Потом уже, когда вышел из темницы, сообразил: видно, кто-то каган-беку гораздо лучшую взятку дал, да хоть тот же бен Кубрат или Вергел. Ох, грехи наши тяжкие... Недаром говорится – от сумы да от тюрьмы не зарекайся. Впрочем, Евстафий воспринял случившееся вполне философски: пока жив – и ладно. Могло ведь и хуже быть. А так – что ж... Разыскал своих, сходил вечером в баню – неплохая баня в Итиле, ничуть не хуже сурожских – и следующим утром засобирался в обратный путь.
До Саркела мно-ого фарсахов, за один день не пройдешь, не пройдешь и за пару. Да еще печенеги всюду рыщут, словно голодные волки. Надо же, совсем обнаглели, ворвались среди бела дня в город, разграбили дворец каган-бека, самого каган-бека убили – туда ему и дорога, змею. Ужас что творится! Потому, подсчитав оставшееся серебришко – не только серебришко, но и блестящие золотые солиды у Евстафия в заначке были! – решил купец всё-таки нанять надежную охрану да знающего проводника.
Сказано – сделано. Где еще проводников да охрану искать, как не на рынках? За день Догорол обошел все – и нашел-таки. Четверо варангов – так ромеи называли норманнов – воины хоть куда. Один – молодой, мордатый, толстый, по глазам видать – гад, каких мало, да Евстафию не до выбора было. Как говорится, на безрыбье... Второй – здоровенный висолоусый детина самого глуповатого обличья, этот понравился купцу больше всех. Третий – тощий, но видно, что жилистый, сильный, с рожей висельника. Чернявый, больше похож на хазарина или печенега, нежели на варанга. Ну, и четвертый – седой длиннобородый старик, Евстафий его принял было за главного, и ошибся – верховодил всем молодой толстяк. Правда, висельник с вислоусым не особо-то его слушались, себе на уме были, уж на это-то у сурожца был взгляд наметан.
Там же, на рынке, отыскался и проводник – давнишний знакомец Сармак, он же, собственно, и привел остальных. Сказал, что будет еще и пятый – слуга по имени Грюм, но он подойдет позже, по пути. Потом, оглянувшись и подмигнув купцу, предложил купить у него двух невольников – молодого работящего мордвина и красивую славянку-девственницу. Просил на удивление недорого, что, с одной стороны, вызывало некоторые подозрения, но с другой... Чего сурожскому купцу Евстафию Догоролу еще терять-то было? Всё, что можно, он здесь уже потерял, одна надежда осталась – на Саркел. Там всё – корабли, верные люди, деньги.
Главное, конечно, корабли. Не дай бог, еще сгорят – этого Евстафий больше всего опасался, далее заставлял себя не думать о страшном, чтобы не сглазить, да всё же, как только отвлекался от дел – так полыхало в его глазах оранжевое буйное пламя. Ой, не дай господи!
Потому и невольников взял – на свою голову как потом оказалось! – без особого осмотра. Девка красивая оказалась, а девственница – не девственница, черт с ней, довезти бы до места. А вот парень... «Молодой работящий мордвин», как же! Да в нем слепой только не увидит варанга! Вон взгляд-то какой – холодный, ненавидящий, волчий. Если б не раненая нога, давно б, наверное, убежал, а так пока и ходил, хромая да стиснув зубы... Ну, взял, так взял... На головы – мешки, руки-ноги связали, посадили на коней – едьте себе. Ну, конечно, на мешки надежда была слабой. Неужто охранники не прознают про девку? Блюсти ее девственность – если она и была – Евстафий вовсе не собирался. Слишком много хлопот, а дорога дальняя, вернее, не столько дальняя, сколько опасная – всякое может случиться. Вот покажется Бузан-река, тогда...
Если, конечно, самому купцу раньше потешиться не захочется. А почему бы и нет? Ну и что с того, что девственность порушится? Лучше уж синица в руке... Евстафий Догорол страсть как любил молодых девок, оттого, к собственному стыду, бит был неоднократно законной супружницей Марфой. Девки купца тоже любили. А что – нрава незлобивого, веселый, на деньги не жадный, а что горб – так зато на лицо приятный и в любви зело искусен. Так что и эта... Черт с ней, лишь бы корабли не сгорели. Вот дьявол, снова про пожар подумал, а ведь зарекался уже!
