По отъезде Ульфа Альв Кошачий Глаз откровенно маялся бездельем. Пил хозяйскую брагу да оставшееся от недавнего праздника пиво, а еще – забродивший сок брусники. Тоже вещь неплохая, глотнешь – аж глаза на лоб лезут, а они у Альва и без того выпученные, зеленые, потому и прозвали – Кошачий Глаз.
Приходу напарника Альв обрадовался, даже придвинул поближе к тому кружку. Истома не отказался, нашарил в полутьме – жилище Ульфа представляло собой обычный северный дом, большой и длинный, без окон, с обложенной дерном крышей, – лавку, плюхнулся.
– Вот что, Альв, – отхлебнув, начал Мозгляк. – Хватит пить, пора подумать и о нас самих. Да, да! Этот Хельги-ярл, за которым мы следим, похоже, просидит здесь до самой осени. Можно и нам всё это время так же сидеть в безделье.
– Вот-вот!
– Да вот только – нужно ли? Не лучше ль какой-никакой навар получить?
Альв Кошачий Глаз громко расхохотался, выплеснув брагу на пол. Всё ж таки налил из кувшина еще и стал язвительно выспрашивать, много ль у Истомы лишнего серебра и с чего он намеревается получить доход.
– Не смейся зря, Альв, – обиженно буркнул Мозгляк. – Лучше послушай. Говорил я сегодня с Иматом, помощником хазарского гостя... Он бы купил молодых красивых рабынь, можно даже и порченых. Погоди, не переспрашивай... Ты, верно, хочешь знать, откуда мы этих рабынь возьмем? А я скажу откуда. Люди на торжище говорили... Тут недалеко за рекой, в сопках, есть одно озерко...
– Стой, стой. – Варяг неожиданно замахал руками. – Клянусь молотом Тора, ты хочешь навлечь на себя гнев здешних хозяев! А за гневом непременно последует месть!
– А мы что, собираемся здесь поселиться? – злобно ощерился Мозгляк. – Да и хазарин не сегодня завтра снимется с места, на дни счет идет, Имат предупреждал. Да и мы б с тобой прихватили девок да развлеклись бы... потом бы Имату продали... Никто ничего и не узнает.
Альв Кошачий Глаз задумался. Потеребил вислые усы, хищно, по-волчьи, улыбнулся. А и в самом-то деле, чего б не развеяться? Чай, им здесь и вправду не жить. Съедет Хельги-ярл – и они за ним, по велению Дирмунда-конунга. А Хельги наверняка к Рюрику подастся – они ж родичи, – а Рюрик в Ладоге жить больше не собирается – всем об этом говорил – и подался прочь, ближе к истокам Волхова, – видно, новый город выстроит вместе с «сине хюс» и «тру вагр» – родичами и верной дружиной.
– Ладно, Истома. – Варяг хлопнул ладонью по столу. – Не худое дело ты замыслил. Будь по-твоему, словим девок. Словим...
Солнце еще не село, когда Альв и Истома, прихватив с собой слуг, на лодке хозяина Ульфа отчалили от низкого берега Ладоги.
Припозднившийся одинокий рыбак, дядько Нихряй, задумчиво посмотрел им вослед и покачал головою. И куда людей несет на ночь глядя?
А закат над Волховом был красив – ярко-алый, с чистым, чуть тронутым оранжево-желтыми облаками, небом и длинными черными тенями сопок.
– Не спится, ярл? – Распахнув двери, в дом вошел хозяин, Торольв Ногата, приземистый, длиннобородый, в узких, по моде фьордов, штанах с железными обручами на щиколотках, в зеленой тунике тонкой шерсти и красном богатом плаще, расшитом золотыми нитками. Такие плащи запросто можно обменять на нескольких рабов или даже на целое коровье стадо. Хельги был одет не хуже – такие же штаны, туника тепло-коричневого цвета, темно-голубой, с серебром, плащ из фризской ткани, заколотый изящной золотой фибулой местного, ладожского, производства. На фибуле был изображен зубастый ящер, глазами которому служили два мелких красных камня. – Я выполнил твою просьбу. – Торольв уселся ближе к очагу, бросил плащ слугам. Светильники на длинных подставках тускло чадили, отгоняя надоедливых комаров. Жены и слуги хозяина целый день занимались сушкой холстов, а теперь, к вечеру, сворачивали их, под песни и детские крики, доносившиеся из приоткрытой двери.
– Конунги из северного народа правят в Белоозере, Полоцке, Кенугарде – здесь его называют Киевом – и еще много где, но я назвал тебе самые крупные города.
– Полоцк, Белоозеро, Кенугард, – повторил Хельги. – Который ближе?
– Белоозеро, – не задумываясь, отвечал хозяин. – Вот смотри.
Он положил на стол ячменную лепешку, не маленькую, с ладонь, какие принято печь в Халогаланде и Вике, а побольше, изрядно побольше...
