— Они были плохими людьми, — заявил Шэнноу. — Почему им дано право судить меня?
— А что дает тебе право судить их?
— По делам их, — ответил Взыскующий Иерусалима.
— А какое преступление совершил он? — загремел его обвинитель, показывая на залитого кровью ребенка.
— Это была неосторожность! Ошибка!
— И какую цену ты заплатил за свою ошибку. Йон Шэнноу?
— Каждый день я уплачиваю ее огнем, жгущим мне душу.
— А какую цену за этих? — крикнул воин, кивая на детей, идущих по центральному проходу. Их было больше двадцати — черных и белых, ковыляющих карапузов и младенцев, девочек и мальчиков.
— Я их не знаю. Это обман! — сказал Шэнноу.
— Они были детьми Хранителей и утонули, когда ты утопил «Титаник». Какова цена за них, Шэнноу?
— Я не плохой человек! — закричал Взыскующий Иерусалима.
— По твоим делам мы судим тебя. Шэннау увидел, что воин протянул руку к пистолету.
Рявкнул его собственный пистолет, но в тот же миг воин исчез, и пуля пронзила грудь мальчика на троне.
— О Господи, только не во второй раз! — простонал Взыскующий Иерусалима.
Его тело дернулось, и он мгновенно пробудился. По ту сторону костра сидела львица со львятами. Едва он приподнялся и сел, как львица зарычала, встала и направилась в темноту. Львята неуклюже побежали за ней. Шэнноу развел костер поярче. Проснувшийся Нои потянулся и зевнул.
— Вы хорошо поспали? — спросил он.
— Давайте свернем одеяла и поедем дальше, — ответил Шэнноу.
Как всегда, когда Пастырь хотел помолиться в одиночестве, он пошел на гору, уходящую под облака. Его путь вел через Медвежий лес, но опасности его не устрашали. Когда человек идет говорить со своим Творцом, никто и ничто не может преградить ему дорогу.
На душе у него было тяжело, ибо люди отвергли его. Именно этого и следовало ожидать — ведь такова всегда судьба пророков. Разве не были отвергнуты людьми Илия, Елисей, Самуил? Разве не отреклись они от самого сына Божьего?
Люди слабы и думают только о том, как набить живот, да о своих ничтожных нуждах.
Точь-в-точь как в монастыре, где все время молятся, а дела не делают.
"Мир полон зла, — сказал ему настоятель. — Мы должны отвратить от него наши лица и молитвами славить Господа».
"Но мир создан Богом, настоятель, и сам Иисус просил нас быть для людей тем же, чем закваска для теста».
"Нет, нас Он не просил, — ответил настоятель. — А только Своих учеников. Но сейчас Армагеддон, настали последние времена. Спасать людей поздно. Они сделали свой выбор».
Он покинул монастырь, взял бедный приход в шахтерском поселке и проповедовал в шатре-колоколе. Но там его нашел дьявол, был он взвешен на весах и найден легким. Люцифер привел на его проповедь девицу, Люцифер вложил ей в мысли плотское желание. О, он старался побороть власть плоти. Но как слаб человек!
Прихожане — не понимая ни искушений, каким он подвергался, ни внутренних его борений — изгнали его из поселка. Но он же не был ни в чем виновен! Это была Божья кара ей — то, что девица повесилась.
Пастырь покачал головой и осмотрелся, внезапно осознав, как далеко он углубился в лес. Он заметил растерзанный труп рептилии. Потом еще один. Остановив лошадь, он поглядел по сторонам. Трупы валялись повсюду. Он спешился и увидел возле куста Шаразад — ее тело было втиснуто под торчащие корни старого дуба. Оно было все в оставленных когтями рваных ранах, однако лицо ее чудом осталось нетронутым.
— Шэнноу был прав, — сказал Пастырь. — Ты правда схожа с ангелом.
Рядом с ее рукой лежал камень, весь в алых прожилках. Он поднял его — такой теплый и гладкий на ощупь! Положил в карман своего черного одеяния и сел в седло. Однако его ладони словно не хватало теплоты камня, и он опять взял его в руку.
Он ехал все вверх и вверх, пока не оказался на поляне у вершины кряжа. Там было холодно, но воздух был удивительно свежим и чистым, а небо — нестерпимо голубым. Снова спешившись, он преклонил колени в молитве.
— Отче дражайший, — начал он, — веди меня путями праведности. Возьми мое тело и душу. Покажи мне дорогу, которую мне должно пройти в трудах во имя Твое и по слову Твоему.
Камень в его руке стал горячим, его мысли затуманились.
Перед ним возникло золотое лицо, обрамленное бородой, суровое, с глазами светлыми, дышащее царственностью. Сердце Пастыря отчаянно забилось.
"Кто взывает ко мне?» — прозвучал голос в голове Пастыря.
— Я, Господи, смиреннейший из твоих слуг, — прошептал Пастырь, падая ниц и прижимая лицо к земле. Но — диво дивное! — лицо осталось перед ним, словно его глаза все еще были открыты.
"Открой передо мной свой разум», — произнес голос.
— Я не знаю как?
"Прижми Камень к груди».
Пастырь послушался. Его обволокло блаженное тепло и несколько минут убаюкивал безмятежный покои; затем теплота исчезла, и он вновь почувствовал себя одиноким.
"Ты тяжко грешил, сын мой, — сказал Пендаррик. — Как ты думаешь очиститься?»
— Я сделаю все, Господи!
"Садись на свою лошадь и поезжай на восток. Вскоре ты найдешь уцелевших… рептилий. Ты поднимешь Камень и скажешь им «Пендаррик». Тогда они будут следовать за тобой и исполнять твои приказания».
— Но они творения дьявола, Господи.
"Да, но я дам им случай спасти их души. Отправляйся в город, войди в Храм и вновь призови меня, и я укажу тебе, что делать».
— А как же Великая Блудница? Ее необходимо уничтожить!
"Не пытайся спорить со мной! — загремел Пендаррик. — В свой час я сокрушу ее. Иди в Храм, Никодим. Найди Золотые Свитки, спрятанные под алтарем».
— Но если Блудница попробует воспрепятствовать мне? «Тогда убей ее и всех ее присных».
— Да, Господи. Как повелишь. А Меч?
"Мы поговорим снова, когда ты исполнишь порученное тебе».
Лицо стало прозрачным и исчезло. Пастырь поднялся с колен.
На душе у него было легко.
Наконец-то он обрел своего Бога!
30
Вернувшись в новый дом, Бет, к великой своей радости, не нашла там никаких повреждении, оставленных землетрясением. Поля ниже все еще зияли трещинами и провалами, и упало несколько деревьев, но склон холма, который Бык выбрал для постройки ее дома, остался цел и невредим. Рыжий всадник ухмыльнулся Бет.
— Если ты скажешь: «Я же говорил!» — я проломлю тебе голову, Бык! — пригрозила Бет.
— Да чтоб я? Даже в голову не приходило! — Он привязал лошадь и помог Бет внести в дом раненого Стейнера.
— Я и сам дойду! — пробурчал Стейнер.
— Чтобы швы еще раз лопнули? Нет уж! — отрезала Бет. — А теперь придержи язык!
Бык с детьми переносили вещи с фургона, а Бет затопила железную печку и поставила томиться кастрюлю с бар-керовкой. Когда небо потемнело. Бык встал.
— Пора вернуться к менхиру Скейсу, — сказал он. — Уж конечно, там дела невпроворот. Может, вам что-нибудь привезти завтра?
— Если в городе что-то осталось, я бы не отказалась от мешочка соли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70