Однако мощь его воли придавала силу каждому слову. – И мы это сделаем. Освободим и вернем.
– Но ведь есть и еще один. – Шу склонил голову, словно прислушиваясь к внутреннему голосу. – Его зовут Менар.
– Менар? – растерянно переспросил Льешо. Он не был готов услышать это имя.
– Принц Фибии, – медленно, словно в дремоте, пояснил император. – Слепой поэт. Уже много лет он оплакивает братьев.
– Так Менар жив? Ты видел его?
Льешо пытался прогнать и надежду, и страх. Слепой. А император сейчас смотрит на него самого так, как будто перед ним не принц Льешо, а какой-то странный предмет, суть которого он не может разгадать. Да, в настоящее время Шу – не самый лучший из свидетелей.
– Я не могу его видеть, – ответил Шу тоном, каким обычно разговаривают с умалишенными. – Он же слепой. Но я слышу, как шелестит в траве ветер; слышу тяжелую поступь стихов в собственной голове. Стихи плачут, плачут о его братьях. Шокар и Люка, Гриц и Адар. Ну и младшие – Балар и Льешо.
Ветер в траве. Менар ждет их где-то впереди, если, конечно, верить словам Шу. Впрочем, император знал братьев и их судьбу, так что его усталый ум вполне мог измыслить сказку, построив ее на собственной жажде избавления. Льешо вспомнил, что никогда не упоминал о Пинг.
– А Менар оплакивает сестру?
Этот вопрос он задал в качестве проверки. Шу отрицательно покачал головой.
– Пинг – нет, он гневается.
Глаза императора, только что устремленные вдаль, вдруг изменили свое выражение – теперь в них светилась боль.
– У меня очень болит голова, – произнес несчастный тем же пустым голосом, который только что приносил степные видения.
Карина прижала палец к губам, показывая Льешо, что пора заканчивать разговор.
– Знаю, – успокоил Льешо. На мгновение он опустил голову на колени Шу. В других обстоятельствах этот жест означал бы, что принц готов служить императору, а Фибия согласна подчиняться Шану. Но в этот мучительный час юноша хотел лишь выразить сочувствие сына или брата и в ответ также ощутить сострадание. – Все пройдет. Целители тебе помогут.
С этими словами Льешо поднялся и вышел из палатки, предоставив императора заботам Карины. Печальное лицо девушки выдавало ее собственные переживания и тревогу за судьбу все еще остававшихся в руках врагов пленников. К Адару же летели самые сокровенные помыслы. Юный принц знал об этом, но почему-то почти не ревновал. И сами чувства, и их адресаты – все слишком запуталось и приобрело огромную ответственность. Ответы пока не приходили, но вопросы Льешо унес с собой.
Глава двадцатая
Хабиба, командующий объединенного войска, приказал сорвать палатки гарнов, а на их месте разбить собственный лагерь. Тела убитых врагов оттащили в сторону, сложили в кучу, накрыли черными войлочными шатрами и подожгли. К небу поднялся столб черного страшного дыма, 3онь трещал и рассыпался искрами по округе. Льешо смотрел не отрываясь до тех пор, пока пламя не превратилось в тлеющие угли.
– Вот мой дар тебе, госпожа супруга, – горько прошептал он струящемуся вверх дыму.
Как много мертвых – и сколько еще придется добавить к этому печальному урожаю, прежде чем его страна освободится, а ворота небесного сада вновь распахнутся? Днем все совершенное казалось правильным.
Но настала ночь. Хабиба все еще сортировал пленников: одних допрашивал, других в сопровождении охраны отправлял в Шан. Карина отправилась помогать раненым – и гарнам из клана улгаров, которые последовали за Цу-таном, и тем немногим своим, которые нуждались в ее помощи. Впервые, пожалуй, в битве не пострадал никто из друзей Льешо, если не считать Шу – но император и не участвовал в схватке.
Юноша попытался отдохнуть, как настойчиво рекомендовали все вокруг, но пугающие сны вновь гнали его в темноту. Бродя по лагерю, Льешо нашел выброшенную из палатки гарнов складную табуретку на трех ножках, поставил ее недалеко от костра и стал наблюдать, как умирают угли, еще совсем недавно жившие в обличье врагов. Мертвые не могли сказать, куда Цу-тан спрятал фибских заложников, но Льешо все равно продолжал спрашивать их об этом.
– И что же ты здесь делаешь в одиночестве?
Голос Балара узнать оказалось нетрудно, хотя он и изменился с тех пор, когда братья были моложе, а Кунгол правил мирной и процветающей Фибией. Да, война изменяет все вокруг. Даже из музыканта она способна сделать если и не воина, то, во всяком случае, драчуна.
– Думаю, – ответил принц.
