они сохли и трескались от неведомого до селе интеллектуального прозрения. Аристотель-философ, врач, математик выступил из тени дальнего угла секционного зала: Натали съежилась от страха, взглянув на меня, но я расправил плечи и пошел навстречу Великому Человеку, все еще сжимая в правой руке длинный хирургический нож. Странно, но Аристотель притормозил свое выдвижение из тени, а потом и вовсе попятился… Только тут я разглядел, что это старик-санитар, а не давний воспитатель Великого Александра Македонского… Вот до чего может довести увлечение экзистенциальной философией и мистикой…
Я вернулся на место и вновь пристально и с нескрываемым интересом взглянул на Наталью. И она, поймав мой взгляд, переполненный новыми задачами, моментально покраснела, – полагаю, от восторга и возбуждения. Кто еще в этом мрачном помещении так плотоядно на нее смотрел когда-нибудь?.. Никто, и ни в кои веки!.. Мой же интерес к давней соседке и соучастнице детских игр был продиктован, скорее всего, чисто физическим, а не физиологическим интересом. Дело все в том, что эффект поляризации света наблюдается и регистрируется с помощью «щели», хорошо известной всем физикам. Но гинекологи тоже имеют пристрастие к подобным объектам. Тут мнения физиков и врачей совпадают: они считают, что щель, выставленная на пути луча света, ставит определенные условия перед волной. Если «щель» имеет вертикальное направления (примерно так, как у русской женщины), то «волна» адекватной амплитуды легко проникает через препятствие, как бы его не замечая. Тогда с той стороны, то есть из-за «щели», наблюдатель фиксирует вспышку вещего света. Теперь повернем «щель» на девяносто градусов, то есть расположим ее горизонтально (как у японской женщины), и тогда вспышка света для потустороннего наблюдателя пропадает. Я смотрел на Наташу и умозрительно прикидывал опыт со светом – и так, и сяк. Врача-эксперта мой взгляд разогревал, потому что луч моего кобелиного света проникал через «щель» однозначно…
Надо было заканчивать физические опыты: даже в морге такие эксперименты до добра не доводят. Наталья очень просто могла пойти на меня с ножом наперевес… Я сместил испытующий взгляд… Высокий, стройный, систематически играющий в теннис, а от того впитавший в себя великую гордость за причастность к «таинству», стоящему выше заурядных забот простого народа, пижон Гордиевский получил сильнейший рубящий удар в затылочную область черепа. Острый край, словно секира опричника времен Ивана Грозного, расколола слабые кости пополам. Была разорвана кора и продолговатый мозг, разметавший их вдрызг по лестничному маршу. Кое-что удалось собрать и выложить на секционный стол. Лица у этого человека уже не было: сила удара была столь значительной, что с обратной стороны – как бы из глубины черепной коробки – дверь продавила часть содержимого вперед, в лицевую область. Даже язык, вместе с искусственными, хорошо отполированными зубами вылетел страдальцу на белую рубашку и запутался в цветастом, легкомысленном итальянском галстуке… В переднем боковом кармашке пиджака мы отыскали и левый глаз, правый же оторвался и был потерян, видимо, при транспортировке.
Наташа дала указание ментам срочно отыскать глаз, иначе, пригрозила она, протокол вскрытия выдан не будет!.. По этой причине, известные пятна Лярше на правом глазе при всем желании не могли наблюдаться. Ибо представить себе его окантовку верхним и нижним веком было невозможно – глазница была выбита вездесущей железной дверью напрочь. Фиксировалось общее потускнение склер, желто-серый оттенок поверхности только левого глазного яблока. Менты, взбодренные Бабой Ягой, отправились на поиски утраченного материала, принадлежащего по всем нормам жизни уж, конечно, не случайным коллекционерам раритетов, а трупу – значит его совладельцу – врачу-эксперту.
