловушку.
— Спасибо, — сказал Шэнноу. — А теперь уходи. Мне надо поспать.
— Хочешь, я пойду с тобой завтра, когда начнется охота?
— В этом нет необходимости.
— Нет, ты сумасшедший! Здесь же еще остается человек двадцать-тридцать, которые не побегут. С ними со всеми тебе, в одиночку не справиться.
— Доброй ночи, менхир Стейнер.
На следующее утро, проспав три часа, Йон Шэнноу спустился вниз и позвал Мейсона.
— Пошлите кого-нибудь найти для меня шесть мальчишек, которые умеют читать. Пусть они придут сюда.
Потом Взыскующий Иерусалима сел за стол, положил на него шесть больших листов бумаги и взял древесный уголек. Медленно и тщательно он написал на каждом листе короткое объявление.
Когда пришли мальчишки, он велел каждому прочесть написанное вслух и отправил их в игорные и питейные заведения в восточной части городка, вручить листы владельцам или барменам.
Объявление было простым:
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ.
ВСЯКИЙ ЧЕЛОВЕК С ПИСТОЛЕТОМ В ПРЕДЕЛАХ СЕЛЕНИЯ ДОЛИНА ПАЛОМНИКА БУДЕТ СЧИТАТЬСЯ РАЗБОЙНИКОМ ИЛИ ЗАЧИНАТЕЛЕМ ВОЙН, И С НИМ БУДЕТ ПОСТУПЛЕНО СО ОТВЕТСТВЕННО.
ШЭННОУ.
Когда мальчишки ушли, Шэнноу откинулся на спинку стула в терпеливом ожидании, не позволяя себе почувствовать ни страха, ни напряжения. Мейсон принес ему кружку баркеровки и сел напротив.
— Конечно, услуга невелика, Шэнноу, но за комнату платить не нужно. И за то, что вы едите и пьете, тоже.
— Вы очень добры, менхир.
Мейсон пожал плечами.
— Вы хороший человек. Но всем этим вы друзей не наживете.
— Знаю. — Он вгляделся в худое лицо своего собеседника.
— По-моему, вы не всегда содержали гостиницу. Мейсон сухо улыбнулся:
— Вы выгнали меня из Ольона — всадили мне в плечо пулю. Когда идет дождь, боль ну прямо адская. Шэнноу кивнул:
— Я вас помню. Вы ездили с Кейдом. Я рад, что вы занялись чем-то более полезным.
— Молодость проходит, — сказал Мейсон. — Почти все мы оказались на большой дороге, потому что нас выгнали из наших ферм — или разбойники, или засуха, или те, кто просто был сильнее. Но это не жизнь. А тут у меня жена, две дочери, крыша над головой. Ем три раза в день, а зимой веселый огонь в очаге прогоняет холод. Что еще вправе желать человек?
— Аминь, — согласился Шэнноу.
— А что вы будете делать теперь?
— Дождусь полудня, а тогда выкорчую все, что осталось.
— Это не Ольон, Шэнноу. Там вас поддерживали горожане. Помнится, у них был томжгет — все хорошие стрелки, и они прикрывали вас сзади. А здесь это самоубийство. Они будут подстерегать вас в закоулках или застрелят, едва вы выйдете на улицу.
— Я сказал, менхир, а мое слово железно.
— Да, — сказал Мейсон, вставая. — Пусть сопутствует вам Божья удача.
— Обычно так и бывает, — сказал Иерусалимец. С его места ему было видно, как солнце медленно поднимается к верхней точке небес.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70