– Вот здесь, по рекам... Сясь, Воложба... – Торольв тщательно выговаривал местные названия, рисуя схему ножом на лепешке. – Тут волок. Может напасть весь – местный народ, язык их похож на язык финнов. Там вот и Белоозеро. Если с купцами – быстрее получится, они все пути знают. Можно наоборот, сначала на полночь, в Полоцк, это у народа кривичей, затем к югу, в Кенугард. Не знаю, зачем тебе это нужно, ярл...
– Хочу предложить свой меч и дружину наиболее достойному.
– Хорошее дело, – одобрительно кивнул Торольв. – Но добраться до всех ты не сможешь и за год. К тому же чем плох Рюрик? Зачем тебе другие конунги?
Хельги-ярл улыбнулся:
– Не хотелось бы начинать службу у родича. Ведь больше славы в том, что добудешь сам!
– Так ты, ярл, родственник Рюрику?! – изумился хозяин дома. – А я и не знал!
– Не совсем так, – покачал головой Хельги. – Просто моя сестра Еффинда стала его женой.
– Ха! Значит, по законам фьордов, ты будешь самым близким родичем детям Рюрика! – Торольв хлопнул себя по ляжкам.
– Да, пожалуй, что так, – кивнул молодой ярл.
И правда, дядя по матери считался у людей ясеня (как иногда называли норманнов) ближайшим родственником своим племянникам, уж по крайней мере куда более близким, чем родной отец. Это накладывало определенные обязательства, но Хельги пока о них не думал. Мысли его были о другом: во-первых, разыскать наконец черного кельтского колдуна и снести ему башку, чтоб не замысливал больше разных злых дел, ну, а во-вторых... Ну, а во-вторых, нужно и о себе подумать, и даже не столько о себе – хотя и это важно, – сколько о давних друзьях, что составляли теперь костяк его верной дружины. Многие из давних друзей погибли, сгинули в чужедальних землях – Ингви Рыжий Червь, Харальд Бочонок, парни со Снольди-Хольма. Их души теперь на вечном пиру Одина. Из тех молодых воинов, что когда-то тренировались у Эгиля Спокойного На Веслах, один Снорри и остался.
Верность и честь – именно такие слова могли бы быть девизом этого молчаливого восемнадцатилетнего парня, никогда в жизни не предававшего друзей. Верность и честь. Именно за эти качества и ценил Снорри Харальдсена Хельги-ярл, сознавая, однако, что при всех положительных качествах Снорри – ясности ума, порядочности и смелости – недостает ему, пожалуй, только хитрости, коварства и злости. А может, и хорошо, что недостает? Зато этих качеств в избытке у Конхобара Ирландца, бывшего любовника недавно умершей Гудрун – мачехи Хельги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
Приходу напарника Альв обрадовался, даже придвинул поближе к тому кружку. Истома не отказался, нашарил в полутьме – жилище Ульфа представляло собой обычный северный дом, большой и длинный, без окон, с обложенной дерном крышей, – лавку, плюхнулся.
– Вот что, Альв, – отхлебнув, начал Мозгляк. – Хватит пить, пора подумать и о нас самих. Да, да! Этот Хельги-ярл, за которым мы следим, похоже, просидит здесь до самой осени. Можно и нам всё это время так же сидеть в безделье.
– Вот-вот!
– Да вот только – нужно ли? Не лучше ль какой-никакой навар получить?
Альв Кошачий Глаз громко расхохотался, выплеснув брагу на пол. Всё ж таки налил из кувшина еще и стал язвительно выспрашивать, много ль у Истомы лишнего серебра и с чего он намеревается получить доход.
– Не смейся зря, Альв, – обиженно буркнул Мозгляк. – Лучше послушай. Говорил я сегодня с Иматом, помощником хазарского гостя... Он бы купил молодых красивых рабынь, можно даже и порченых. Погоди, не переспрашивай... Ты, верно, хочешь знать, откуда мы этих рабынь возьмем? А я скажу откуда. Люди на торжище говорили... Тут недалеко за рекой, в сопках, есть одно озерко...
– Стой, стой. – Варяг неожиданно замахал руками. – Клянусь молотом Тора, ты хочешь навлечь на себя гнев здешних хозяев! А за гневом непременно последует месть!
– А мы что, собираемся здесь поселиться? – злобно ощерился Мозгляк. – Да и хазарин не сегодня завтра снимется с места, на дни счет идет, Имат предупреждал. Да и мы б с тобой прихватили девок да развлеклись бы... потом бы Имату продали... Никто ничего и не узнает.
Альв Кошачий Глаз задумался. Потеребил вислые усы, хищно, по-волчьи, улыбнулся. А и в самом-то деле, чего б не развеяться? Чай, им здесь и вправду не жить. Съедет Хельги-ярл – и они за ним, по велению Дирмунда-конунга. А Хельги наверняка к Рюрику подастся – они ж родичи, – а Рюрик в Ладоге жить больше не собирается – всем об этом говорил – и подался прочь, ближе к истокам Волхова, – видно, новый город выстроит вместе с «сине хюс» и «тру вагр» – родичами и верной дружиной.
