Она ему очень нравилась. Мало ли что закон не позволяет любить девушку из своего рода, Пыжу до этого дела нет.
«Хороша ты, Одака, очень хороша. Вот мое сердце, как лягушка, прыгает туда-сюда». – Парень большими пальцами делает быстрые движения, положив правую ладонь на кисть левой руки и как бы изображая лягушку.
Одака понимает его. Она зарделась, как красная саранка.
«Я к тебе приеду оморочкой, и пойдем с тобой гулять…» – продолжает разговор знаками парень.
«Да ведь бывают же случаи, что парни крадут невест из своего рода, думает он. – Род проклинает за это и парня и девушку. Но не беда, можно уйти жить куда-нибудь подальше от деревень Самаров, на море, где живут гиляки. Там никто не попрекнет Пыжу и Одаку, что они из одного рода».
Дохсо уже залез в угду и кланяется своякам. Младший сын Дохсо, долговязый Игтонгка, – парень с длинной слабой шеей, – круто навалясь на шест, столкнул тяжелую угду с места…
Но едва девушки взялись за весла, как произошло неожиданное событие. Гниловая талина крякнула под Пыжу и с треском опустилась поперек лодки. Пыжу свалился на девушек, невольно обхватил Одаку за плечи. Девушки завизжали. Одака, желая показать свое возмущение, хватила Пыжу кулаком, а Дохсо, еще не разобравшись с перепугу, что случилось, принялся охаживать его веслом.
– Вот наваждение-то! – изумился Дохсо, разобрав наконец, кого он колотит.
Тут Дохсо сам перепугался. Его худые черные ноги задрожали так сильно, как будто он собирался пуститься в пляс. Избитый Пыжу при общем хохоте полез из лодки в воду…
– Э-э!.. Да это дело черта! – ужаснулся Ла.
Сомнений быть не могло: во всем виновато дурное имя сына…
– Давно пора этому дураку сменить имя, – решил отец.
* * *
В сумерках ондинцы приехали на Додьгу. Это было лесное озеро, выше озера Мылки, на том же берегу реки озеро Додьга соединялось протокой с рекой.
Здесь, на протоке, за лесом, на песчаной отмели, скрытой от глаз тех, кто едет по реке, Самары вытащили лодки, раскинули свои пологи и выставили на ночь караульных.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
ДЕРЕВЯННАЯ КОЛОТУШКА
Над желтой кручей цветет белая мохнатая бузина.
С криками пролетел караван гусей.
Чайка парит над рекой, перевертывается, скользит на крыло и стремительно припадает к воде.
Всплеск… На солнце блеснула широким хвостом калуга.
На подводной косе суетится мелкая рыбешка; запрыгали чебаки – их, наверное, перепугала щука. По реке побежали слабые круги.
Слева от стана солнце отражается в воде, и ее обширная поверхность пылает золотым пожаром. Вдали за черным обрывом река во мгле. Так как ворота в море – не видно берега. Даже когда нет мглы, не заметно ни поймы, ни сопок: вода и небо слились.
По гладкой поверхности реки разъезжают плоскодонные и берестяные лодки рыбаков.
Темные скалы дальнего берега возвысились. Из-под спавшей воды выступили подножия, и утесы стоят на них, как на подставках. Теперь грозный вид этих скал никого не пугает. Вода убыла. Под утесами появились косы, и даже берег можно найти, чтобы тянуть невода. Другое дело в прибыль. Тогда, того и гляди, лодку хватит об утесы так, что не соберешь костей.
Из некоторых плоскодонок клубится дым и синим туманом расползается над гладкой площадью воды – это рыбаки отгоняют от себя мошку и комарье.
Удога с жадностью всматривается.
Самары с веслами, сетями и с оружием собираются на рыбалку.
– Много лодок, где тут мылкинские, где кто – не разберешь, – оглядывая из-под седых бровей реку, бормочет дед Падека. – Наготове оружие держите, наставляет он своих сыновей – четырех голоногих здоровенных мужиков с косами и с усами, одетых в холщовые рубахи и в короткие штаны из рыбьей кожи.
– Под тем берегом ветер подул, – бормочет из тальников Ла; он вырубает колок для весла.
– А вон кто-то домой поехал, парус подняли, – подхватывает дед Падека. – За отмелью, около того места, где вода стоит и не течет… Да, тут на реке есть такие места, что вода не течет, а только крутится. Можно шляпу бросить и съездить на тот берег, обратно вернуться, а шляпа тут будет, если не утонет…
Все смеются потихоньку. Уж дед Падека всегда что-нибудь придумает!
– Наверно, поздно мы приехали. Может быть, уж и калуга не играет, ворчал старик, отталкивая лодку с сыновьями. – Старых людей надо бы раньше послушать.
Он забрел в воду и перевалился на брюхе через борт в тупую, скошенную корму.
Перед рыбалкой обычай не позволял шутить, смеяться, подзадоривать друг друга. Все плывущие помалкивали, но тем горячей играла сила в плечах и спинах гребцов.
