Но в мыслях его было: «спасаю ваши жизни».
Удивление сразило меня, как пощечина. Я повернулся на сиденье.
— Если бы ты с самого начала нормально выполнял свою работу, то ничего этого не произошло бы.
Его лицо превратилось в каменную маску. Посмотрев на него, я увидел Киссиндру в его чертах, в его глазах, в его мыслях. Он встал, не ответив ничего, и пошел вниз по проходу, чтобы сесть рядом с Натазой. Я не успел спросить его о Киссиндре. Я обругал себя за то, что сказал такое, за то, что вообще что-то сказал.
Эскадрилья флайеров пошла на взлет, и, выровнявшись, полетела над рифами в сторону Тау Ривертона. Я смотрел на Джеби, сидящего на коленях у отца, начинающего уже делить с ним его необузданную радость, почувствовал, что мальчик начинает вспоминать, что этот человек когда-то был частью его жизни. Остальные легионеры сняли один за другим шлемы и перчатки, говорили с отцом, улыбались и играли с мальчиком. Тут были не только мужчины — среди легионеров оказались и женщины.
Все их поздравления, их забота, их радость были неподдельными. Что-то сместилось в моей голове, когда я понял, что у таких же безликих машин убийства, расстрелявших гидранскую демонстрацию, был разум, были свои мысли. Эти люди были друзьями Натазы и гордились, что приняли участие в спасении его сына.
Теперь они едва обращали на меня внимание. В наручниках, привязанный к сиденью, я не представлял угрозы для них, и я не был человеком… даже человеком. Я выбыл из существования, пока мы не прибудем в Ривертон. Тогда они вспомнят обо мне. Мысль об этом радости мне не принесла. Я откинулся на спинку сиденья. Ссадины стягивали кожу на подбородке, а я пытался набраться откуда-нибудь мужества встретить то, что мне предстоит.
Мийа в безопасности. По крайней мере, это я знал. И о Джеби позаботятся те, кто любит его. После всего случившегося Тау не убил его. Я не знаю почему, но пока он в безопасности, причина такого поворота не имеет значения. Время, отведенное нам побыть вместе, прошло. Я знал, что так будет, я даже не мог сожалеть об этом.
Я попытался сконцентрироваться на Джеби, на мягком море комфорта, окружающем его, попытался представить, каково это — иметь отца, который искал тебя и наконец нашел. Но у меня не было отца, и представить нашу встречу у меня не получилось.
Чистая, крепкая нить пси-энергии, связывающая нас с Джеби, истончалась — сигнал стал отрывистым. Я снова собрался, думая, что его потревожили мои эмоции. Но сделав так, я понял, что дело не в этом: монастырь оставался за нашей спиной, а с ним и его чудесное целебное влияние. Внезапно я вспомнил, что не только Джеби потеряет все, что вернули ему рифы. Потеряю все и я.
«Джеби. — Я повернулся, чтобы увидеть его лицо, надеясь, что удаление от монастыря не так влияет на него. — Джеби».
Он взглянул на меня, услышав свое имя, переданное мысленно. Какое-то время его взгляд был рассеянным и смущенным. Когда он попытался ответить мне, его мысли оборвались, тело судорожно дернулось в отцовских объятиях.
Натаза взглянул на сына. Я почувствовал его поднимающуюся панику, тупое отрицание, — он не хотел замечать происходящего с сыном. Он боялся, что даже секундная неуверенность в здоровье сына вернет ребенка в прежнее состояние. Он помнил мое предупреждение: это все равно произойдет…
Я почувствовал на себе взгляд Натазы, его настойчивый вопрос просочился мне в мозг. Я сжал свои мысли и вышвырнул его оттуда.
Джеби с жалобным хныканьем протянул ко мне руки.
— Кот… — позвал он меня, и слово прозвучало еще вполне отчетливо.
И я точно знал, что он сейчас чувствует. Я попытался вырваться из стягивающих меня пут, но руки мои были скованы за спиной, и я не мог дотянуться до него. Я расслабился и попытался собрать оставшиеся крупицы ментального контроля, убирая все остальное из своих мыслей, желая успокоить мальчика, насколько смогу, единственным оставшимся мне способом.
Джеби затих на руках у отца, отвечая словом или двумя на его вопросы. Уголком глаза я заметил, что Перримид смотрел на меня, словно понял, что я делаю. На его лице углубились морщины, и я не мог отвлечься, чтобы понять почему. Но он ничего не сказал, не велел легионерам налепить мне наркотик, чтобы заблокировать пси-способности.
Наконец под нами широко раскинулись четкие геометрические формы Ривертона, и флайеры пошли на снижение к конечной точке нашего путешествия: к Центру безопасности Тау.
