— Ты здесь. — Он коснулся головы. — Это Мийа?
Я пожал плечами:
— Не знаю. Возможно, рифы. Мы были… в священном месте.
— Она провела тебя туда? — В его голосе было недоверие. — Ни один землянин…
— Я не землянин. — Вытянув руку, я показал ему голую кожу, на которой была только сетка шрамов, которую обычно прикрывал браслет с лентой данных. — Туда нас привела ойазин.
Он вздохнул, словно на этот раз ее мотивы были так же непостижимы для него, как и мои.
— Что ты делаешь здесь? — спросил он наконец. Я рассказал ему по пути обратно, к развалинам, где Бабушка все еще пыталась помочь тем, кому дала убежище. Сейчас она была такой же бездомной, как и они. Когда мы подошли поближе, я заметил других членов Совета, бродящих среди раненых, и незнакомцев, которые, должно быть, были местными медиками.
Когда мои глаза встретились с глазами Бабушки, волна горя, груз прожитых лет переполнили меня. Контакт между нами исчез еще до того, как я успел на него отреагировать. Внезапно мне захотелось предложить ей всю силу, которая осталась в моем сознании, в моем теле. Но мой мозг не мог достичь ее. Я не протянул ей руку, а просто стоял, ненужный и молчаливый, пока Хэньен негромко разговаривал с ней. Я не знал, почему он говорит — из-за меня или так просто проще, когда какофония страдания вопит в их мозгу.
— … Место, где все вы до этого дня были в безопасности. Я найду лучшее место. Мы восстановим… Могу ли я помочь тебе еще чем-нибудь?
Бабушка покачала головой:
— Нам не нужно больше того, что ты можешь дать нам. — Она посмотрела туда, где передвигались сломленные фигуры-тени. — То, чего мы лишились сегодня, вернет только время. — Она внезапно посмотрела на меня. — Только время, Биан, — пробормотала она, коснувшись моего лица. — Только время.
Внезапно на меня нахлынуло горе.
— Что он делает здесь? — Кто-то развернул меня на месте. Один из членов Совета.
— Он со мной, — быстро ответил Хэньен.
— Он со мной, — ответила Бабушка, — Он с нами сейчас.
Это убежище. Это Убежище. Я посмотрел на Бабушку, на непонимающие лица вокруг. Не дай им превратить себя в одного из них, сказал Воуно. — Им. Тау… ДНО. Мийе.
Член Совета нахмурился. Он отпустил меня. Что бы он ни сказал затем или подумал, я все равно не почувствовал, но я видел выражение его глаз. Его руки сжались. Он развернулся, сделав знак Хэньену следовать за ним. К ним присоединились остальные члены Совета. Я видел, как они тихо спорили, бросая взгляды в мою сторону, но не на меня — на развалины. Мне не нужно было слышать их, чтобы понять, о чем они спорят.
Я перевел взгляд на Бабушку. Ветер, трепавший ее плащ и вуаль, был холодным и пыльным.
— Что мне следует делать? — спросил я наконец. — Я не знаю, что делать.
Бабушка пожала плечами.
— Следуй Пути… — Она наклонила голову, когда я промолчал. — Ты ничего не почувствовал?
Я покачал головой. У нас не было достаточно времени… Я остановил свою мысль до того, как она превратилась в слова.
— Я видел Мийю. — Видел ее насквозь, делил с ней мысли, понимал… сливался. Я знал, как повлияло на нее наше слияние, как она увидела меня, что нашла в моем сердце и мыслях. Это было достаточно, чтобы она полюбила меня, но недостаточно, чтобы она меня не оставила.
— Тогда, возможно, она — ответ для тебя, — ответила Бабушка, выждав некоторое время, чтобы быть уверенной в том, что это первому пришло в голову мне. — Путь приведет тебя к ней. Или же вы вместе найдете единый Путь.
— Но она ушла.
— Она с Наох.
— Я знаю.
— Наох — бес'мод.
— Бес'мод? — переспросил я. Это значило «ураган».
Бабушка кивнула, словно я открыл что-то новое в том, о чем мы говорим.
— И она очень могущественна. — Она коснулась своей головы. — Она заставляет людей терять друг друга, выбирать ее. Она питается их силой. Мийю захватил ураган. — Она чуть подняла руку, словно прислушиваясь к чему-то, чего я не мог услышать. — Ты — тишина, тишина в сердце урагана, Биан. Ей нужна твоя тишина.
Я не знал, понял ли я все, что она мне сказала.
— Но как мне найти ее?
— Следуй Пути.
— Но…
— Ойазин, — к нам подошел Хэньен. Он поклонился ей, затем прикоснулся к моей руке — гидраны, казалось, делали это привычно, по крайней мере по отношению ко мне. Хотят ли они этим попросить меня остаться на месте или же думают, что это единственный способ привлечь мое внимание? Он кивнул, приглашая меня последовать за ним.
