Но если этот образ или,
вернее, это формальное созерцание есть неотъемлемое свойство нашей чувственности,
посредством которой только и даются нам предметы, чувственность же эта представляет
не вещи сами по себе, а только их явления,- то становится вполне понятным и вместе с
тем неопровержимо доказанным, что все внешние предметы нашего чувственно
воспринимаемого мира необходимо должны со всей точностью согласовываться с
положениями геометрии, так как сама чувственность делает возможными эти предметы
лишь как явления только посредством своей формы внешнего созерцания (пространства),
которой занимается геометр. Всегда останется замечательным явлением в истории
философии то, что было время, когда даже математики, бывшие вместе с тем философами,
начали сомневаться если не в правильности своих геометрических положений - насколько
они касаются только пространства,- то в объективной значимости самого этого понятия и
всех его геометрических определений и в применении их к природе; они опасались, не
состоит ли линия в природе из физических точек, а следовательно, не состоит ли истинное
{18}
пространство в объекте из простых частей, хотя пространство, которое мыслит себе
геометр, нисколько из этого не состоит. Они не признавали, что именно это пространство
в мыслях делает возможным физическое пространство, т. е. протяжение самой материи;
что пространство есть вовсе не свойство вещей самих по себе, а только форма нашей
способности чувственного представления; что все предметы в пространстве суть лишь
явления, т. е. не вещи сами по себе, а представления нашего чувственного созерцания; что
поскольку пространство, как его мыслит себе геометр, есть как раз форма чувственного
созерцания, которую мы a priori находим в себе и которая содержит основание для
возможности всех внешних явлений (по их форме), то эти явления необходимо и со всей
точностью должны согласовываться с положениями геометра, которые он выводит не из
какого-нибудь выдуманного понятия, а из субъективной основы всех внешних явлений, а
именно из самой чувственности. Только так, и никак иначе, может геометр быть
гарантирован в отношении несомненной объективной реальности своих положений
против придирок поверхностной метафизики, какой 6bi странной ни казалась этой
метафизике реальность таких положений, поскольку она не добирается до источников
своих понятий.
Примечание II
Все, что нам дается как предмет, должно быть дано нам в созерцании. Но всякое наше
созерцание происходит только посредством чувств: рассудок ничего не созерцает, а только
рефлектирует. А так как, согласно только что доказанному, чувства никогда и ни в каком
отношении не дают нам познания вещей самих по себе, а позволяют нам познавать только
их явления, которые суть лишь представления чувственности, "то, следовательно, и все
тела вместе с пространством, в котором они находятся, должны считаться только
представлениями в нас самих и существуют они только в ;Х наших мыслях". Не есть ли это
явный идеализм? Идеализм состоит в утверждении, что существуют только мыслящие
существа, а остальные вещи, которые мы думаем воспринимать в созерцании суть только
представления в мыслящих существах, представления, которым на самом деле не
соответствует никакой вне их находящийся предмет. Я же, напротив, говорю: нам даны
вещи как вне нас находящиеся предметы наших чувств, но о том, каковы они сами по себе,
мы ничего не знаем, а знаем только их явления, т. е. представления, которые они в нас
производят, воздействуя на наши чувства. Следовательно, я, конечно, признаю, что вне
нас существуют тела, т. е. вещи, относительно которых нам совершенно неизвестно,
каковы они сами по себе, но о которых мы знаем по представлениям, доставляемым нам
их влиянием на нашу чувственность а получающим от нас название тел,-.название,
означающее, таким образом, только явление того неизвестного нам, но тем не менее
действительного предмета. Разве можно назвать это идеализмом? Это его прямая
противоположность,что о множестве предикатов внешних вещей, не отрицая
действительного их существования, можно сказать: они не принадлежат к этим вещам
самим по себе, а только к их явлениям и вне нашего представления не имеют собственного
существования,- это еще задолго до Локка, но в особенности после него считается
общепринятым и признанным. Сюда относится теплота, цвет, вкус и пр. А что я по
важным причинам причислил к явлениям кроме этих [предикатов] остальные качества
тел, называемые primarias, как-то: протяжение, место и вообще пространство со всем, что
ему присуще (непроницаемость или материальность, фигура и пр.),- не допускать этого нет
ни малейшего основания; и точно так же как тот, кто признает, что цвета не свойства,
присущие объекту самому по себе, а только видоизменения чувства зрения, не может за это
называться идеалистом, так и мое учение не может называться идеалистическим только за
то, что я считаю принадлежащими лишь к явлению тела не одни эти, а даже все свойства,
составляющие созерцание этого тела; ведь существование являющейся вещи этим не
отрицается в отличие от настоящего идеализма, а показывается только, что посредством
чувств мы никак не можем познать эту вещь, какая она есть сама по себе.