В этот миг он как раз спрашивал себя, что война смогла сделать с поэтом, в частности, с братом Менаром, все эти годы остававшимся в плену у гарнов. От одной мысли по коже пробежала дрожь.
– Здесь небезопасно.
Безопасность. Смешное слово. Шпионы Хабибы следили за дорогой в Дарнэг и даже заглядывали в Гарнию. По всему лагерю и вокруг него стояли часовые на случай неожиданной атаки. Однако Льешо считал такой поворот событий маловероятным. Каратели и так потеряли в схватке слишком много своих людей. Рассчитывать на помощь земляков, живущих на границе пустыни Гансау, они тоже не могли. Во-первых, неизвестно, как эти люди отнеслись бы к странным перемещениям карательных отрядов, а во-вторых, пограничные кланы наверняка воспротивились бы попыткам вовлечь их в чужой конфликт. Ни один нормальный человек не стал бы намеренно портить тот шатер, в котором живет; точно так же местные жители оказались не слишком склонны затевать склоку, которая грозила продолжиться и после ухода палачей мастера Марко.
Так что Льешо чувствовал себя в такой же безопасности здесь, у тлеющего погребального костра, как и в любой иной точке лагеря. Разумеется, это вовсе не означало, что в любой момент на него не могла напасть команда искусных убийц. Мастер Якс, например, носил на рукаве нашивки шести подобных расправ. Да и сам маг наверняка следил бы за боем, приняв обличье какой-нибудь хищной птицы или животного. Принцу и раньше случалось бывать в подобных ситуациях, но, судя по всему, мастер Марко решил пока не лишать свою добычу жизни.
– Что такое безопасность? – поинтересовался Льешо, достаточно шаткий в собственном здравомыслии, чтобы не ждать ответа на поставленный вопрос.
Балар, похоже, понял смысл вопроса, во всяком случае, часть его. Он вытащил из открытой палатки складной стул и уселся рядом с младшим братом.
– Вот что я тебе скажу: разумеется, по-настоящему тихого места не существует вовсе, но в палатке командования, рядом с Хабибой, куда спокойнее.
– Нет, пока я туда не пойду. Может быть, позже.
Конечно, его место – рядом с генералом; он должен принимать решения, поддерживать своих людей, а не сидеть здесь, возле праха противников. Но до тех пор, пока в палатке мечется в беспокойном сне Шу, Льешо просто не в состоянии там находиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138
– Но ведь есть и еще один. – Шу склонил голову, словно прислушиваясь к внутреннему голосу. – Его зовут Менар.
– Менар? – растерянно переспросил Льешо. Он не был готов услышать это имя.
– Принц Фибии, – медленно, словно в дремоте, пояснил император. – Слепой поэт. Уже много лет он оплакивает братьев.
– Так Менар жив? Ты видел его?
Льешо пытался прогнать и надежду, и страх. Слепой. А император сейчас смотрит на него самого так, как будто перед ним не принц Льешо, а какой-то странный предмет, суть которого он не может разгадать. Да, в настоящее время Шу – не самый лучший из свидетелей.
– Я не могу его видеть, – ответил Шу тоном, каким обычно разговаривают с умалишенными. – Он же слепой. Но я слышу, как шелестит в траве ветер; слышу тяжелую поступь стихов в собственной голове. Стихи плачут, плачут о его братьях. Шокар и Люка, Гриц и Адар. Ну и младшие – Балар и Льешо.
Ветер в траве. Менар ждет их где-то впереди, если, конечно, верить словам Шу. Впрочем, император знал братьев и их судьбу, так что его усталый ум вполне мог измыслить сказку, построив ее на собственной жажде избавления. Льешо вспомнил, что никогда не упоминал о Пинг.
– А Менар оплакивает сестру?
Этот вопрос он задал в качестве проверки. Шу отрицательно покачал головой.
– Пинг – нет, он гневается.
Глаза императора, только что устремленные вдаль, вдруг изменили свое выражение – теперь в них светилась боль.
– У меня очень болит голова, – произнес несчастный тем же пустым голосом, который только что приносил степные видения.
Карина прижала палец к губам, показывая Льешо, что пора заканчивать разговор.
– Знаю, – успокоил Льешо. На мгновение он опустил голову на колени Шу. В других обстоятельствах этот жест означал бы, что принц готов служить императору, а Фибия согласна подчиняться Шану. Но в этот мучительный час юноша хотел лишь выразить сочувствие сына или брата и в ответ также ощутить сострадание. – Все пройдет. Целители тебе помогут.