Небольшой караван двигался по голой степи, кое-где перемежающейся поросшими редковатым лесом возвышенностями. Снег частью стаял во время оттепели, а частью застыл в оврагах и балках длинными ноздреватыми языками. Подмораживало, и, хотя над головами путников по-летнему ярко голубело небо, таящиеся на горизонте серые тучки вполне могли разродиться снежной пургой уже вечером, а то и сразу после полудня. Сурожец не стал рисковать, и как только тучи затянули большую часть неба, велел располагаться на ночную стоянку. Лошадей и волов укрыли в балке, стреножив и крепко привязав, рядом разбили шатры. Развели костер, обогрелись и, плотно поужинав солониной и дичью, повалились спать – кто в шатрах, а люди попроще – накрывшись попонами и плащами около лошадей и тюков с товарами. Там же привязали к кусту и раненого варанга. Нога у него распухла, и Евстафий беспокоился, как бы тот не помер раньше времени. Самолично осмотрел рану, велел слугам привязать полынь к ноге – говорят, помогает.
– И чего это он возится с этим ублюдком, Хакон? Всё равно ведь подохнет.
– Не знаю, господин Лейв. – Старый Хакон пожал плечами. – Судя по ране – выживет... если не умрет сегодня ночью. Видал я такие раны, вот, помнится, плыли мы как-то с Торольвом Бродячей Собакой от земли саксов...
Лейв Копытная Лужа отошел в сторону. Не очень-то его интересовали истории, коими щедро потчевал всех Хакон. Оглянулся на ушедшего в свой шатер сурожца, подозвал лысого Грюма.
– Ночью будешь следить за ромеем, – тихо сказал Лейв. – И если он захочет обойти всю стоянку – Проверить, или еще для чего, – устроишь шум.
– Слушаюсь, мой господин, – поклонился Грюм.
По его мнению, что-то не то делал молодой господин в последнее время. Хельги-ярл, старый враг истинного хозяина Грюма Скъольда Альвсена, до сих пор жив, что же касается торговой удачи, то если бы не старый Хакон, о ней вообще можно было бы умолчать. Да, если так пойдет и дальше, Грюму совершенно нечем будет обрадовать Скъольда. Совершенно нечем. Вот и сейчас – Лейв, видно, захотел поквитаться со Снорри, на которого затаил зло еще с тех пор, как тот хорошим пинком отправил его у всех на глазах в лужу. А если хозяин, ромей, обозлится из-за смерти раба? Это ведь теперь его собственность, а вовсе не Лейва. Впрочем, если купец и обозлится, то это будет хуже только для него. Оружие и воинское умение явно на стороне Лейва и остальных норманнов. Да и вряд ли ромею выгоден конфликт – проводник ведь, в конце концов, тоже не очень-то достоин купеческого доверия. Так что если и подохнет Снорри от руки Лейва, никому до этого не будет никакого дела. Купец обиду стерпит, по крайней мере сейчас. Значит, нечего за ним и следить ночью, так и замерзнуть недолго, превратившись в сугроб, вон, снег-то как повалил – хлопьями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
До Саркела мно-ого фарсахов, за один день не пройдешь, не пройдешь и за пару. Да еще печенеги всюду рыщут, словно голодные волки. Надо же, совсем обнаглели, ворвались среди бела дня в город, разграбили дворец каган-бека, самого каган-бека убили – туда ему и дорога, змею. Ужас что творится! Потому, подсчитав оставшееся серебришко – не только серебришко, но и блестящие золотые солиды у Евстафия в заначке были! – решил купец всё-таки нанять надежную охрану да знающего проводника.
Сказано – сделано. Где еще проводников да охрану искать, как не на рынках? За день Догорол обошел все – и нашел-таки. Четверо варангов – так ромеи называли норманнов – воины хоть куда. Один – молодой, мордатый, толстый, по глазам видать – гад, каких мало, да Евстафию не до выбора было. Как говорится, на безрыбье... Второй – здоровенный висолоусый детина самого глуповатого обличья, этот понравился купцу больше всех. Третий – тощий, но видно, что жилистый, сильный, с рожей висельника. Чернявый, больше похож на хазарина или печенега, нежели на варанга. Ну, и четвертый – седой длиннобородый старик, Евстафий его принял было за главного, и ошибся – верховодил всем молодой толстяк. Правда, висельник с вислоусым не особо-то его слушались, себе на уме были, уж на это-то у сурожца был взгляд наметан.
Там же, на рынке, отыскался и проводник – давнишний знакомец Сармак, он же, собственно, и привел остальных. Сказал, что будет еще и пятый – слуга по имени Грюм, но он подойдет позже, по пути. Потом, оглянувшись и подмигнув купцу, предложил купить у него двух невольников – молодого работящего мордвина и красивую славянку-девственницу. Просил на удивление недорого, что, с одной стороны, вызывало некоторые подозрения, но с другой... Чего сурожскому купцу Евстафию Догоролу еще терять-то было? Всё, что можно, он здесь уже потерял, одна надежда осталась – на Саркел. Там всё – корабли, верные люди, деньги.