У обоих покойников в положенных местах определялись трупные пятна, или точнее – пигментный стаз по Райскому. Из протокола осмотра места происшествия следовало: директор, как ему и положено, сидел на лестничной площадке, словно в своем рабочем кресле, а Гордиевский затих в броске остатками головы вперед и животом вниз, надеясь на успешный «отбив» труднейшего мяча на импровизированном корте. Но вместо теннисного меча, как известно, прилетела железная дверь и разобралась с «игрунчиком» моментально…
У Гордиевского до известной меры даже сохранилось спортивное величие в теле, плечевом поясе, в стройных – чуть длиннее обычной нормы для башкирского конника – ногах. Только от удара железной дверью по башке моментально слетели ботинки с плоскостопных ног, да с растолстевшего зада сорвало штаны взрывной волной. Теперь кокетливый ремешок болтался на поясе, придавая свойство окончательной нелепости всему происшествию. Но все равно, если оценивать останки человеческого мяса как криминалистический музейный экспонат, «хазарец» оставался красивым и в последние мгновения жизни. Примечателен был убиенный той особой юридической статью, позволяющей таким людям как бы парить над головами всех остальных – смертных и не приобщенных к премудростям законотворчества и законофикции. Только, наверняка, «красавчик» не успел ответить сам себе на последний вопрос, заданный судьбой: «За что же мне такая непруха?»… И тут мне самому захотелось ответить ему: «А не надо говнять людям. Живи так, чтобы не мешать жить другим!» Но мой ответ, к сожалению, уже не достигал ушей вопрошавшего. Да и его мозг был не способен расшифровать, понять и переосмыслить витающие в воздухе сакраментальные истины.
Меня, конечно, продолжало интриговать то, что Гордиевский от своего благодетеля держался на почтительном расстоянии, по существу он прятался от предполагаемого взрыва за поворотом лестничного марша. Теперь, пожалуй, рассеялись все сомнения в том. А с понятийного трамплина на лыжах криминалистической логики было легко сигануть и к следующему пригорку профессиональной догадки: Гордиевский знал о готовящемся покушении, а потому страховался. Это совершеннейшая случайность – удар железной дверью по его прилизанной, высокомерной башке. Он, видите ли, считал себя самым умным – он надеялся, что все просчитал, определил вектор полета «карающего предмета» совершенно точно.
Вид покойника всегда нагоняет тоску и вызывает несварение пищи. Однако желудок покойного продолжает работать некоторое время, давая возможность осуществить самопереваривание слизистой, выстилающей изнутри этот важнейший для людоеда орган. Кишечник тоже оказывается агрессивным по отношении к собственным ворсинкам. Такие данные мы установили, вытащив гусак – комплекс внутренних органов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158
Я вернулся на место и вновь пристально и с нескрываемым интересом взглянул на Наталью. И она, поймав мой взгляд, переполненный новыми задачами, моментально покраснела, – полагаю, от восторга и возбуждения. Кто еще в этом мрачном помещении так плотоядно на нее смотрел когда-нибудь?.. Никто, и ни в кои веки!.. Мой же интерес к давней соседке и соучастнице детских игр был продиктован, скорее всего, чисто физическим, а не физиологическим интересом. Дело все в том, что эффект поляризации света наблюдается и регистрируется с помощью «щели», хорошо известной всем физикам. Но гинекологи тоже имеют пристрастие к подобным объектам. Тут мнения физиков и врачей совпадают: они считают, что щель, выставленная на пути луча света, ставит определенные условия перед волной. Если «щель» имеет вертикальное направления (примерно так, как у русской женщины), то «волна» адекватной амплитуды легко проникает через препятствие, как бы его не замечая. Тогда с той стороны, то есть из-за «щели», наблюдатель фиксирует вспышку вещего света. Теперь повернем «щель» на девяносто градусов, то есть расположим ее горизонтально (как у японской женщины), и тогда вспышка света для потустороннего наблюдателя пропадает. Я смотрел на Наташу и умозрительно прикидывал опыт со светом – и так, и сяк. Врача-эксперта мой взгляд разогревал, потому что луч моего кобелиного света проникал через «щель» однозначно…
Надо было заканчивать физические опыты: даже в морге такие эксперименты до добра не доводят. Наталья очень просто могла пойти на меня с ножом наперевес… Я сместил испытующий взгляд… Высокий, стройный, систематически играющий в теннис, а от того впитавший в себя великую гордость за причастность к «таинству», стоящему выше заурядных забот простого народа, пижон Гордиевский получил сильнейший рубящий удар в затылочную область черепа. Острый край, словно секира опричника времен Ивана Грозного, расколола слабые кости пополам. Была разорвана кора и продолговатый мозг, разметавший их вдрызг по лестничному маршу. Кое-что удалось собрать и выложить на секционный стол. Лица у этого человека уже не было: сила удара была столь значительной, что с обратной стороны – как бы из глубины черепной коробки – дверь продавила часть содержимого вперед, в лицевую область. Даже язык, вместе с искусственными, хорошо отполированными зубами вылетел страдальцу на белую рубашку и запутался в цветастом, легкомысленном итальянском галстуке… В переднем боковом кармашке пиджака мы отыскали и левый глаз, правый же оторвался и был потерян, видимо, при транспортировке.
