Таким
образом, в метафизике как спекулятивной науке чистого разума никогда нельзя ссылаться
на обыденный человеческий рассудок; это уместно лишь тогда, когда мы вынуждены ее
покинуть и отказаться (при некоторых обстоятельствах) от всякого чистого спекулятивного
познания, которое всегда должно быть знанием, стало быть, отказаться и от самой
метафизики и ее учений; тогда для нас возможна только основанная на разуме вера,
которая и окажется достаточной для наших потребностей (а может быть, и более
благотворной, чем само знание). Ведь в таком случае совершенно меняется все положение
дела. Метафизика не только в целом, но и во всех своих частях должна быть наукой, иначе
она ничто, ибо как спекуляция чистого разума она вообще-то имеет только одну опору -
всеобщие воззрения. Однако вне метафизики правдоподобие и здравый человеческий
смысл могут, конечно, иметь свое полезное и правомерное применение, но по совершенно
особым основоположениям, значение которых всегда зависит от отношения к
практическому.
Вот то, что я считаю себя вправе требовать для возможности метафизики как науки.
ПРИЛОЖЕНИЕ
О ТОМ, ЧТО МОЖЕТ БЫТЬ СДЕЛАНО, ЧТОБЫ ПРЕВРАТИТЬ В
ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ МЕТАФИЗИКУ КАК НАУКУ
Так как все пути, по которым до сих пор шли, не достигли этой цели, да она никогда и не
будет достигнута без предваряющей критики чистого разума, то нет ничего
несправедливого в требовании подвергнуть точной и тщательной проверке предлагаемый
здесь опыт, если не считают еще более желательным вовсе отказаться от всяких
притязаний на метафизику, против чего возразить нельзя, если только остаются верными
своему намерению. Если принимать ход вещей так, как он действительно совершается, а
не так, как он должен был бы совершаться, то бывают двоякого вида суждения: суждение,
предшествующее исследованию, и таково в нашем случае суждение, в котором читатель на
основании своей метафизики судит о критике чистого разума (которая должна еще только
исследовать возможность метафизики), а затем другое суждение, которое идет за
исследованием, когда читатель может на некоторое время оставить в стороне выводы из
критических исследований, сильно расходящихся с принятой им метафизикой, и сначала
рассматривает основания, из которых делаются эти выводы. Если бы то, что излагает
обыденная метафизика, было совершенно достоверно (как, например, в геометрии), то
первый способ суждения имел бы силу; действительно, если выводы из тех или иных
основоположений противоречат общепризнанным истинам, то эти основоположения
ложны и должны быть отвергнуты без всякого дальнейшего исследования. Если же
{60}
метафизика не располагает запасом бесспорно достоверных (синтетических) положений, а
дело может обстоять даже так, что имеется множество положений, которые, будучи столь
же правдоподобными, как и лучшие среди них, тем не менее не согласуются между собой в
своих выводах, и что вообще не оказывается никакого верного критерия истинности
собственно метафизических (синтетических) положений в ней,- то первый способ
суждения не может иметь место, а исследование основоположений критики должно
предварять всякое суждение о ее ценности или негодности.
ОБРАЗЧИК СУЖДЕНИЯ О КРИТИКЕ, ПРЕДШЕСТВУЮЩЕГО ИССЛЕДОВАНИЮ
Такое суждение можно найти в "Gottingische gelehrte Anzeigen", в третьей статье приложения
от 19 января 1782 г., стр. 40 и сл.
Когда автор, хорошо знакомый с предметом своего сочинения и старавшийся внести в его
разработку собственные мысли, попадает в руки рецензента, который с своей стороны
достаточно проницателен, чтобы выведать те моменты, от коих, собственно, зависит
достоинство или негодность сочинения, и который не столько обращает внимание на
слова, сколько следит за самой сутью дела и выискивает и исследует не одни только
принципы, из которых исходит автор,- то, хотя бы этому автору и не нравилась строгость
приговора, публике это безразлично, так как она при этом выигрывает; да и сам автор
может быть доволен, получая возможность исправить или пояснить свои статьи,
заблаговременно разобранные знатоком, и таким образом - если он думает, что в сущности
прав,- устранить вовремя камень преткновения, который мог бы быть впоследствии
невыгоден для его сочинения.
