Он закашлялся и стал разгонять дым рукой.
Воздух в комнате был совершенно неподвижен. Я улыбнулся. Бабушка протянула к нам свою чашку и сказала:
— Намастэ.
Я ответил ей эхом, вместе с Воуно и Киссиндрой! Бабушка отпила немного, мы также поднесли ко рту свои чашки. Я осторожно попробовал напиток, не зная точно, что я пью. Ликер был крепким, как я и предполагал. Я заметил, как увлажнились глаза Киссиндры. Она подняла брови и сделала еще глоток.
Последним отпил Эзра и снова закашлялся. Я опустошил чашку одним глотком, улыбнувшись. Она снова наполнилась сама собою. Я не прикоснулся к ее содержимому, не забывая, что я еще не ел, вспоминая запах еды, недоумевая, где же она, и желая, чтобы она оказалась на столе. Было такое время в моей жизни, когда не есть целый день казалось нормальным. Но я долго уже не жил той жизнью.
Сосуд с лишними чашками исчез со стола. Мгновение стол оставался пустым, затем место бутыли заняла большая полукруглая чаша. Пламя лампады в центре стола колыхнулось, дым пошел вверх спиралью. Я чувствовал мягкое дыхание воздуха, потревоженного движением материи и энергии. Бабушка улыбнулась, кивнув мне, и сказала что-то.
Я взглянул на Boyно.
— Бабушка говорит, что пришло время ужинать. — Он указал на чашу, в которой лежало что-то вроде тушеного мяса. — Она говорит, чтобы ты начинал первым, поскольку давно ничего не ел.
Я посмотрел на стол. Передо мной не было ни тарелки, ни столовых приборов — только то, что я принял за ложки для раскладывания пищи, ожидающие в чаше.
— Мы все едим из одной чаши, — сказал Воуно. — Это традиция. Приступай.
И я приступил, вонзив в блюдо ложку с зубцами. Все наблюдали за тем, как я понес ее ко рту, как будто я обезвреживал бомбу. Я подумал, пользуются ли гидраны ложками? Я ел с набитым ртом. Острая, ароматная, пряная, кисло-сладкая смесь заставила вырваться наружу мои давно уснувшие воспоминания.
Я помнил это. Помнил… Комната, но не эта… Глаза, зеленые, как у старухи, зеленые, как мои, но на другом лице… Теплая комната, укрывающая меня, теплота материнских объятий, ее мысли, шепчущие с любовью мое имя… Мое единственное настоящее имя, которое может быть произнесено только мысленно…
Я проглотил пищу, давясь, очистил мозги обжигающим глотком безымянного ликера и сидел моргая — свет лампады бил мне прямо в глаза.
Мое зрение восстановилось, и я взглянул на Бабушку. Она не двигалась и не говорила ничего, она просто сидела, глядя на меня сквозь вуаль, немного наклонив набок голову.
— И как тебе? — спросил Воуно.
— Острое, — прошептал я. И снова набил рот кушаньем из чаши, не отводя глаз от стола, не прислушиваясь к потерянным голосам, бродящим по извилинам моего мозга, и продолжал есть. Ко мне присоединился Воуно. Краем глаза я заметил, что Киссиндра, как лекарство, прикончила вторую чашку напитка и потянулась за ложкой. Она взглянула на Эзру, сидящего рядом с ней, словно у него была палка в заднице. Он не любит гидранов. Насколько на самом деле сильна его реакция на все эти видимые проявления пси-энергии? Он и не попытался притронуться к еде. Я уверен, что он не сделал и более одного глотка ликера.
— Что туда намешано? — внезапно спросил он. — Я знаю, что он ест все. — Он кивнул в мою сторону. — Но в основном люди несколько более разборчивы. — Он посмотрел на Киссиндру, словно надеясь, что она согласится с ним.
Вместо этого она поднесла ложку с едой ко рту. Я наблюдал, как изменилось ее лицо: она медленно улыбнулась.
— Это замечательно, — сказала она, выдерживая пристальный взгляд Эзры.
— Я не буду так спешить, чтобы есть что-то, о чем я ничего не знаю, — пробормотал тот.
— Тут только овощи и специи, — сказал Воуно. —
Что-то в способе их приготовления традиционное, что-то они взяли от нас. Ничего в этой еде никогда меня не беспокоило. Гидраны — вегетарианцы, — повторил он.
На лице Эзры появилась гримаса.
— Клубни маниоки тоже растительная пища, но если их неправильно приготовить, они ядовиты. Кроме того, это чистейшая антисанитария, когда все едят из одной миски. — Он указал на чашу рукой. — И все здесь… чуждое.
Интересно, что его больше беспокоило: сама еда, то, как она располагалась на столе, или то, как она появилась там?
На столе прямо перед ним появилась вторая, меньших размеров, чаша, полная еды. Он отшатнулся, увидев ее, словно она ожила. Бабушка сказала что-то, указывая пальцем на Эзру, пока тот пялился на чашу. Его взгляд становился все темнее.