Достигнув ближнего, левого, фарватера, лодки замедляли бег. Весла были подняты. Рыбаки сбрасывали в воду плавные глазастые сетки с петлями, но без грузил и без поплавков. Течение повлекло сетки между лодок, то собирая морщинами и нанося на них листья, водоросли, ветви и разный мусор, несшийся по реке, то расправляя их и растягивая.
На широчайшей быстрине между синих рябых водоворотов время от времени проносились чужие рыбаки. Глиняные горшки с гнилушками дымились в их плоскодонках. Ребятишки и косматые собаки выглядывали из-за бортов. За кормой каждой лодки на веревках тянулись пойманные калужата и осетры.
Все сторонились чужих лодок, один Удога на легкой берестянке старался подъезжать к ним поближе и всех рассматривал.
– Что тебя тянет к чужим лодкам? – сказал ему отец. – Дурак! Из-за тебя, дурака, нас убьют. Узнают тебя.
Но Удоге дела не было до того, что его могут узнать.
«Вот, кажется, она! – подумал он и быстро заработал веслами. – Такой же халат и волосы белые».
Он уже подъезжал к лодке, когда женщина, сидевшая там, обернулась. Это была старуха. «Старуха какая страшная, – подумал парень, – и волосы-то у нее не белые, а седые…»
Длинный полукруг из лодок Самаров бесшумно скользил вниз по реке. Удога шел с краю. Лодки промчались в тень. Сбоку подплывали ржавые береговые утесы. В сырых, тенистых расщелинах зеленели березки и отцветал багульник. Каменные козырьки во мхах и лишаях висели над выступавшими берегами.
В волнах, где обе речные быстрины, сшибаясь, разводили мутный водоворот, прыгнула огромная калуга. Она исчезла под водой, но тотчас снова всплыла, перевернувшись вверх белым брюхом. Рыбаки рисковали пропустить ее, потому что она плыла в стороне от ряда сеток.
Расплескивая воду зубчатой хребтиной, она пронеслась широким полукругом и заиграла, ударяя хвостом.
– Кому-то пошлет ее Му-Андури? – прошептал Пыжу. – Нам бы в сетку загнал…
Едва огромная рыбина задела сеть Уленды, как старик застучал большой деревянной колотушкой о борт своей лодчонки. Рыба испугалась и, заметавшись, запутала себя в сетку.
От неожиданного рывка ее Кальдука Маленький, державший веревку, поскользнулся и, выпустив тягач из рук, свалился через скамеечку на днище.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
«Хороша ты, Одака, очень хороша. Вот мое сердце, как лягушка, прыгает туда-сюда». – Парень большими пальцами делает быстрые движения, положив правую ладонь на кисть левой руки и как бы изображая лягушку.
Одака понимает его. Она зарделась, как красная саранка.
«Я к тебе приеду оморочкой, и пойдем с тобой гулять…» – продолжает разговор знаками парень.
«Да ведь бывают же случаи, что парни крадут невест из своего рода, думает он. – Род проклинает за это и парня и девушку. Но не беда, можно уйти жить куда-нибудь подальше от деревень Самаров, на море, где живут гиляки. Там никто не попрекнет Пыжу и Одаку, что они из одного рода».
Дохсо уже залез в угду и кланяется своякам. Младший сын Дохсо, долговязый Игтонгка, – парень с длинной слабой шеей, – круто навалясь на шест, столкнул тяжелую угду с места…
Но едва девушки взялись за весла, как произошло неожиданное событие. Гниловая талина крякнула под Пыжу и с треском опустилась поперек лодки. Пыжу свалился на девушек, невольно обхватил Одаку за плечи. Девушки завизжали. Одака, желая показать свое возмущение, хватила Пыжу кулаком, а Дохсо, еще не разобравшись с перепугу, что случилось, принялся охаживать его веслом.
– Вот наваждение-то! – изумился Дохсо, разобрав наконец, кого он колотит.
Тут Дохсо сам перепугался. Его худые черные ноги задрожали так сильно, как будто он собирался пуститься в пляс. Избитый Пыжу при общем хохоте полез из лодки в воду…
– Э-э!.. Да это дело черта! – ужаснулся Ла.
Сомнений быть не могло: во всем виновато дурное имя сына…
– Давно пора этому дураку сменить имя, – решил отец.
* * *
В сумерках ондинцы приехали на Додьгу. Это было лесное озеро, выше озера Мылки, на том же берегу реки озеро Додьга соединялось протокой с рекой.
Здесь, на протоке, за лесом, на песчаной отмели, скрытой от глаз тех, кто едет по реке, Самары вытащили лодки, раскинули свои пологи и выставили на ночь караульных.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
ДЕРЕВЯННАЯ КОЛОТУШКА
Над желтой кручей цветет белая мохнатая бузина.
С криками пролетел караван гусей.
Чайка парит над рекой, перевертывается, скользит на крыло и стремительно припадает к воде.