Я с своим рецензентом нахожусь совсем в другом положении. Он, кажется, вообще не
понимает, о чем, собственно, идет речь в том исследовании, которым я (удачно или
неудачно) занимался; виной ли тому отсутствие терпения, которое необходимо, чтобы
продумать обширное сочинение, или досада на грозящую реформу в такой науке, где он
давно уже все считает для себя выясненным, или же (что я неохотно предполагаю)
действительная ограниченность понимания, не позволяющая ему никогда выйти мыслью
за пределы своей школьной метафизики,- одним словом, он поспешно пробегает длинный
ряд положений, не вызывающих, если не знать их предпосылок, никаких мыслей, то тут,
то там высказывает свое порицание, основания для которого так же мало понятны
читателю,как и те положения, против которых оно направлено, и, таким образом, он не
может ни принести публике полезные сведения, ни сколько-нибудь повредить мне во
мнении знатоков; поэтому я совсем бы оставил без внимания этот отзыв, если бы он не
давал мне повода к некоторым объяснениям, могущим в некоторых случаях предохранить
читателя этих пролегоменов от неправильного толкования.
Но чтобы все же стать на такую точку зрения, с которой легче всего можно было бы
показать все сочинение в невыгодном для автора свете, не затрудняясь никаким особым
исследованием, рецензент начинает и кончает следующим утверждением: "Это сочинение
есть система трансцендентального или, как он это переводит, высшего идеализма".
Взглянув на эти строки, я сразу понял, какая отсюда выйдет рецензия, вроде того как если
бы кто-нибудь, никогда не слыхавший о геометрии и до того ни разу не заглянувший в нее,
нашел бы ["Начала"] Евклида и, наткнувшись при перелистывании книги на множество
фигур, сказал бы, если бы спросили его мнение: "Эта книга есть систематическое
наставление к рисованию; автор пользуется особым языком, чтобы давать неясные,
непонятные предписания, которые в конце концов могут привести лишь к тому, что
всякий может сделать с помощью хорошего естественного глазомера".
Посмотрим, однако, что это за идеализм, который проходит через все мое сочинение, хотя
далеко не составляет душу системы.
{61}
Тезис всякого настоящего идеалиста, от элеатской школы до епископа Беркли, содержится
в следующей формуле: "Всякое познание из чувств и опыта есть одна лишь видимость, и
истина только в идеях чистого рассудка и разума".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
образом, в метафизике как спекулятивной науке чистого разума никогда нельзя ссылаться
на обыденный человеческий рассудок; это уместно лишь тогда, когда мы вынуждены ее
покинуть и отказаться (при некоторых обстоятельствах) от всякого чистого спекулятивного
познания, которое всегда должно быть знанием, стало быть, отказаться и от самой
метафизики и ее учений; тогда для нас возможна только основанная на разуме вера,
которая и окажется достаточной для наших потребностей (а может быть, и более
благотворной, чем само знание). Ведь в таком случае совершенно меняется все положение
дела. Метафизика не только в целом, но и во всех своих частях должна быть наукой, иначе
она ничто, ибо как спекуляция чистого разума она вообще-то имеет только одну опору -
всеобщие воззрения. Однако вне метафизики правдоподобие и здравый человеческий
смысл могут, конечно, иметь свое полезное и правомерное применение, но по совершенно
особым основоположениям, значение которых всегда зависит от отношения к
практическому.
Вот то, что я считаю себя вправе требовать для возможности метафизики как науки.
ПРИЛОЖЕНИЕ
О ТОМ, ЧТО МОЖЕТ БЫТЬ СДЕЛАНО, ЧТОБЫ ПРЕВРАТИТЬ В
ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ МЕТАФИЗИКУ КАК НАУКУ
Так как все пути, по которым до сих пор шли, не достигли этой цели, да она никогда и не
будет достигнута без предваряющей критики чистого разума, то нет ничего
несправедливого в требовании подвергнуть точной и тщательной проверке предлагаемый
здесь опыт, если не считают еще более желательным вовсе отказаться от всяких
притязаний на метафизику, против чего возразить нельзя, если только остаются верными
своему намерению. Если принимать ход вещей так, как он действительно совершается, а
не так, как он должен был бы совершаться, то бывают двоякого вида суждения: суждение,
предшествующее исследованию, и таково в нашем случае суждение, в котором читатель на
основании своей метафизики судит о критике чистого разума (которая должна еще только
исследовать возможность метафизики), а затем другое суждение, которое идет за
исследованием, когда читатель может на некоторое время оставить в стороне выводы из
критических исследований, сильно расходящихся с принятой им метафизикой, и сначала
рассматривает основания, из которых делаются эти выводы. Если бы то, что излагает
обыденная метафизика, было совершенно достоверно (как, например, в геометрии), то
первый способ суждения имел бы силу; действительно, если выводы из тех или иных
основоположений противоречат общепризнанным истинам, то эти основоположения
ложны и должны быть отвергнуты без всякого дальнейшего исследования. Если же
{60}
метафизика не располагает запасом бесспорно достоверных (синтетических) положений, а
дело может обстоять даже так, что имеется множество положений, которые, будучи столь
же правдоподобными, как и лучшие среди них, тем не менее не согласуются между собой в
своих выводах, и что вообще не оказывается никакого верного критерия истинности
собственно метафизических (синтетических) положений в ней,- то первый способ
суждения не может иметь место, а исследование основоположений критики должно
предварять всякое суждение о ее ценности или негодности.