— Бабушка говорит, что ты не должен есть с нами, — бесстрастно сказал Воуно. — Она говорит, что ты болен. — Эзра поднял на них глаза, его губы сжались. — Она говорит, что ты должен попить чай-масло. Ты почувствуешь себя намного лучше, — улыбнулся Воуно. На лице Бабушки тоже появилась улыбка.
— Это должно быть слабительное, — пробормотал я.
— Вот что, — сказал Эзра, вскакивая. — Я не хочу этого больше выносить. Мы пришли сюда не для того, чтобы стать объектами насмешек со стороны Воуно или этой… — Он запнулся, взглянув на Бабушку, которая не отводила от меня взгляда.
— Этой — кого? — Я положил свою ложку.
— Прекратите, ради Бога, — Киссиндра остановила меня взглядом. Эзра поймал ее руку. Она высвободилась. — Эзра, сядь! Извините… — Она переводила взгляд с Воуно на Бабушку.
— Воуно, твоя ли это идея или этого ублюдка, она отвратительна, — сказал Эзра. — Я хочу, чтобы ты немедленно отвез нас обратно в Ривертон.
— Минутку, — произнесла Киссиндра, пытаясь подняться на ноги.
— Как ты назвал меня? — вскочил я из-за стола.
— Ты слышал.
— Эй! — Воуно встал одним плавным движением, подняв руки. — Я отвезу обратно всех желающих. Ты не должна ехать с ним, — он посмотрел на Киссиндру. — если не хочешь этого.
Она перевела взгляд с меня на Эзру. Ее лицо окаменело.
— Я поеду, — сказала Киссиндра. Ее слова падали, как булыжники. Она оглянулась на Бабушку и пробормотала: — Я надеюсь… Намастэ, — слегка поклонилась она, даже сейчас не забывая об этикете, и двинулась вслед за Эзрой, который уже покинул комнату.
Я наклонил голову, не отводя взгляд от Бабушки, и последовал за ними. Я пытался задавить свою ярость, не дать ей взять верх надо мной, пытался не оставить ее висеть пеленой в комнате за моей спиной, где каждый почувствует, как она душит его…
Когда я вышел, Эзра и Киссиндра кричали друг на друга. Его лицо было красным в отраженном свете, ее лицо скрывала темнота.
Я взял Эзру за плечо, разворачивая его.
— Перестань, — сказал я. — Здесь любой может почувствовать тебя…
Он отодвинулся от меня.
— Убери от меня свои руки, ты, полукровка, ты…
— Урод? — спросил я.
— Урод! — выкрикнул он, сжав руки в кулаки. — Ты проклятый Богом урод!
— Ну хотя бы не проклятая Богом задница, — сказал я.
Он ринулся на меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130
Воздух в комнате был совершенно неподвижен. Я улыбнулся. Бабушка протянула к нам свою чашку и сказала:
— Намастэ.
Я ответил ей эхом, вместе с Воуно и Киссиндрой! Бабушка отпила немного, мы также поднесли ко рту свои чашки. Я осторожно попробовал напиток, не зная точно, что я пью. Ликер был крепким, как я и предполагал. Я заметил, как увлажнились глаза Киссиндры. Она подняла брови и сделала еще глоток.
Последним отпил Эзра и снова закашлялся. Я опустошил чашку одним глотком, улыбнувшись. Она снова наполнилась сама собою. Я не прикоснулся к ее содержимому, не забывая, что я еще не ел, вспоминая запах еды, недоумевая, где же она, и желая, чтобы она оказалась на столе. Было такое время в моей жизни, когда не есть целый день казалось нормальным. Но я долго уже не жил той жизнью.
Сосуд с лишними чашками исчез со стола. Мгновение стол оставался пустым, затем место бутыли заняла большая полукруглая чаша. Пламя лампады в центре стола колыхнулось, дым пошел вверх спиралью. Я чувствовал мягкое дыхание воздуха, потревоженного движением материи и энергии. Бабушка улыбнулась, кивнув мне, и сказала что-то.
Я взглянул на Boyно.
— Бабушка говорит, что пришло время ужинать. — Он указал на чашу, в которой лежало что-то вроде тушеного мяса. — Она говорит, чтобы ты начинал первым, поскольку давно ничего не ел.
Я посмотрел на стол. Передо мной не было ни тарелки, ни столовых приборов — только то, что я принял за ложки для раскладывания пищи, ожидающие в чаше.
— Мы все едим из одной чаши, — сказал Воуно. — Это традиция. Приступай.
И я приступил, вонзив в блюдо ложку с зубцами. Все наблюдали за тем, как я понес ее ко рту, как будто я обезвреживал бомбу. Я подумал, пользуются ли гидраны ложками? Я ел с набитым ртом. Острая, ароматная, пряная, кисло-сладкая смесь заставила вырваться наружу мои давно уснувшие воспоминания.
Я помнил это. Помнил… Комната, но не эта… Глаза, зеленые, как у старухи, зеленые, как мои, но на другом лице… Теплая комната, укрывающая меня, теплота материнских объятий, ее мысли, шепчущие с любовью мое имя… Мое единственное настоящее имя, которое может быть произнесено только мысленно…
Я проглотил пищу, давясь, очистил мозги обжигающим глотком безымянного ликера и сидел моргая — свет лампады бил мне прямо в глаза.
