Итак, перед нами природа, основывающаяся на законах, которые рассудок познает a priori и
притом главным образом из всеобщих принципов определения пространства. И я
спрашиваю: находятся ли эти законы природы в пространстве, а рассудок изучает их,
стараясь лишь исследовать богатый содержанием смысл пространства, или же они
находятся в рассудке и в том способе, каким он определяет пространство по условиям
синтетического единства, на которое направлены все его понятия? Пространство есть
нечто столь однообразное и столь неопределенное в отношении всех особых свойств, что
в нем, конечно, не станут искать сокровищницу законов природы. Напротив, то, что
определяет пространство в качестве круга, конуса и шара, есть рассудок, поскольку он
содержит основание для единства их построения. Чистая всеобщая форма созерцания,
называемая пространством, есть, разумеется, субстрат всех созерцаний, предназначаемых
для отдельных объектов, и в пространстве заключено, конечно, условие возможности и
многообразия этих созерцаний; но единство объектов определяется исключительно
рассудком, и притом по условиям, лежащим в его собственной природе. Таким образом,
рассудок есть источник всеобщего порядка природы, так как он подводит все явления под
свои собственные законы и только этим a priori осуществляет опыт (по его форме), в силу
чего все, что познается на опыте, необходимо подчинено законам рассудка. Мы имеем
дело не с природой вещей самих по себе, которая независима и от условий нашей
чувственности, и от условий рассудка, а с природой как предметом возможного опыта; и
здесь от рассудка, делающего возможным этот опыт, зависит также и то, что чувственно
воспринимаемый мир но есть никакой предмет опыта пли что он есть природа.
{35}
39. Приложение к чистому естествознанию. О системе категории
Для философа нет ничего более желательного, чем суметь вывести из одного априорного
принципа и соединить таким образом в одно познание все многообразное [содержание]
понятий и основоположений, которые прежде, при их применении in concrete,
представлялись ему разрозненными. Прежде он только верил, что полностью накоплено
то, что оставалось ему после определенного отвлечения и что, как казалось ему через
сравнение их друг с другом, составляет особый вид познаний,-но это был только агрегат;
теперь же опознает, что именно столько-то [познаний] - ни больше, ни меньше - может
составить вид знаний; он усмотрел необходимость произведенной им классификации, что
и есть понимание, и только теперь имеет он систему. Отыскание в обыденном познании
тех понятий, которые не основываются ни на каком особенном опыте и тем не менее
встречаются во всяком опытном познании, составляя как бы одну лишь форму связи,
предполагает так же мало размышления и понимания, как отыскивание в каком-нибудь
языке правил действительного употребления слов вообще и, следовательно, собирание
элементов грамматики (оба изыскания действительно очень близки между собой), будучи,
однако, Be в состоянии указать причину, почему каждый язык мест именно это, а не другое
формальное качество и, не менее, почему имеется именно столько - не больше и не меньше
- такого рода формальных определений языка.
Аристотель собрал десять таких чистых первоначальных понятий под именем категорий
(их называют предикаментами) . Потом ему пришлось добавить ним еще пять
постпредикаментов, которые, впрочем, отчасти уже заключались в категориях (например,
rius, simul, motus). Но этот конгломерат (Rhapsodie)мог иметь скорее значение указания для
будущего исследователя, чем значение идеи, разработанной согласно правилам; поэтому с
дальнейшим развитием философии он был отвергнут как совершенно бесполезный.
При исследовании чистых (не содержащих ничего эмпирического) элементов
человеческого познания мне прежде всего удалось после долгого размышления с
достоверностью отличить и отделить чистые первоначальные понятия чувственности
(пространство и время) от понятий рассудка. Этим из Аристотелева списка были
исключены категории 7, 8 и 9-я. Остальные не могли мне быть полезны из-за отсутствия
принципа, по которому можно было бы полностью измерить рассудок и с полнотой и
точностью определить все его функции, откуда проистекают его чистые понятия.
А чтобы найти такой принцип, я стал искать такое рассудочное действие, которое
содержит все прочие и отличается только разными видоизменениями или моментами в
приведении многообразного [содержания] представлений к единству мышления вообще; и
вот я нашел, что это действие рассудка состоит в составлении суждений. Здесь передо
мной были уже готовые, хотя и не совсем свободные от недостатков, труды логиков, с
помощью которых я и был в состоянии представить полную таблицу чистых рассудочных
функций, неопределенных, однако, в отношении какого-либо объекта. Наконец, я соотнес
эти функции суждения с объектами вообще или, вернее, с условием для определения
объективной значимости суждений; так появились чистые рассудочные понятия,
относительно которых я мог не сомневаться, что именно только они и только в таком
количестве могут составлять все наше познание вещей из чистого рассудка. Я назвал их,
естественно, старым именем категорий, оставив за собой право - коль скоро должна была
быть создана система трансцендентальной философии, ради которой я имел теперь дело
только с критикой самого разума,- полностью присоединить под названием предикабилий
все понятия, выводимые из них путем соединения их или друг с другом, пли с чистой
формой явления (пространством и временем), или с их материей, поскольку она еще не
определена эмпирически (предмет ощущения вообще).
Но главное в этой системе категорий, чем она отличается от того старого, лишенного
всякого принципа конгломерата и почему она одна и заслуживает быть отнесенной к
философии, состоит в том, что посредством нее можно было точно определить истинное
значение чистых рассудочных понятий и условие их применения. Действительно,
{36}
оказалось, что сами по себе эти понятия суть только логические функции и, как таковые, не
составляют ни малейшего понятия об объекте самом по себе, а нуждаются в чувственном
созерцании как в своей основе; и в таком случае они служат только для того, чтобы
определять в отношении всех функций суждения эмпирические положения, вообще-то
неопределенные и безразличные к ним, сообщать им тем самым общезначимость и
посредством них делать возможными суждения опыта вообще.
Такое понимание природы категорий, ограничивающее их одним лишь применением в
опыте, не приходило в голову ни первосоздателю их, ни кому-либо другому после него;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39