Главное, конечно, корабли. Не дай бог, еще сгорят – этого Евстафий больше всего опасался, далее заставлял себя не думать о страшном, чтобы не сглазить, да всё же, как только отвлекался от дел – так полыхало в его глазах оранжевое буйное пламя. Ой, не дай господи!
Потому и невольников взял – на свою голову как потом оказалось! – без особого осмотра. Девка красивая оказалась, а девственница – не девственница, черт с ней, довезти бы до места. А вот парень... «Молодой работящий мордвин», как же! Да в нем слепой только не увидит варанга! Вон взгляд-то какой – холодный, ненавидящий, волчий. Если б не раненая нога, давно б, наверное, убежал, а так пока и ходил, хромая да стиснув зубы... Ну, взял, так взял... На головы – мешки, руки-ноги связали, посадили на коней – едьте себе. Ну, конечно, на мешки надежда была слабой. Неужто охранники не прознают про девку? Блюсти ее девственность – если она и была – Евстафий вовсе не собирался. Слишком много хлопот, а дорога дальняя, вернее, не столько дальняя, сколько опасная – всякое может случиться. Вот покажется Бузан-река, тогда...
Если, конечно, самому купцу раньше потешиться не захочется. А почему бы и нет? Ну и что с того, что девственность порушится? Лучше уж синица в руке... Евстафий Догорол страсть как любил молодых девок, оттого, к собственному стыду, бит был неоднократно законной супружницей Марфой. Девки купца тоже любили. А что – нрава незлобивого, веселый, на деньги не жадный, а что горб – так зато на лицо приятный и в любви зело искусен. Так что и эта... Черт с ней, лишь бы корабли не сгорели. Вот дьявол, снова про пожар подумал, а ведь зарекался уже!
Небольшой караван двигался по голой степи, кое-где перемежающейся поросшими редковатым лесом возвышенностями. Снег частью стаял во время оттепели, а частью застыл в оврагах и балках длинными ноздреватыми языками. Подмораживало, и, хотя над головами путников по-летнему ярко голубело небо, таящиеся на горизонте серые тучки вполне могли разродиться снежной пургой уже вечером, а то и сразу после полудня. Сурожец не стал рисковать, и как только тучи затянули большую часть неба, велел располагаться на ночную стоянку. Лошадей и волов укрыли в балке, стреножив и крепко привязав, рядом разбили шатры. Развели костер, обогрелись и, плотно поужинав солониной и дичью, повалились спать – кто в шатрах, а люди попроще – накрывшись попонами и плащами около лошадей и тюков с товарами. Там же привязали к кусту и раненого варанга. Нога у него распухла, и Евстафий беспокоился, как бы тот не помер раньше времени. Самолично осмотрел рану, велел слугам привязать полынь к ноге – говорят, помогает.
– И чего это он возится с этим ублюдком, Хакон? Всё равно ведь подохнет.
– Не знаю, господин Лейв. – Старый Хакон пожал плечами. – Судя по ране – выживет... если не умрет сегодня ночью. Видал я такие раны, вот, помнится, плыли мы как-то с Торольвом Бродячей Собакой от земли саксов...
Лейв Копытная Лужа отошел в сторону. Не очень-то его интересовали истории, коими щедро потчевал всех Хакон. Оглянулся на ушедшего в свой шатер сурожца, подозвал лысого Грюма.
– Ночью будешь следить за ромеем, – тихо сказал Лейв. – И если он захочет обойти всю стоянку – Проверить, или еще для чего, – устроишь шум.
– Слушаюсь, мой господин, – поклонился Грюм.
По его мнению, что-то не то делал молодой господин в последнее время. Хельги-ярл, старый враг истинного хозяина Грюма Скъольда Альвсена, до сих пор жив, что же касается торговой удачи, то если бы не старый Хакон, о ней вообще можно было бы умолчать. Да, если так пойдет и дальше, Грюму совершенно нечем будет обрадовать Скъольда. Совершенно нечем. Вот и сейчас – Лейв, видно, захотел поквитаться со Снорри, на которого затаил зло еще с тех пор, как тот хорошим пинком отправил его у всех на глазах в лужу. А если хозяин, ромей, обозлится из-за смерти раба? Это ведь теперь его собственность, а вовсе не Лейва. Впрочем, если купец и обозлится, то это будет хуже только для него. Оружие и воинское умение явно на стороне Лейва и остальных норманнов. Да и вряд ли ромею выгоден конфликт – проводник ведь, в конце концов, тоже не очень-то достоин купеческого доверия. Так что если и подохнет Снорри от руки Лейва, никому до этого не будет никакого дела. Купец обиду стерпит, по крайней мере сейчас. Значит, нечего за ним и следить ночью, так и замерзнуть недолго, превратившись в сугроб, вон, снег-то как повалил – хлопьями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78