Всплеск… На солнце блеснула широким хвостом калуга.
На подводной косе суетится мелкая рыбешка; запрыгали чебаки – их, наверное, перепугала щука. По реке побежали слабые круги.
Слева от стана солнце отражается в воде, и ее обширная поверхность пылает золотым пожаром. Вдали за черным обрывом река во мгле. Так как ворота в море – не видно берега. Даже когда нет мглы, не заметно ни поймы, ни сопок: вода и небо слились.
По гладкой поверхности реки разъезжают плоскодонные и берестяные лодки рыбаков.
Темные скалы дальнего берега возвысились. Из-под спавшей воды выступили подножия, и утесы стоят на них, как на подставках. Теперь грозный вид этих скал никого не пугает. Вода убыла. Под утесами появились косы, и даже берег можно найти, чтобы тянуть невода. Другое дело в прибыль. Тогда, того и гляди, лодку хватит об утесы так, что не соберешь костей.
Из некоторых плоскодонок клубится дым и синим туманом расползается над гладкой площадью воды – это рыбаки отгоняют от себя мошку и комарье.
Удога с жадностью всматривается.
Самары с веслами, сетями и с оружием собираются на рыбалку.
– Много лодок, где тут мылкинские, где кто – не разберешь, – оглядывая из-под седых бровей реку, бормочет дед Падека. – Наготове оружие держите, наставляет он своих сыновей – четырех голоногих здоровенных мужиков с косами и с усами, одетых в холщовые рубахи и в короткие штаны из рыбьей кожи.
– Под тем берегом ветер подул, – бормочет из тальников Ла; он вырубает колок для весла.
– А вон кто-то домой поехал, парус подняли, – подхватывает дед Падека. – За отмелью, около того места, где вода стоит и не течет… Да, тут на реке есть такие места, что вода не течет, а только крутится. Можно шляпу бросить и съездить на тот берег, обратно вернуться, а шляпа тут будет, если не утонет…
Все смеются потихоньку. Уж дед Падека всегда что-нибудь придумает!
– Наверно, поздно мы приехали. Может быть, уж и калуга не играет, ворчал старик, отталкивая лодку с сыновьями. – Старых людей надо бы раньше послушать.
Он забрел в воду и перевалился на брюхе через борт в тупую, скошенную корму.
Перед рыбалкой обычай не позволял шутить, смеяться, подзадоривать друг друга. Все плывущие помалкивали, но тем горячей играла сила в плечах и спинах гребцов.
Достигнув ближнего, левого, фарватера, лодки замедляли бег. Весла были подняты. Рыбаки сбрасывали в воду плавные глазастые сетки с петлями, но без грузил и без поплавков. Течение повлекло сетки между лодок, то собирая морщинами и нанося на них листья, водоросли, ветви и разный мусор, несшийся по реке, то расправляя их и растягивая.
На широчайшей быстрине между синих рябых водоворотов время от времени проносились чужие рыбаки. Глиняные горшки с гнилушками дымились в их плоскодонках. Ребятишки и косматые собаки выглядывали из-за бортов. За кормой каждой лодки на веревках тянулись пойманные калужата и осетры.
Все сторонились чужих лодок, один Удога на легкой берестянке старался подъезжать к ним поближе и всех рассматривал.
– Что тебя тянет к чужим лодкам? – сказал ему отец. – Дурак! Из-за тебя, дурака, нас убьют. Узнают тебя.
Но Удоге дела не было до того, что его могут узнать.
«Вот, кажется, она! – подумал он и быстро заработал веслами. – Такой же халат и волосы белые».
Он уже подъезжал к лодке, когда женщина, сидевшая там, обернулась. Это была старуха. «Старуха какая страшная, – подумал парень, – и волосы-то у нее не белые, а седые…»
Длинный полукруг из лодок Самаров бесшумно скользил вниз по реке. Удога шел с краю. Лодки промчались в тень. Сбоку подплывали ржавые береговые утесы. В сырых, тенистых расщелинах зеленели березки и отцветал багульник. Каменные козырьки во мхах и лишаях висели над выступавшими берегами.
В волнах, где обе речные быстрины, сшибаясь, разводили мутный водоворот, прыгнула огромная калуга. Она исчезла под водой, но тотчас снова всплыла, перевернувшись вверх белым брюхом. Рыбаки рисковали пропустить ее, потому что она плыла в стороне от ряда сеток.
Расплескивая воду зубчатой хребтиной, она пронеслась широким полукругом и заиграла, ударяя хвостом.
– Кому-то пошлет ее Му-Андури? – прошептал Пыжу. – Нам бы в сетку загнал…
Едва огромная рыбина задела сеть Уленды, как старик застучал большой деревянной колотушкой о борт своей лодчонки. Рыба испугалась и, заметавшись, запутала себя в сетку.
От неожиданного рывка ее Кальдука Маленький, державший веревку, поскользнулся и, выпустив тягач из рук, свалился через скамеечку на днище.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79