– Ладно, Истома. – Варяг хлопнул ладонью по столу. – Не худое дело ты замыслил. Будь по-твоему, словим девок. Словим...
Солнце еще не село, когда Альв и Истома, прихватив с собой слуг, на лодке хозяина Ульфа отчалили от низкого берега Ладоги.
Припозднившийся одинокий рыбак, дядько Нихряй, задумчиво посмотрел им вослед и покачал головою. И куда людей несет на ночь глядя?
А закат над Волховом был красив – ярко-алый, с чистым, чуть тронутым оранжево-желтыми облаками, небом и длинными черными тенями сопок.
– Не спится, ярл? – Распахнув двери, в дом вошел хозяин, Торольв Ногата, приземистый, длиннобородый, в узких, по моде фьордов, штанах с железными обручами на щиколотках, в зеленой тунике тонкой шерсти и красном богатом плаще, расшитом золотыми нитками. Такие плащи запросто можно обменять на нескольких рабов или даже на целое коровье стадо. Хельги был одет не хуже – такие же штаны, туника тепло-коричневого цвета, темно-голубой, с серебром, плащ из фризской ткани, заколотый изящной золотой фибулой местного, ладожского, производства. На фибуле был изображен зубастый ящер, глазами которому служили два мелких красных камня. – Я выполнил твою просьбу. – Торольв уселся ближе к очагу, бросил плащ слугам. Светильники на длинных подставках тускло чадили, отгоняя надоедливых комаров. Жены и слуги хозяина целый день занимались сушкой холстов, а теперь, к вечеру, сворачивали их, под песни и детские крики, доносившиеся из приоткрытой двери.
– Конунги из северного народа правят в Белоозере, Полоцке, Кенугарде – здесь его называют Киевом – и еще много где, но я назвал тебе самые крупные города.
– Полоцк, Белоозеро, Кенугард, – повторил Хельги. – Который ближе?
– Белоозеро, – не задумываясь, отвечал хозяин. – Вот смотри.
Он положил на стол ячменную лепешку, не маленькую, с ладонь, какие принято печь в Халогаланде и Вике, а побольше, изрядно побольше...
– Вот здесь, по рекам... Сясь, Воложба... – Торольв тщательно выговаривал местные названия, рисуя схему ножом на лепешке. – Тут волок. Может напасть весь – местный народ, язык их похож на язык финнов. Там вот и Белоозеро. Если с купцами – быстрее получится, они все пути знают. Можно наоборот, сначала на полночь, в Полоцк, это у народа кривичей, затем к югу, в Кенугард. Не знаю, зачем тебе это нужно, ярл...
– Хочу предложить свой меч и дружину наиболее достойному.
– Хорошее дело, – одобрительно кивнул Торольв. – Но добраться до всех ты не сможешь и за год. К тому же чем плох Рюрик? Зачем тебе другие конунги?
Хельги-ярл улыбнулся:
– Не хотелось бы начинать службу у родича. Ведь больше славы в том, что добудешь сам!
– Так ты, ярл, родственник Рюрику?! – изумился хозяин дома. – А я и не знал!
– Не совсем так, – покачал головой Хельги. – Просто моя сестра Еффинда стала его женой.
– Ха! Значит, по законам фьордов, ты будешь самым близким родичем детям Рюрика! – Торольв хлопнул себя по ляжкам.
– Да, пожалуй, что так, – кивнул молодой ярл.
И правда, дядя по матери считался у людей ясеня (как иногда называли норманнов) ближайшим родственником своим племянникам, уж по крайней мере куда более близким, чем родной отец. Это накладывало определенные обязательства, но Хельги пока о них не думал. Мысли его были о другом: во-первых, разыскать наконец черного кельтского колдуна и снести ему башку, чтоб не замысливал больше разных злых дел, ну, а во-вторых... Ну, а во-вторых, нужно и о себе подумать, и даже не столько о себе – хотя и это важно, – сколько о давних друзьях, что составляли теперь костяк его верной дружины. Многие из давних друзей погибли, сгинули в чужедальних землях – Ингви Рыжий Червь, Харальд Бочонок, парни со Снольди-Хольма. Их души теперь на вечном пиру Одина. Из тех молодых воинов, что когда-то тренировались у Эгиля Спокойного На Веслах, один Снорри и остался.
Верность и честь – именно такие слова могли бы быть девизом этого молчаливого восемнадцатилетнего парня, никогда в жизни не предававшего друзей. Верность и честь. Именно за эти качества и ценил Снорри Харальдсена Хельги-ярл, сознавая, однако, что при всех положительных качествах Снорри – ясности ума, порядочности и смелости – недостает ему, пожалуй, только хитрости, коварства и злости. А может, и хорошо, что недостает? Зато этих качеств в избытке у Конхобара Ирландца, бывшего любовника недавно умершей Гудрун – мачехи Хельги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78