Я бы хотел знать, какими же должны быть мои утверждения, чтобы не содержать в себе
никакого идеализма. Без сомнения, я должен был бы сказать не только то, что
представление о пространстве полностью соответствует отношению нашей чувственности
{19}
к объектам (ведь это-то я сказал), но и то, что это представление даже совершенно сходно
с объектом; такое утверждение, однако, для меня так же бессмысленно, как и то, что
ощущение красного имеет сходство со свойством киновари, возбуждающей во мне это
ощущение.
Примечание III
Отсюда легко опровергнуть ничтожное возражение, которое нетрудно предвидеть, а
именно "что в силу идеальности пространства и времени весь чувственно
воспринимаемый мир превратился бы в простую видимость. После того как всякое
философское проникновение в природу чувственного познания было извращено прежде
всего тем, что чувственность усматривали только в некоем виде смутного представления,
по которому мы все еще познаем вещи, как они суть, не будучи лишь способны в этом
нашем представлении привести все к ясному сознанию; и когда мы, напротив, доказали,
что чувственность заключается вовсе не в самом логическом различии ясности или
неясности, а в генетическом различии самого происхождения познания, так как
чувственное познание представляет вовсе не вещи, как они суть, а только способ, каким
они воздействуют на наши чувства, так что через них даются рассудку для рефлексии
только явления, а не сами вещи;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
вернее, это формальное созерцание есть неотъемлемое свойство нашей чувственности,
посредством которой только и даются нам предметы, чувственность же эта представляет
не вещи сами по себе, а только их явления,- то становится вполне понятным и вместе с
тем неопровержимо доказанным, что все внешние предметы нашего чувственно
воспринимаемого мира необходимо должны со всей точностью согласовываться с
положениями геометрии, так как сама чувственность делает возможными эти предметы
лишь как явления только посредством своей формы внешнего созерцания (пространства),
которой занимается геометр. Всегда останется замечательным явлением в истории
философии то, что было время, когда даже математики, бывшие вместе с тем философами,
начали сомневаться если не в правильности своих геометрических положений - насколько
они касаются только пространства,- то в объективной значимости самого этого понятия и
всех его геометрических определений и в применении их к природе; они опасались, не
состоит ли линия в природе из физических точек, а следовательно, не состоит ли истинное
{18}
пространство в объекте из простых частей, хотя пространство, которое мыслит себе
геометр, нисколько из этого не состоит. Они не признавали, что именно это пространство
в мыслях делает возможным физическое пространство, т. е. протяжение самой материи;
что пространство есть вовсе не свойство вещей самих по себе, а только форма нашей
способности чувственного представления; что все предметы в пространстве суть лишь
явления, т. е. не вещи сами по себе, а представления нашего чувственного созерцания; что
поскольку пространство, как его мыслит себе геометр, есть как раз форма чувственного
созерцания, которую мы a priori находим в себе и которая содержит основание для
возможности всех внешних явлений (по их форме), то эти явления необходимо и со всей
точностью должны согласовываться с положениями геометра, которые он выводит не из
какого-нибудь выдуманного понятия, а из субъективной основы всех внешних явлений, а
именно из самой чувственности. Только так, и никак иначе, может геометр быть
гарантирован в отношении несомненной объективной реальности своих положений
против придирок поверхностной метафизики, какой 6bi странной ни казалась этой
метафизике реальность таких положений, поскольку она не добирается до источников
своих понятий.
