Видение вздумало смеяться над ним.
- Ты еще надеешься, что твои варвары вернут меня?
Девушка отрицательно качнула головой, но улыбка по-прежнему играла у нее на губах, а в серых глазах вспыхивали насмешливые искры.
- Тебе не удастся посадить меня на кол или каким-либо иным способом лишить жизни! - Валерий почти прокричал последние слова, пытаясь злостью заглушить суеверный страх. Видение казалось слишком реальным. - Ну, что же ты молчишь?!
Губы девочки шевельнулись.
- Иди на юго-запад, - прошелестело у него в ушах.
- Что? - сердце билось так, что казалось, еще миг, и оно вырвется наружу.
- Иди на юго-запад, - точно так же повторил призрак. - И ты будешь жить. Долго жить.
Собрав все свое мужество, юноша спросил:
- Госпожа знает, где я и что со мной?
Снисходительная улыбка подтвердила его догадку еще до того, как он услышал:
- Я могу видеть все, что хочу видеть.
- Госпожа скажет своим воинам…
- Нет, - не поворачиваясь, она стала отступать вглубь. А может быть, это ветки проступали сквозь нее?
- Госпожа!
Призрак стал четче.
- Госпожа, - спросить о том, отпускает она его или нет, было свыше его сил. Поэтому, чувствуя, как затягивается пауза, и боясь услышать ответ на невысказанный вопрос, он пробормотал: - Госпожа как-то говорила, что меня ждет великое будущее. Великая судьба…
И опять на губах девочки появилась снисходительная усмешка:
- Ну, хорошо, ты будешь императором Рима. Только очень недолго. Ты доволен?
- А как я умру?
- Тебя убьют воины из императорской охраны и за голову твою им заплатят сто золотых. Это будет твоя последняя цена.
- Госпожа смеется надо мной?
- Нет, так будет. Я смеюсь над другим.
- Госпожа мудра. Она почти всесильна. Может быть, она знает средство, чтобы переменить мою судьбу?
- Да, - усмешка уже не прячется в уголках губ. - Если ты откажешься от диадемы, - она опять отступает, уходя все дальше и дальше.
И наблюдая, как колышется ее одеяние, Валерий вдруг ощутил, что девочка уносит с собой нечто важное, некую тайну, тайну, которую он мог бы узнать. Достаточно только задать вопрос и ведьма ответит. Но какой?
Солнце в пятый раз поднялось и осветило римские легионы, запертые в безводном ущелье. С каждым днем все слабее и слабее становились их попытки пробиться через завалы на тропах и перевале, но крови лилось даже больше, чем в первые дни.
Кровью обернулась вода, которой щедро расплатился и продолжал расплачиваться Зефар. Чтобы добыть хотя бы глоток живительной влаги, легионеры резались друг с другом насмерть. Воду можно было выменять на меч и доспехи товарища, можно было подкараулить и убить того, кто совершил обмен или того, кто уже отнял ее у убийцы. Можно было и купить ее, но цена глотка была столь высока, что всех многолетних накопленных накоплений простого легионера едва хватало на оплату половины фляги теплой, мутноватой жидкости.
Никакие законы чести и долга уже не действовали в этой кровавой сваре, превращающей людей в зверей, в окончательных скотов. Поэтому, когда варвары на одной из троп потребовали для переговоров Германика и его помощников, отказать им римляне не посмели. Правда, сперва через посланцев римляне пытались спорить об условиях переговоров, но варвары были непреклонны. В их лагерь войдут не более шести римлян, считая и Германика. Без охраны, без оружия, без доспехов, без каких-либо значков.
- В противном случае, - велел передать Зефар, - можете дохнуть и дальше!
Германик, оскорбленный столь унизительными требованиями, спросил через посланца:
- А руки нам варвары связывать не будут?
На что Зефар велел передать:
- Сегодня, - нет.
На рассвете шестого дня шестеро знатных римлян поднялись по узкой тропе. Их провели к неброской, полотняной палатке, у входа в которую им пришлось простоять более трех часов. Варвары желали твердо вбить в римские головы, что хотя о переговорах первыми заговорили они, побеждены все-таки римляне. Только когда солнце поднялось достаточно высоко, а волосы римлян слиплись от пота, воин откинул холст, закрывавший вход в шатер вождя, и знаком велел: «Входите».
Внутреннее убранство шатра было под стать его внешнему виду. Возле стола, на трехногом табурете восседал Зефар, не пожелавший даже хоть как-то принарядиться для встречи с теми, кого сам и пригласил. У задней стены лежали стопкой плохо выделанные оленьи шкуры, накрытые мягкой овчиной, а над этим импровизированным ложем, на столбе, висели начищенные до зеркального блеска доспехи. Два масляных светильника на столе завершали убранство этого жилища воина, знающего цену всему и не преувеличивающему никакой цены.