Наташа дала указание ментам срочно отыскать глаз, иначе, пригрозила она, протокол вскрытия выдан не будет!.. По этой причине, известные пятна Лярше на правом глазе при всем желании не могли наблюдаться. Ибо представить себе его окантовку верхним и нижним веком было невозможно – глазница была выбита вездесущей железной дверью напрочь. Фиксировалось общее потускнение склер, желто-серый оттенок поверхности только левого глазного яблока. Менты, взбодренные Бабой Ягой, отправились на поиски утраченного материала, принадлежащего по всем нормам жизни уж, конечно, не случайным коллекционерам раритетов, а трупу – значит его совладельцу – врачу-эксперту.
У обоих покойников в положенных местах определялись трупные пятна, или точнее – пигментный стаз по Райскому. Из протокола осмотра места происшествия следовало: директор, как ему и положено, сидел на лестничной площадке, словно в своем рабочем кресле, а Гордиевский затих в броске остатками головы вперед и животом вниз, надеясь на успешный «отбив» труднейшего мяча на импровизированном корте. Но вместо теннисного меча, как известно, прилетела железная дверь и разобралась с «игрунчиком» моментально…
У Гордиевского до известной меры даже сохранилось спортивное величие в теле, плечевом поясе, в стройных – чуть длиннее обычной нормы для башкирского конника – ногах. Только от удара железной дверью по башке моментально слетели ботинки с плоскостопных ног, да с растолстевшего зада сорвало штаны взрывной волной. Теперь кокетливый ремешок болтался на поясе, придавая свойство окончательной нелепости всему происшествию. Но все равно, если оценивать останки человеческого мяса как криминалистический музейный экспонат, «хазарец» оставался красивым и в последние мгновения жизни. Примечателен был убиенный той особой юридической статью, позволяющей таким людям как бы парить над головами всех остальных – смертных и не приобщенных к премудростям законотворчества и законофикции. Только, наверняка, «красавчик» не успел ответить сам себе на последний вопрос, заданный судьбой: «За что же мне такая непруха?»… И тут мне самому захотелось ответить ему: «А не надо говнять людям. Живи так, чтобы не мешать жить другим!» Но мой ответ, к сожалению, уже не достигал ушей вопрошавшего. Да и его мозг был не способен расшифровать, понять и переосмыслить витающие в воздухе сакраментальные истины.
Меня, конечно, продолжало интриговать то, что Гордиевский от своего благодетеля держался на почтительном расстоянии, по существу он прятался от предполагаемого взрыва за поворотом лестничного марша. Теперь, пожалуй, рассеялись все сомнения в том. А с понятийного трамплина на лыжах криминалистической логики было легко сигануть и к следующему пригорку профессиональной догадки: Гордиевский знал о готовящемся покушении, а потому страховался. Это совершеннейшая случайность – удар железной дверью по его прилизанной, высокомерной башке. Он, видите ли, считал себя самым умным – он надеялся, что все просчитал, определил вектор полета «карающего предмета» совершенно точно.
Вид покойника всегда нагоняет тоску и вызывает несварение пищи. Однако желудок покойного продолжает работать некоторое время, давая возможность осуществить самопереваривание слизистой, выстилающей изнутри этот важнейший для людоеда орган. Кишечник тоже оказывается агрессивным по отношении к собственным ворсинкам. Такие данные мы установили, вытащив гусак – комплекс внутренних органов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158