Джеби тихо отдыхал, прижавшись к отцу, не двигаясь и не говоря ничего, все еще пребывая в сознании и хоть как-то контролируя тело. Он жалобно захныкал, когда мои глаза остановились на здании, узнавая его, и мое потрясение проникло в его мозг по связывающей нас нити.
Я отвел взгляд от окна, используя все свои физические чувства, чтобы оставаться сконцентрированным на нем. Мне требовался весь самоконтроль, чтобы мой страх не оборвал последнюю тонкую нить нашей связи. Флайер приземлился на территории Центра безопасности. Натаза встал со своего сиденья и поставил Джеби на пол, мягко придерживая его.
Чья-то рука грубо опустилась на мое плечо.
— Он уже обливается потом, лейтенант, — сказал легионер, развязывая меня и поднимая на ноги.
Фахд остановился передо мной и пробормотал:
— Скоро ты будешь обливаться кровью, урод. Джеби за моей спиной беспомощно заплакал. Я обернулся: мальчик выпал из рук отца, когда Фахд разрушил остатки моего контроля, а с ним угасла возможность Джеби контролировать свое тело.
Натаза опустился на колени, чтобы поднять маленькое дергающееся тело. Он прижал Джеби к себе.
— Джеби! — крикнул он. — Джеби! — Он снова взглянул на меня, в его взгляде читались вопросы, на которые я не мог ответить так, как ему хотелось бы.
«Джеби!» — крикнул я в мертвую, темную тишину, в которой не было и следа мыслей ребенка — никаких доказательств того, что все вокруг меня внезапно не перестали существовать. Даже зеленоглазый Фахд, стоящий передо мной с глупой ухмылкой, казался не более живым, чем прах моих выгоревших пси-способностей.
Снова посмотрев на него, я понял, что на самом деле не он, а я уже был мертвым. Он усмехнулся, решив, что такое выражение на моем лице — полностью его заслуга. Он заставил меня повернуться и повел с посадочного поля к зданию, не давая оглянуться. Я слышал, как становится все нетерпеливей и громче голос Натазы, пытающегося добиться ответа от сына. Я слышал бормотание других озабоченных голосов, голосов, которые были полны радости, когда мы улетали из монастыря.
Перримид внезапно оказался рядом. Из-за барьеров из шлемов он крикнул:
— Джеби… Что с ним случилось? Что ты делал?
— Я ничего с ним не делал, — зло ответил я. — Я говорил Натазе. Мийа пыталась объяснить вам, что это такое место!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130
Удивление сразило меня, как пощечина. Я повернулся на сиденье.
— Если бы ты с самого начала нормально выполнял свою работу, то ничего этого не произошло бы.
Его лицо превратилось в каменную маску. Посмотрев на него, я увидел Киссиндру в его чертах, в его глазах, в его мыслях. Он встал, не ответив ничего, и пошел вниз по проходу, чтобы сесть рядом с Натазой. Я не успел спросить его о Киссиндре. Я обругал себя за то, что сказал такое, за то, что вообще что-то сказал.
Эскадрилья флайеров пошла на взлет, и, выровнявшись, полетела над рифами в сторону Тау Ривертона. Я смотрел на Джеби, сидящего на коленях у отца, начинающего уже делить с ним его необузданную радость, почувствовал, что мальчик начинает вспоминать, что этот человек когда-то был частью его жизни. Остальные легионеры сняли один за другим шлемы и перчатки, говорили с отцом, улыбались и играли с мальчиком. Тут были не только мужчины — среди легионеров оказались и женщины.
Все их поздравления, их забота, их радость были неподдельными. Что-то сместилось в моей голове, когда я понял, что у таких же безликих машин убийства, расстрелявших гидранскую демонстрацию, был разум, были свои мысли. Эти люди были друзьями Натазы и гордились, что приняли участие в спасении его сына.
Теперь они едва обращали на меня внимание. В наручниках, привязанный к сиденью, я не представлял угрозы для них, и я не был человеком… даже человеком. Я выбыл из существования, пока мы не прибудем в Ривертон. Тогда они вспомнят обо мне. Мысль об этом радости мне не принесла. Я откинулся на спинку сиденья. Ссадины стягивали кожу на подбородке, а я пытался набраться откуда-нибудь мужества встретить то, что мне предстоит.
Мийа в безопасности. По крайней мере, это я знал. И о Джеби позаботятся те, кто любит его. После всего случившегося Тау не убил его. Я не знаю почему, но пока он в безопасности, причина такого поворота не имеет значения. Время, отведенное нам побыть вместе, прошло. Я знал, что так будет, я даже не мог сожалеть об этом.
Я попытался сконцентрироваться на Джеби, на мягком море комфорта, окружающем его, попытался представить, каково это — иметь отца, который искал тебя и наконец нашел. Но у меня не было отца, и представить нашу встречу у меня не получилось.