ОБРАЗЧИК СУЖДЕНИЯ О КРИТИКЕ, ПРЕДШЕСТВУЮЩЕГО ИССЛЕДОВАНИЮ
Такое суждение можно найти в "Gottingische gelehrte Anzeigen", в третьей статье приложения
от 19 января 1782 г., стр. 40 и сл.
Когда автор, хорошо знакомый с предметом своего сочинения и старавшийся внести в его
разработку собственные мысли, попадает в руки рецензента, который с своей стороны
достаточно проницателен, чтобы выведать те моменты, от коих, собственно, зависит
достоинство или негодность сочинения, и который не столько обращает внимание на
слова, сколько следит за самой сутью дела и выискивает и исследует не одни только
принципы, из которых исходит автор,- то, хотя бы этому автору и не нравилась строгость
приговора, публике это безразлично, так как она при этом выигрывает; да и сам автор
может быть доволен, получая возможность исправить или пояснить свои статьи,
заблаговременно разобранные знатоком, и таким образом - если он думает, что в сущности
прав,- устранить вовремя камень преткновения, который мог бы быть впоследствии
невыгоден для его сочинения.
Я с своим рецензентом нахожусь совсем в другом положении. Он, кажется, вообще не
понимает, о чем, собственно, идет речь в том исследовании, которым я (удачно или
неудачно) занимался; виной ли тому отсутствие терпения, которое необходимо, чтобы
продумать обширное сочинение, или досада на грозящую реформу в такой науке, где он
давно уже все считает для себя выясненным, или же (что я неохотно предполагаю)
действительная ограниченность понимания, не позволяющая ему никогда выйти мыслью
за пределы своей школьной метафизики,- одним словом, он поспешно пробегает длинный
ряд положений, не вызывающих, если не знать их предпосылок, никаких мыслей, то тут,
то там высказывает свое порицание, основания для которого так же мало понятны
читателю,как и те положения, против которых оно направлено, и, таким образом, он не
может ни принести публике полезные сведения, ни сколько-нибудь повредить мне во
мнении знатоков; поэтому я совсем бы оставил без внимания этот отзыв, если бы он не
давал мне повода к некоторым объяснениям, могущим в некоторых случаях предохранить
читателя этих пролегоменов от неправильного толкования.
Но чтобы все же стать на такую точку зрения, с которой легче всего можно было бы
показать все сочинение в невыгодном для автора свете, не затрудняясь никаким особым
исследованием, рецензент начинает и кончает следующим утверждением: "Это сочинение
есть система трансцендентального или, как он это переводит, высшего идеализма".
Взглянув на эти строки, я сразу понял, какая отсюда выйдет рецензия, вроде того как если
бы кто-нибудь, никогда не слыхавший о геометрии и до того ни разу не заглянувший в нее,
нашел бы ["Начала"] Евклида и, наткнувшись при перелистывании книги на множество
фигур, сказал бы, если бы спросили его мнение: "Эта книга есть систематическое
наставление к рисованию; автор пользуется особым языком, чтобы давать неясные,
непонятные предписания, которые в конце концов могут привести лишь к тому, что
всякий может сделать с помощью хорошего естественного глазомера".
Посмотрим, однако, что это за идеализм, который проходит через все мое сочинение, хотя
далеко не составляет душу системы.
{61}
Тезис всякого настоящего идеалиста, от элеатской школы до епископа Беркли, содержится
в следующей формуле: "Всякое познание из чувств и опыта есть одна лишь видимость, и
истина только в идеях чистого рассудка и разума".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39