С этими словами Льешо поднялся и вышел из палатки, предоставив императора заботам Карины. Печальное лицо девушки выдавало ее собственные переживания и тревогу за судьбу все еще остававшихся в руках врагов пленников. К Адару же летели самые сокровенные помыслы. Юный принц знал об этом, но почему-то почти не ревновал. И сами чувства, и их адресаты – все слишком запуталось и приобрело огромную ответственность. Ответы пока не приходили, но вопросы Льешо унес с собой.
Глава двадцатая
Хабиба, командующий объединенного войска, приказал сорвать палатки гарнов, а на их месте разбить собственный лагерь. Тела убитых врагов оттащили в сторону, сложили в кучу, накрыли черными войлочными шатрами и подожгли. К небу поднялся столб черного страшного дыма, 3онь трещал и рассыпался искрами по округе. Льешо смотрел не отрываясь до тех пор, пока пламя не превратилось в тлеющие угли.
– Вот мой дар тебе, госпожа супруга, – горько прошептал он струящемуся вверх дыму.
Как много мертвых – и сколько еще придется добавить к этому печальному урожаю, прежде чем его страна освободится, а ворота небесного сада вновь распахнутся? Днем все совершенное казалось правильным.
Но настала ночь. Хабиба все еще сортировал пленников: одних допрашивал, других в сопровождении охраны отправлял в Шан. Карина отправилась помогать раненым – и гарнам из клана улгаров, которые последовали за Цу-таном, и тем немногим своим, которые нуждались в ее помощи. Впервые, пожалуй, в битве не пострадал никто из друзей Льешо, если не считать Шу – но император и не участвовал в схватке.
Юноша попытался отдохнуть, как настойчиво рекомендовали все вокруг, но пугающие сны вновь гнали его в темноту. Бродя по лагерю, Льешо нашел выброшенную из палатки гарнов складную табуретку на трех ножках, поставил ее недалеко от костра и стал наблюдать, как умирают угли, еще совсем недавно жившие в обличье врагов. Мертвые не могли сказать, куда Цу-тан спрятал фибских заложников, но Льешо все равно продолжал спрашивать их об этом.
– И что же ты здесь делаешь в одиночестве?
Голос Балара узнать оказалось нетрудно, хотя он и изменился с тех пор, когда братья были моложе, а Кунгол правил мирной и процветающей Фибией. Да, война изменяет все вокруг. Даже из музыканта она способна сделать если и не воина, то, во всяком случае, драчуна.
– Думаю, – ответил принц.
В этот миг он как раз спрашивал себя, что война смогла сделать с поэтом, в частности, с братом Менаром, все эти годы остававшимся в плену у гарнов. От одной мысли по коже пробежала дрожь.
– Здесь небезопасно.
Безопасность. Смешное слово. Шпионы Хабибы следили за дорогой в Дарнэг и даже заглядывали в Гарнию. По всему лагерю и вокруг него стояли часовые на случай неожиданной атаки. Однако Льешо считал такой поворот событий маловероятным. Каратели и так потеряли в схватке слишком много своих людей. Рассчитывать на помощь земляков, живущих на границе пустыни Гансау, они тоже не могли. Во-первых, неизвестно, как эти люди отнеслись бы к странным перемещениям карательных отрядов, а во-вторых, пограничные кланы наверняка воспротивились бы попыткам вовлечь их в чужой конфликт. Ни один нормальный человек не стал бы намеренно портить тот шатер, в котором живет; точно так же местные жители оказались не слишком склонны затевать склоку, которая грозила продолжиться и после ухода палачей мастера Марко.
Так что Льешо чувствовал себя в такой же безопасности здесь, у тлеющего погребального костра, как и в любой иной точке лагеря. Разумеется, это вовсе не означало, что в любой момент на него не могла напасть команда искусных убийц. Мастер Якс, например, носил на рукаве нашивки шести подобных расправ. Да и сам маг наверняка следил бы за боем, приняв обличье какой-нибудь хищной птицы или животного. Принцу и раньше случалось бывать в подобных ситуациях, но, судя по всему, мастер Марко решил пока не лишать свою добычу жизни.
– Что такое безопасность? – поинтересовался Льешо, достаточно шаткий в собственном здравомыслии, чтобы не ждать ответа на поставленный вопрос.
Балар, похоже, понял смысл вопроса, во всяком случае, часть его. Он вытащил из открытой палатки складной стул и уселся рядом с младшим братом.
– Вот что я тебе скажу: разумеется, по-настоящему тихого места не существует вовсе, но в палатке командования, рядом с Хабибой, куда спокойнее.
– Нет, пока я туда не пойду. Может быть, позже.
Конечно, его место – рядом с генералом; он должен принимать решения, поддерживать своих людей, а не сидеть здесь, возле праха противников. Но до тех пор, пока в палатке мечется в беспокойном сне Шу, Льешо просто не в состоянии там находиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138