Я посмотрел на Бабушку. Она глядела на меня, на ее лице, как обычно, ничего нельзя было прочесть. Я поклонился ей, она поклонилась мне. Я пошел за Хэньеном.
— Что она говорил о Наох? — спросил я. — Она сказала что-то насчет «урагана». Я не понял, что это значит.
— Это такая болезнь, — пробормотал Хэньен. — Она разрушает жизнь, самость… — Он провел рукой в воздухе, словно не мог отыскать слов, чтобы объяснить это мне.
— Ты имеешь в виду, что она сумасшедшая? — сказал я на стандарте.
— Мы так не можем сказать, — проворчал он, и я не знаю, было ли это замечанием в мой адрес или дополнением. — В нашем обществе было время, когда таких людей защищали. Если их мысли становились слишком изменчивыми, община собиралась и соединялась с ними, пока они не излечивались.
— Кто решал, когда кто-то… болен и ему требовалась помощь? — спросил я.
Он посмотрел на меня, словно я задал дурацкий вопрос.
— Каждый знал, — ответил он. — Мы были общиной. Мы были… — Он вздохнул, отвернувшись. — Сейчас слишком часто мы не лечим, не замечаем таких больных. — Его голос стал жестче. — И болезнь распространяется на тех, кто сомневается, кто несет в себе семена того же… сорняка души. Они питаются их раздробленными мыслями. Я видел целые группы общинников, морящих себя до смерти голодом. Замкнувшись в мысленную цепь, отрезавшую их от всего мира, даже от необходимости есть и спать, они оказываются не в состоянии спасти себя.
— И никто не замечал? — спросил я. Недоверие поднималось во мне, как ком в горле. — Как это возможно?
Кажется, что человек не обращает внимания на других людей, поскольку это для него так же естественно, как дыхание, поскольку он никогда не сможет переживать жизнь другого человека, если сам того не захочет. Но гидран…
Он пожал плечами:
— Мы называем себя общиной. Но мы перестали быть ею с того момента, как познакомились с землянами. Мы как облачные рифы, в которых прорыты шахты. Здесь, — он показал в направлении Фриктауна, — в замусоренной нашей истории потеряно все, чем мы были когда-то. — Он повернулся, его взгляд пробежал по линии горизонта. — Когда ФТУ уйдет, когда ваша экспедиция завершит свою работу, они заберут у нас этот последний риф.
— Ты знаешь это? — спросил я.
— Они не говорят этого даже себе. Но я видел мысли на самой поверхности их мозга. Они обещали нам, что этот кусочек священной земли останется нетронутым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130
Я пожал плечами:
— Не знаю. Возможно, рифы. Мы были… в священном месте.
— Она провела тебя туда? — В его голосе было недоверие. — Ни один землянин…
— Я не землянин. — Вытянув руку, я показал ему голую кожу, на которой была только сетка шрамов, которую обычно прикрывал браслет с лентой данных. — Туда нас привела ойазин.
Он вздохнул, словно на этот раз ее мотивы были так же непостижимы для него, как и мои.
— Что ты делаешь здесь? — спросил он наконец. Я рассказал ему по пути обратно, к развалинам, где Бабушка все еще пыталась помочь тем, кому дала убежище. Сейчас она была такой же бездомной, как и они. Когда мы подошли поближе, я заметил других членов Совета, бродящих среди раненых, и незнакомцев, которые, должно быть, были местными медиками.
Когда мои глаза встретились с глазами Бабушки, волна горя, груз прожитых лет переполнили меня. Контакт между нами исчез еще до того, как я успел на него отреагировать. Внезапно мне захотелось предложить ей всю силу, которая осталась в моем сознании, в моем теле. Но мой мозг не мог достичь ее. Я не протянул ей руку, а просто стоял, ненужный и молчаливый, пока Хэньен негромко разговаривал с ней. Я не знал, почему он говорит — из-за меня или так просто проще, когда какофония страдания вопит в их мозгу.
— … Место, где все вы до этого дня были в безопасности. Я найду лучшее место. Мы восстановим… Могу ли я помочь тебе еще чем-нибудь?
Бабушка покачала головой:
— Нам не нужно больше того, что ты можешь дать нам. — Она посмотрела туда, где передвигались сломленные фигуры-тени. — То, чего мы лишились сегодня, вернет только время. — Она внезапно посмотрела на меня. — Только время, Биан, — пробормотала она, коснувшись моего лица. — Только время.
Внезапно на меня нахлынуло горе.
— Что он делает здесь? — Кто-то развернул меня на месте. Один из членов Совета.
— Он со мной, — быстро ответил Хэньен.
— Он со мной, — ответила Бабушка, — Он с нами сейчас.
Это убежище. Это Убежище. Я посмотрел на Бабушку, на непонимающие лица вокруг. Не дай им превратить себя в одного из них, сказал Воуно. — Им. Тау… ДНО. Мийе.