Не вставая, хозяин поднял руку с широко раскрытой ладонью - приветствие, древнее, как мир, и означающее, что рука приветствующего свободна от всякого оружия, сказал негромко:
- Приветствую римлян, посетивших мой шатер, - после чего несколько минут созерцал шесть вскинутых в римском приветствии рук - тот же жест, но более «цивилизованный» и потому выглядевший не столь открыто и искренне.
- Приветствуем тебя, Зефар, полководец великой вещуньи, -за всех ответил Германик.
Лицо его в этот момент могло бы поспорить в бесстрастности с лицом статуи любого божества, но голос прозвучал не так, как ему хотелось бы.
Зефар уловил его хрипотцу, усмехнулся одними губами, хлопнул в ладоши, приказал:
- Лигиец. Подай вина римлянам. У них от ожидания пересохли глотки.
Лигиец - широкоплечий, коренастый немолодой воин - доверенное лицо и первый помощник Зефара, не в первый раз появлялся перед гостями господина в роли молчаливого слуги. Как великая госпожа никогда не хвалилась перед людьми помощью дочери, так и Зефар не выставлял напоказ своего приближенного.
Тот принес и поставил на стол широкие, варварской работы чаши, из бурдюка наполнил прозрачным, как вода, кисловатым местным вином.
- И мне плесни, - напомнил ему Зефар. - Нехорошо, когда гости пьют, а хозяин смотрит.
Приподняв чашу, такую же простую, как и все убранство шатра, и дождавшись, когда римляне возьмут свои чаши, он встал и спросил:
- За что будем пить?
Римляне переглянулись, Германик натянуто улыбнулся:
- Мы слышали, что в вашей земле первое слово должен говорить хозяин.
- Верно. Я скажу. Выпьем за то, чтобы мы договорились и прекратили распрю к общему удовольствию, как и должно поступать разумным людям.
Это была первая, более или менее благожелательная фраза, услышанная римлянами в лагере варваров. Жуткая, варварская латынь Зефара делала ее еще более тяжелой и основательной.
Когда пустые чаши вернулись на стол, Зефар опять хлопнул в ладоши, приказал:
- Лигиец, кресла моим гостям, - и после того, как римляне сели на табуреты, которые полководцу почему-то захотелось назвать креслами, заговорил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
- Ты еще надеешься, что твои варвары вернут меня?
Девушка отрицательно качнула головой, но улыбка по-прежнему играла у нее на губах, а в серых глазах вспыхивали насмешливые искры.
- Тебе не удастся посадить меня на кол или каким-либо иным способом лишить жизни! - Валерий почти прокричал последние слова, пытаясь злостью заглушить суеверный страх. Видение казалось слишком реальным. - Ну, что же ты молчишь?!
Губы девочки шевельнулись.
- Иди на юго-запад, - прошелестело у него в ушах.
- Что? - сердце билось так, что казалось, еще миг, и оно вырвется наружу.
- Иди на юго-запад, - точно так же повторил призрак. - И ты будешь жить. Долго жить.
Собрав все свое мужество, юноша спросил:
- Госпожа знает, где я и что со мной?
Снисходительная улыбка подтвердила его догадку еще до того, как он услышал:
- Я могу видеть все, что хочу видеть.
- Госпожа скажет своим воинам…
- Нет, - не поворачиваясь, она стала отступать вглубь. А может быть, это ветки проступали сквозь нее?
- Госпожа!
Призрак стал четче.
- Госпожа, - спросить о том, отпускает она его или нет, было свыше его сил. Поэтому, чувствуя, как затягивается пауза, и боясь услышать ответ на невысказанный вопрос, он пробормотал: - Госпожа как-то говорила, что меня ждет великое будущее. Великая судьба…
И опять на губах девочки появилась снисходительная усмешка:
- Ну, хорошо, ты будешь императором Рима. Только очень недолго. Ты доволен?
- А как я умру?
- Тебя убьют воины из императорской охраны и за голову твою им заплатят сто золотых. Это будет твоя последняя цена.
- Госпожа смеется надо мной?
- Нет, так будет. Я смеюсь над другим.
- Госпожа мудра. Она почти всесильна. Может быть, она знает средство, чтобы переменить мою судьбу?
- Да, - усмешка уже не прячется в уголках губ. - Если ты откажешься от диадемы, - она опять отступает, уходя все дальше и дальше.
И наблюдая, как колышется ее одеяние, Валерий вдруг ощутил, что девочка уносит с собой нечто важное, некую тайну, тайну, которую он мог бы узнать. Достаточно только задать вопрос и ведьма ответит. Но какой?
