- Слава земле, дающей силу народу этому, слава мужам, не склонившим головы перед жестокостью пришельцев, слава повелителю земли этой, царю Эвхинору, щедрому хозяину нашему.
Когда крики «Слава!» стали стихать во второй раз, Октавиан сказал негромко:
- Победители восславили самих себя. Теперь наш черед славить их, - он тяжело поднялся и, дождавшись тишины, которую не мог потребовать, заговорил, тщательно выговаривая чужие, специально для пира выученные слова: - Во всех концах земли слышали народы имя города Рим! Во всех землях славят непобедимых сынов его. Но сегодня иная слава затмила славу римскую и прозвучит она тем громче, чем грознее была повергнутая сила. Ныне все народы услышат имя повелителя земли, женщины в которой хитроумнее мужей римских, а воины мужественнее бесстрашных сынов народа римского. Гордыми покорителями пришли мы сюда, а ныне стали жалкими пленниками, чья участь - лежать в пыли перед лицом победителей и смиренно молить о пощаде. Чем оплатить нам милость эту? Нет у нас ни золота, ни серебра, ни меди. Головы и тела наши распластаны под пятой победителей. Только одно в наших силах: почтить законы и обычаи народа здешнего, почтить милостивого царя Эвхинора, почтить всесилие и мудрость госпожи Великой, и пусть простят нас они за малый дар, но последнее приносим мы к подножию их: гордость и честь свою!
Рубелий сдернул с плеч Валерия плащ, вывел на середину пиршественного зала.
Следом вышел Октавиан.
Юноша был обнажен настолько, насколько позволяло приличие. Сыромятные ремни крест-накрест обвили его запястья. Он шел, не поднимая головы и глядя себе под ноги. В нескольких шагах от шатра римляне остановились. Не дожидаясь толчка в спину, Валерий упал на колени, коснулся лбом холодных каменных плит. Преклонили колени и Октавиан с Рубелием.
Только когда женщина жестом велела им встать, они поднялись.
Октавиан заговорил:
- Оцени, великая госпожа, покорность нашу. Перед лицом твоим, - он указал на коленопреклоненного юношу, - повергнут в прах римлянин знатнейшего и древнейшего рода. По праву войны стал он рабом твоей дочери, юной Лиины, посмел сбежать от нее, надеясь найти у соплеменников защиту себе и спасение. Но не было ему спасения от власти великой госпожи. Ныне же пусть великая госпожа и дочь ее, юная Лиина, поступают с рабом своим по своему усмотрению.
Лиине достаточно было махнуть рукой, чтобы выразить свою волю, но она поднялась, вышла из-за стола, приблизилась к пленникам. Чуть позади нее шел красавец Богуд. Остановившись перед римлянами (при желании она могла коснуться носком сандалии лица Валерия), девочка обратилась к царю Эвхинору:
- Повелитель, дозволь вернуться к столу Октавиану и его слуге, - а когда царь махнул рукой, велела: - Ступайте.
Пятясь, римляне вернулись на свои места за стол. Валерий застыл. Окаменел. Не шевелился. Похоже, даже не дышал. Полное безразличие опутало его чувства и разум. До него долетали восторженный шепот знатных жен и девушек. Они оценивали и восхищались красотой его лица и тела. Перед ним возвышалась его госпожа и, даже не видя ее лица, он знал, что оно сейчас бесчувственно и невозмутимо.
Какая-то женщина громко шептала старшей госпоже:
- Если этот раб не нужен вашей дочери и вам, не уступите ли вы его мне? Я дала бы хорошую цену. Тысяча денариев - хорошая цена. Целое состояние!
- Да, - вежливо согласилась госпожа, - тысяча денариев - хорошая цена.
- Так я могу…
Лиина проводила римлян взглядом, приказала, не опуская глаз:
- Встань!
Он поднялся. Ни на лице, ни во взгляде его не было и намека на отчаяние. Только мертвенное равнодушие. В руке юная госпожа держала острый и тонкий кинжал.
- Повернись, -услышал Валерий ее голос. Нож распорол не живое тело, а мертвую кожу, стягивавшую его запястья.
- Валерий Цириний Гальба!
Он посмотрел на девочку пустыми глазами. Ее глаза были так же пусты и равнодушны.
- Ты свободен. Ступай.
Вздох пронесся по залу. Римляне, ничего не понимая, завертели головами.
- Как же так? - чуть не всхлипнула женщина, приценивавшаяся к нему. - Ведь тысяча денариев - хорошая цена! Ведь целое же состояние!
- Хорошая, - так же безразлично согласилась старшая Лиина.
- Богуд! - девочка махнула секретарю.
Тот развернул сверток ткани, встряхнул и накинул на плечи Валерия простой плащ, скрыв, таким образом, его наготу. Не дожидаясь, пока юноша как-то выразит свое отношение к происшедшему, Лиина повернулась и пошла на свое место за столом. Слуги опустили ткань, и полупрозрачная стена опять отделила женский стол от остального зала.
Сомкнувшееся перед его лицом полотнище что-то сдвинуло в мыслях Валерия. Он запахнул поплотнее плащ, повернулся и поплелся на свое прежнее место, разочаровав зрителей, ожидавших проявления самой горячей благодарности. Все такой же бесчувственный, он сел на скамью. Рубелий всунул ему в руки чашу с вином: «Пей». Валерий равнодушно осушил ее, словно там было не чистое вино, как принято у варваров, а простая вода. Октавиан попытался выбранить его:
- Как ты вел себя, невежа! Твоя госпожа избавляет тебя от наказания, дарит тебе свободу, а ты стоишь столбом и молчишь, как безъязыкий варвар! Или ты не понял, что свободен теперь?
- Понял, - отозвался Валерий. - Понял, - повторил он так же бесчувственно, - что я, в отличие от вас всех, действительно свободен, потому что здешние законы не знают, что такое отпущенник. Да, я теперь полноправный и свободный человек. Настолько полноправный, насколько им может быть чужеземец. А благодарность моя юной госпоже Лиине не нужна. Как и я сам.
- Но есть же старшая Лиина!
- Она отдала меня дочери и уже в силу этого никогда не вмешается в ее поступки. Единственный, кому нужна моя благодарность, - наш щедрый хозяин, царь Эвхинор, но его мне благодарить не за что.
- Ты рассуждаешь, как безумный.
- Ну и оставьте меня. Не мешайте мне думать.
- Думать? - Октавиан с досадой отвернулся.
- Думать? О чем? - Германик тряхнул его. - Все это шутки судьбы.
- Я думаю не о судьбе. Судьбу свою я теперь знаю. Я думаю о Лиине и Авесе. Не убеги я тогда, он бы меня обязательно прирезал, а не пообещай Лиина казнить меня, у меня не хватило бы решимости бежать.
- Чего? У тебя на самом деле с головой не в порядке?
- Нет, Германик, с головой все в порядке. Плохо с моими соплеменниками. Эй! - окликнул он проходящего мимо слугу с кувшином и подставляя чашу. - Вина!
- Ты хоть водой его разбавь!
Но Валерий на добрый совет Германика только огрызнулся:
- Отстань.
После третьей чаши он, казалось, захмелел, на лице его опять появилась улыбка, но молчал юноша недолго и скоро начал задирать соседа:
- Скажи, Германик, что ты будешь делать, если кто-нибудь пожелает, чтобы ты сейчас бился насмерть с Рубелием?
Германик встрепенулся, спросил, подозрительно глядя на Валерия:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47