- Ну а в этом что плохого? Неужели то, что он хоть сейчас готов дать развод матери своих двух детей - лучше?
- Да, это плохо.
- Мам, не надо больше вспоминать о нем. Теперь я уже ничего не могу изменить. А он мне и вправду нравился. Особенно в первые дни. А кровь на кинжале - не баловство. Я хотела узнать, кто римлянину нож подбросил.
- А на косточках не могла посмотреть?
- Какой толк с этих костей! Тут не гадать, а знать надо. Наверняка.
- Тогда думай. Кто во дворце свой? Кто знает все наши силы, кто предпочитает все делать чужими руками? Кто хочет быть первым, а сам всегда на вторых ролях?
Глядя матери в глаза, девочка зажала обеими руками рот, словно боясь, что хорошо знакомое имя сорвется с языка.
- Да, - подтвердила ее догадку мать.
- Невозможно. Ты же спасла ему жизнь! Он же всегда и во всем поддерживал тебя! А сегодня утром он так расхваливал тебя перед всеми!
- Да. Но разве он лгал? Он говорил правду. Только не всю. Да и рьяно поддерживать он меня стал только в последние дни.
- Но ведь это его воины остановили…
- Конечно. Отпускать убийцу он не собирался. Кстати, как ты узнала про кинжал?
- Из-за своего любопытства. Заглянула к римлянину в комнату во время его отсутствия, сдвинула случайно пергамент на столе. Вот и все. Но что нам теперь делать? Я бы этого любителя все делать чужими руками…
- Нет. Пусть живет. Скоро он будет нужен, а его смерть изменит соотношение сил вокруг нас.
- Опять играть в весы и гирьки? - девочка сжалась, подперла кулачками лицо. - Не хочу. Надоело. Сама ведь говорила, что с людьми надо по-человечески, а не как с гирьками.
- Ну а жить ты хочешь? До весны выдержишь, а с первой водой - в путь. Мне все это тоже надоело. Особенно хитрить и изворачиваться ради власти. Ну до чего подлое создание! Любого подличать заставит. Как я ее ненавижу! - женщина вдруг побледнела, стиснула зубы, сжала губы и веки.
- Мама, мама! - испуганная девочка подбежала к матери. - Мамочка, что с тобой? Мама! - она обхватила мать руками, стараясь заглянуть ей в глаза сквозь сцепленные ресницы.
- Ничего, просто вспомнила.
- Мама, мамочка, - девочка подвела ее к креслу. - Ну, сядь, ну, пожалуйста.
- Ничего, Лиина, ничего, - слабо отбивалась женщина. - Все уже прошло. Все в прошлом. В прошлом…
- Что в прошлом, мама? Что в прошлом? Скажи. Ну почему ты все скрываешь от меня? Почему я ничего не знаю о прошлом? Ничего не знаю о своих родных? Живу словно полевой цветок!
- Братья твои, Лиина, умерли, - голос женщины перешел в сорванный шепот. - Старшему, Кутиму, двенадцать было, Хушу - десять, Ассуру - шесть, а Ясию, младшему, - всего три года. Ты тогда была частью меня. Их зарезали. И отца твоего зарезали. Просто чудо, что мне удалось скрыться. Чудо, что в той калитке, к которой я прибежала, стоял Фелиний, чудо, что он не забыл… Люди ведь редко помнят добро. Знаешь, за что их убили? За власть! Будь она проклята!
- Не надо, мама, зачем? Ну зачем нам эта власть? Одни заботы, - приникнув к уху матери, девочка заговорщически зашептала: - Давай домой в терновый лес вернемся? Хижину построим заново. Мы до снега успеем. В погребе два кувшина муки осталось, кувшин масла, кувшин маслин соленых. И еще четыре сыра есть. Пусть они тут грызут друг друга, раз им это так нравится. Мы и сами по себе проживем. Славно проживем!
Хитрость ее удалась, перечень спрятанных дочерью продуктов отвлек женщину от тяжелых мыслей и воспоминаний. Притворяясь рассерженной, она спросила:
- Мука? Сыр? Маслины? Это так ты меня слушаешься? - она схватила дочь за ухо.
- Мама, пусти…
- Вот как ты меня слушаешься! Что я говорила?
- Ну, мам! Больно!
- Я говорила: все выставляй, а ты припрятала?
- Ну не мукой же было угощать!
- А маслины? А сыр? Ах ты!
- Мама! - громко запищала девочка, и женщина выпустила ее.
- Уши тебе оторвать мало.
Девочка прижала ладонь к уху, сморщилась, как будто ей действительно причинили боль, ответила резонно:
- Так зачем же рвать?
- Ну и хитрюга же ты.
Лиина подошла к матери, положила ей голову на плечо:
- Разве это плохо? Мам, а может правда, уйдем? А?
- Нет. Чем тогда налог платить?
- Какой налог, мама? Да с нас же теперь здесь никто и никогда налог даже спрашивать не посмеет.
- Не с нас. С других. Чем им платить? Весной уйдем. Весной никто с народа налоги требовать не посмеет. Далеко уйдем. И навсегда… Боже мой, как все грустно!
- А мне вот совсем не грустно, - возразила девочка. - Новые люди, новые земли, а мы - сами по себе. Никому и ничем не обязаны. Идем, куда хотим. Мама, а в Рим можно?
- В Рим?
- Да, в Рим. Это такой красивый город! Там так много людей! - глаза девочки сияли, голос звенел, как серебро.
Легкомыслие молодости надежно защищало юное сердце от чужой подлости, неблагодарности, трусости и обмана. Привычная жизнь рухнула, но Лиина была только рада этому.
Что было в прошлом? Скудность и одиночество. О таком не жалеют. Ну не станет она почетной женой царского наследника, не скроют от нее глухие стены дворцового гинекея ни солнце, ни ветер, ни все дороги мироздания. А самое главное, и девочка верит - придет день и она обязательно встретит на одной из этих дорог свою любовь.
Любовь. Ту самую, которой никогда не торгуют. Единственную, неподдельную, неразменную. Одну и на всю жизнь, как это было у ее матери!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47