Примечание II
Все, что нам дается как предмет, должно быть дано нам в созерцании. Но всякое наше
созерцание происходит только посредством чувств: рассудок ничего не созерцает, а только
рефлектирует. А так как, согласно только что доказанному, чувства никогда и ни в каком
отношении не дают нам познания вещей самих по себе, а позволяют нам познавать только
их явления, которые суть лишь представления чувственности, "то, следовательно, и все
тела вместе с пространством, в котором они находятся, должны считаться только
представлениями в нас самих и существуют они только в ;Х наших мыслях". Не есть ли это
явный идеализм? Идеализм состоит в утверждении, что существуют только мыслящие
существа, а остальные вещи, которые мы думаем воспринимать в созерцании суть только
представления в мыслящих существах, представления, которым на самом деле не
соответствует никакой вне их находящийся предмет. Я же, напротив, говорю: нам даны
вещи как вне нас находящиеся предметы наших чувств, но о том, каковы они сами по себе,
мы ничего не знаем, а знаем только их явления, т. е. представления, которые они в нас
производят, воздействуя на наши чувства. Следовательно, я, конечно, признаю, что вне
нас существуют тела, т. е. вещи, относительно которых нам совершенно неизвестно,
каковы они сами по себе, но о которых мы знаем по представлениям, доставляемым нам
их влиянием на нашу чувственность а получающим от нас название тел,-.название,
означающее, таким образом, только явление того неизвестного нам, но тем не менее
действительного предмета. Разве можно назвать это идеализмом? Это его прямая
противоположность,что о множестве предикатов внешних вещей, не отрицая
действительного их существования, можно сказать: они не принадлежат к этим вещам
самим по себе, а только к их явлениям и вне нашего представления не имеют собственного
существования,- это еще задолго до Локка, но в особенности после него считается
общепринятым и признанным. Сюда относится теплота, цвет, вкус и пр. А что я по
важным причинам причислил к явлениям кроме этих [предикатов] остальные качества
тел, называемые primarias, как-то: протяжение, место и вообще пространство со всем, что
ему присуще (непроницаемость или материальность, фигура и пр.),- не допускать этого нет
ни малейшего основания; и точно так же как тот, кто признает, что цвета не свойства,
присущие объекту самому по себе, а только видоизменения чувства зрения, не может за это
называться идеалистом, так и мое учение не может называться идеалистическим только за
то, что я считаю принадлежащими лишь к явлению тела не одни эти, а даже все свойства,
составляющие созерцание этого тела; ведь существование являющейся вещи этим не
отрицается в отличие от настоящего идеализма, а показывается только, что посредством
чувств мы никак не можем познать эту вещь, какая она есть сама по себе.
Я бы хотел знать, какими же должны быть мои утверждения, чтобы не содержать в себе
никакого идеализма. Без сомнения, я должен был бы сказать не только то, что
представление о пространстве полностью соответствует отношению нашей чувственности
{19}
к объектам (ведь это-то я сказал), но и то, что это представление даже совершенно сходно
с объектом; такое утверждение, однако, для меня так же бессмысленно, как и то, что
ощущение красного имеет сходство со свойством киновари, возбуждающей во мне это
ощущение.
Примечание III
Отсюда легко опровергнуть ничтожное возражение, которое нетрудно предвидеть, а
именно "что в силу идеальности пространства и времени весь чувственно
воспринимаемый мир превратился бы в простую видимость. После того как всякое
философское проникновение в природу чувственного познания было извращено прежде
всего тем, что чувственность усматривали только в некоем виде смутного представления,
по которому мы все еще познаем вещи, как они суть, не будучи лишь способны в этом
нашем представлении привести все к ясному сознанию; и когда мы, напротив, доказали,
что чувственность заключается вовсе не в самом логическом различии ясности или
неясности, а в генетическом различии самого происхождения познания, так как
чувственное познание представляет вовсе не вещи, как они суть, а только способ, каким
они воздействуют на наши чувства, так что через них даются рассудку для рефлексии
только явления, а не сами вещи;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39