Солнце в пятый раз поднялось и осветило римские легионы, запертые в безводном ущелье. С каждым днем все слабее и слабее становились их попытки пробиться через завалы на тропах и перевале, но крови лилось даже больше, чем в первые дни.
Кровью обернулась вода, которой щедро расплатился и продолжал расплачиваться Зефар. Чтобы добыть хотя бы глоток живительной влаги, легионеры резались друг с другом насмерть. Воду можно было выменять на меч и доспехи товарища, можно было подкараулить и убить того, кто совершил обмен или того, кто уже отнял ее у убийцы. Можно было и купить ее, но цена глотка была столь высока, что всех многолетних накопленных накоплений простого легионера едва хватало на оплату половины фляги теплой, мутноватой жидкости.
Никакие законы чести и долга уже не действовали в этой кровавой сваре, превращающей людей в зверей, в окончательных скотов. Поэтому, когда варвары на одной из троп потребовали для переговоров Германика и его помощников, отказать им римляне не посмели. Правда, сперва через посланцев римляне пытались спорить об условиях переговоров, но варвары были непреклонны. В их лагерь войдут не более шести римлян, считая и Германика. Без охраны, без оружия, без доспехов, без каких-либо значков.
- В противном случае, - велел передать Зефар, - можете дохнуть и дальше!
Германик, оскорбленный столь унизительными требованиями, спросил через посланца:
- А руки нам варвары связывать не будут?
На что Зефар велел передать:
- Сегодня, - нет.
На рассвете шестого дня шестеро знатных римлян поднялись по узкой тропе. Их провели к неброской, полотняной палатке, у входа в которую им пришлось простоять более трех часов. Варвары желали твердо вбить в римские головы, что хотя о переговорах первыми заговорили они, побеждены все-таки римляне. Только когда солнце поднялось достаточно высоко, а волосы римлян слиплись от пота, воин откинул холст, закрывавший вход в шатер вождя, и знаком велел: «Входите».
Внутреннее убранство шатра было под стать его внешнему виду. Возле стола, на трехногом табурете восседал Зефар, не пожелавший даже хоть как-то принарядиться для встречи с теми, кого сам и пригласил. У задней стены лежали стопкой плохо выделанные оленьи шкуры, накрытые мягкой овчиной, а над этим импровизированным ложем, на столбе, висели начищенные до зеркального блеска доспехи. Два масляных светильника на столе завершали убранство этого жилища воина, знающего цену всему и не преувеличивающему никакой цены.
Не вставая, хозяин поднял руку с широко раскрытой ладонью - приветствие, древнее, как мир, и означающее, что рука приветствующего свободна от всякого оружия, сказал негромко:
- Приветствую римлян, посетивших мой шатер, - после чего несколько минут созерцал шесть вскинутых в римском приветствии рук - тот же жест, но более «цивилизованный» и потому выглядевший не столь открыто и искренне.
- Приветствуем тебя, Зефар, полководец великой вещуньи, -за всех ответил Германик.
Лицо его в этот момент могло бы поспорить в бесстрастности с лицом статуи любого божества, но голос прозвучал не так, как ему хотелось бы.
Зефар уловил его хрипотцу, усмехнулся одними губами, хлопнул в ладоши, приказал:
- Лигиец. Подай вина римлянам. У них от ожидания пересохли глотки.
Лигиец - широкоплечий, коренастый немолодой воин - доверенное лицо и первый помощник Зефара, не в первый раз появлялся перед гостями господина в роли молчаливого слуги. Как великая госпожа никогда не хвалилась перед людьми помощью дочери, так и Зефар не выставлял напоказ своего приближенного.
Тот принес и поставил на стол широкие, варварской работы чаши, из бурдюка наполнил прозрачным, как вода, кисловатым местным вином.
- И мне плесни, - напомнил ему Зефар. - Нехорошо, когда гости пьют, а хозяин смотрит.
Приподняв чашу, такую же простую, как и все убранство шатра, и дождавшись, когда римляне возьмут свои чаши, он встал и спросил:
- За что будем пить?
Римляне переглянулись, Германик натянуто улыбнулся:
- Мы слышали, что в вашей земле первое слово должен говорить хозяин.
- Верно. Я скажу. Выпьем за то, чтобы мы договорились и прекратили распрю к общему удовольствию, как и должно поступать разумным людям.
Это была первая, более или менее благожелательная фраза, услышанная римлянами в лагере варваров. Жуткая, варварская латынь Зефара делала ее еще более тяжелой и основательной.
Когда пустые чаши вернулись на стол, Зефар опять хлопнул в ладоши, приказал:
- Лигиец, кресла моим гостям, - и после того, как римляне сели на табуреты, которые полководцу почему-то захотелось назвать креслами, заговорил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47