Мое зрение восстановилось, и я взглянул на Бабушку. Она не двигалась и не говорила ничего, она просто сидела, глядя на меня сквозь вуаль, немного наклонив набок голову.
— И как тебе? — спросил Воуно.
— Острое, — прошептал я. И снова набил рот кушаньем из чаши, не отводя глаз от стола, не прислушиваясь к потерянным голосам, бродящим по извилинам моего мозга, и продолжал есть. Ко мне присоединился Воуно. Краем глаза я заметил, что Киссиндра, как лекарство, прикончила вторую чашку напитка и потянулась за ложкой. Она взглянула на Эзру, сидящего рядом с ней, словно у него была палка в заднице. Он не любит гидранов. Насколько на самом деле сильна его реакция на все эти видимые проявления пси-энергии? Он и не попытался притронуться к еде. Я уверен, что он не сделал и более одного глотка ликера.
— Что туда намешано? — внезапно спросил он. — Я знаю, что он ест все. — Он кивнул в мою сторону. — Но в основном люди несколько более разборчивы. — Он посмотрел на Киссиндру, словно надеясь, что она согласится с ним.
Вместо этого она поднесла ложку с едой ко рту. Я наблюдал, как изменилось ее лицо: она медленно улыбнулась.
— Это замечательно, — сказала она, выдерживая пристальный взгляд Эзры.
— Я не буду так спешить, чтобы есть что-то, о чем я ничего не знаю, — пробормотал тот.
— Тут только овощи и специи, — сказал Воуно. —
Что-то в способе их приготовления традиционное, что-то они взяли от нас. Ничего в этой еде никогда меня не беспокоило. Гидраны — вегетарианцы, — повторил он.
На лице Эзры появилась гримаса.
— Клубни маниоки тоже растительная пища, но если их неправильно приготовить, они ядовиты. Кроме того, это чистейшая антисанитария, когда все едят из одной миски. — Он указал на чашу рукой. — И все здесь… чуждое.
Интересно, что его больше беспокоило: сама еда, то, как она располагалась на столе, или то, как она появилась там?
На столе прямо перед ним появилась вторая, меньших размеров, чаша, полная еды. Он отшатнулся, увидев ее, словно она ожила. Бабушка сказала что-то, указывая пальцем на Эзру, пока тот пялился на чашу. Его взгляд становился все темнее.
— Бабушка говорит, что ты не должен есть с нами, — бесстрастно сказал Воуно. — Она говорит, что ты болен. — Эзра поднял на них глаза, его губы сжались. — Она говорит, что ты должен попить чай-масло. Ты почувствуешь себя намного лучше, — улыбнулся Воуно. На лице Бабушки тоже появилась улыбка.
— Это должно быть слабительное, — пробормотал я.
— Вот что, — сказал Эзра, вскакивая. — Я не хочу этого больше выносить. Мы пришли сюда не для того, чтобы стать объектами насмешек со стороны Воуно или этой… — Он запнулся, взглянув на Бабушку, которая не отводила от меня взгляда.
— Этой — кого? — Я положил свою ложку.
— Прекратите, ради Бога, — Киссиндра остановила меня взглядом. Эзра поймал ее руку. Она высвободилась. — Эзра, сядь! Извините… — Она переводила взгляд с Воуно на Бабушку.
— Воуно, твоя ли это идея или этого ублюдка, она отвратительна, — сказал Эзра. — Я хочу, чтобы ты немедленно отвез нас обратно в Ривертон.
— Минутку, — произнесла Киссиндра, пытаясь подняться на ноги.
— Как ты назвал меня? — вскочил я из-за стола.
— Ты слышал.
— Эй! — Воуно встал одним плавным движением, подняв руки. — Я отвезу обратно всех желающих. Ты не должна ехать с ним, — он посмотрел на Киссиндру. — если не хочешь этого.
Она перевела взгляд с меня на Эзру. Ее лицо окаменело.
— Я поеду, — сказала Киссиндра. Ее слова падали, как булыжники. Она оглянулась на Бабушку и пробормотала: — Я надеюсь… Намастэ, — слегка поклонилась она, даже сейчас не забывая об этикете, и двинулась вслед за Эзрой, который уже покинул комнату.
Я наклонил голову, не отводя взгляд от Бабушки, и последовал за ними. Я пытался задавить свою ярость, не дать ей взять верх надо мной, пытался не оставить ее висеть пеленой в комнате за моей спиной, где каждый почувствует, как она душит его…
Когда я вышел, Эзра и Киссиндра кричали друг на друга. Его лицо было красным в отраженном свете, ее лицо скрывала темнота.
Я взял Эзру за плечо, разворачивая его.
— Перестань, — сказал я. — Здесь любой может почувствовать тебя…
Он отодвинулся от меня.
— Убери от меня свои руки, ты, полукровка, ты…
— Урод? — спросил я.
— Урод! — выкрикнул он, сжав руки в кулаки. — Ты проклятый Богом урод!
— Ну хотя бы не проклятая Богом задница, — сказал я.
Он ринулся на меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130