Чистая, крепкая нить пси-энергии, связывающая нас с Джеби, истончалась — сигнал стал отрывистым. Я снова собрался, думая, что его потревожили мои эмоции. Но сделав так, я понял, что дело не в этом: монастырь оставался за нашей спиной, а с ним и его чудесное целебное влияние. Внезапно я вспомнил, что не только Джеби потеряет все, что вернули ему рифы. Потеряю все и я.
«Джеби. — Я повернулся, чтобы увидеть его лицо, надеясь, что удаление от монастыря не так влияет на него. — Джеби».
Он взглянул на меня, услышав свое имя, переданное мысленно. Какое-то время его взгляд был рассеянным и смущенным. Когда он попытался ответить мне, его мысли оборвались, тело судорожно дернулось в отцовских объятиях.
Натаза взглянул на сына. Я почувствовал его поднимающуюся панику, тупое отрицание, — он не хотел замечать происходящего с сыном. Он боялся, что даже секундная неуверенность в здоровье сына вернет ребенка в прежнее состояние. Он помнил мое предупреждение: это все равно произойдет…
Я почувствовал на себе взгляд Натазы, его настойчивый вопрос просочился мне в мозг. Я сжал свои мысли и вышвырнул его оттуда.
Джеби с жалобным хныканьем протянул ко мне руки.
— Кот… — позвал он меня, и слово прозвучало еще вполне отчетливо.
И я точно знал, что он сейчас чувствует. Я попытался вырваться из стягивающих меня пут, но руки мои были скованы за спиной, и я не мог дотянуться до него. Я расслабился и попытался собрать оставшиеся крупицы ментального контроля, убирая все остальное из своих мыслей, желая успокоить мальчика, насколько смогу, единственным оставшимся мне способом.
Джеби затих на руках у отца, отвечая словом или двумя на его вопросы. Уголком глаза я заметил, что Перримид смотрел на меня, словно понял, что я делаю. На его лице углубились морщины, и я не мог отвлечься, чтобы понять почему. Но он ничего не сказал, не велел легионерам налепить мне наркотик, чтобы заблокировать пси-способности.
Наконец под нами широко раскинулись четкие геометрические формы Ривертона, и флайеры пошли на снижение к конечной точке нашего путешествия: к Центру безопасности Тау.
Джеби тихо отдыхал, прижавшись к отцу, не двигаясь и не говоря ничего, все еще пребывая в сознании и хоть как-то контролируя тело. Он жалобно захныкал, когда мои глаза остановились на здании, узнавая его, и мое потрясение проникло в его мозг по связывающей нас нити.
Я отвел взгляд от окна, используя все свои физические чувства, чтобы оставаться сконцентрированным на нем. Мне требовался весь самоконтроль, чтобы мой страх не оборвал последнюю тонкую нить нашей связи. Флайер приземлился на территории Центра безопасности. Натаза встал со своего сиденья и поставил Джеби на пол, мягко придерживая его.
Чья-то рука грубо опустилась на мое плечо.
— Он уже обливается потом, лейтенант, — сказал легионер, развязывая меня и поднимая на ноги.
Фахд остановился передо мной и пробормотал:
— Скоро ты будешь обливаться кровью, урод. Джеби за моей спиной беспомощно заплакал. Я обернулся: мальчик выпал из рук отца, когда Фахд разрушил остатки моего контроля, а с ним угасла возможность Джеби контролировать свое тело.
Натаза опустился на колени, чтобы поднять маленькое дергающееся тело. Он прижал Джеби к себе.
— Джеби! — крикнул он. — Джеби! — Он снова взглянул на меня, в его взгляде читались вопросы, на которые я не мог ответить так, как ему хотелось бы.
«Джеби!» — крикнул я в мертвую, темную тишину, в которой не было и следа мыслей ребенка — никаких доказательств того, что все вокруг меня внезапно не перестали существовать. Даже зеленоглазый Фахд, стоящий передо мной с глупой ухмылкой, казался не более живым, чем прах моих выгоревших пси-способностей.
Снова посмотрев на него, я понял, что на самом деле не он, а я уже был мертвым. Он усмехнулся, решив, что такое выражение на моем лице — полностью его заслуга. Он заставил меня повернуться и повел с посадочного поля к зданию, не давая оглянуться. Я слышал, как становится все нетерпеливей и громче голос Натазы, пытающегося добиться ответа от сына. Я слышал бормотание других озабоченных голосов, голосов, которые были полны радости, когда мы улетали из монастыря.
Перримид внезапно оказался рядом. Из-за барьеров из шлемов он крикнул:
— Джеби… Что с ним случилось? Что ты делал?
— Я ничего с ним не делал, — зло ответил я. — Я говорил Натазе. Мийа пыталась объяснить вам, что это такое место!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130