Член Совета нахмурился. Он отпустил меня. Что бы он ни сказал затем или подумал, я все равно не почувствовал, но я видел выражение его глаз. Его руки сжались. Он развернулся, сделав знак Хэньену следовать за ним. К ним присоединились остальные члены Совета. Я видел, как они тихо спорили, бросая взгляды в мою сторону, но не на меня — на развалины. Мне не нужно было слышать их, чтобы понять, о чем они спорят.
Я перевел взгляд на Бабушку. Ветер, трепавший ее плащ и вуаль, был холодным и пыльным.
— Что мне следует делать? — спросил я наконец. — Я не знаю, что делать.
Бабушка пожала плечами.
— Следуй Пути… — Она наклонила голову, когда я промолчал. — Ты ничего не почувствовал?
Я покачал головой. У нас не было достаточно времени… Я остановил свою мысль до того, как она превратилась в слова.
— Я видел Мийю. — Видел ее насквозь, делил с ней мысли, понимал… сливался. Я знал, как повлияло на нее наше слияние, как она увидела меня, что нашла в моем сердце и мыслях. Это было достаточно, чтобы она полюбила меня, но недостаточно, чтобы она меня не оставила.
— Тогда, возможно, она — ответ для тебя, — ответила Бабушка, выждав некоторое время, чтобы быть уверенной в том, что это первому пришло в голову мне. — Путь приведет тебя к ней. Или же вы вместе найдете единый Путь.
— Но она ушла.
— Она с Наох.
— Я знаю.
— Наох — бес'мод.
— Бес'мод? — переспросил я. Это значило «ураган».
Бабушка кивнула, словно я открыл что-то новое в том, о чем мы говорим.
— И она очень могущественна. — Она коснулась своей головы. — Она заставляет людей терять друг друга, выбирать ее. Она питается их силой. Мийю захватил ураган. — Она чуть подняла руку, словно прислушиваясь к чему-то, чего я не мог услышать. — Ты — тишина, тишина в сердце урагана, Биан. Ей нужна твоя тишина.
Я не знал, понял ли я все, что она мне сказала.
— Но как мне найти ее?
— Следуй Пути.
— Но…
— Ойазин, — к нам подошел Хэньен. Он поклонился ей, затем прикоснулся к моей руке — гидраны, казалось, делали это привычно, по крайней мере по отношению ко мне. Хотят ли они этим попросить меня остаться на месте или же думают, что это единственный способ привлечь мое внимание? Он кивнул, приглашая меня последовать за ним.
Я посмотрел на Бабушку. Она глядела на меня, на ее лице, как обычно, ничего нельзя было прочесть. Я поклонился ей, она поклонилась мне. Я пошел за Хэньеном.
— Что она говорил о Наох? — спросил я. — Она сказала что-то насчет «урагана». Я не понял, что это значит.
— Это такая болезнь, — пробормотал Хэньен. — Она разрушает жизнь, самость… — Он провел рукой в воздухе, словно не мог отыскать слов, чтобы объяснить это мне.
— Ты имеешь в виду, что она сумасшедшая? — сказал я на стандарте.
— Мы так не можем сказать, — проворчал он, и я не знаю, было ли это замечанием в мой адрес или дополнением. — В нашем обществе было время, когда таких людей защищали. Если их мысли становились слишком изменчивыми, община собиралась и соединялась с ними, пока они не излечивались.
— Кто решал, когда кто-то… болен и ему требовалась помощь? — спросил я.
Он посмотрел на меня, словно я задал дурацкий вопрос.
— Каждый знал, — ответил он. — Мы были общиной. Мы были… — Он вздохнул, отвернувшись. — Сейчас слишком часто мы не лечим, не замечаем таких больных. — Его голос стал жестче. — И болезнь распространяется на тех, кто сомневается, кто несет в себе семена того же… сорняка души. Они питаются их раздробленными мыслями. Я видел целые группы общинников, морящих себя до смерти голодом. Замкнувшись в мысленную цепь, отрезавшую их от всего мира, даже от необходимости есть и спать, они оказываются не в состоянии спасти себя.
— И никто не замечал? — спросил я. Недоверие поднималось во мне, как ком в горле. — Как это возможно?
Кажется, что человек не обращает внимания на других людей, поскольку это для него так же естественно, как дыхание, поскольку он никогда не сможет переживать жизнь другого человека, если сам того не захочет. Но гидран…
Он пожал плечами:
— Мы называем себя общиной. Но мы перестали быть ею с того момента, как познакомились с землянами. Мы как облачные рифы, в которых прорыты шахты. Здесь, — он показал в направлении Фриктауна, — в замусоренной нашей истории потеряно все, чем мы были когда-то. — Он повернулся, его взгляд пробежал по линии горизонта. — Когда ФТУ уйдет, когда ваша экспедиция завершит свою работу, они заберут у нас этот последний риф.
— Ты знаешь это? — спросил я.
— Они не говорят этого даже себе. Но я видел мысли на самой поверхности их мозга. Они обещали нам, что этот кусочек священной земли останется нетронутым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130