Ты живешь с дикарем, не видишь удовольствий…
Одака отворачивалась смущенно и пугливо, как ребенок, не узнающий переодетого отца.
– Пойдем ко мне… – задыхался Чумбока, схватив ее за руку. – Подарок дам… – обни-мал он ее.
Она наконец не выдержала, с силой толкнула его:
– Уходи, а то ударю по морде. Не шути так.
Дюбака схватила палку, которой мешают угли в печи, и замахнулась на Чумбоку.
– Ай-ай! Купца гонят, – заплакал Чумбока, опять ссутулившись.
Дюбака начала колотить его. Он охал и подскакивал.
– Перестань так представляться! Я боюсь! – кричала Одака, топая ногами.
Все хохотали. Гао тоже смеялся. Он встал и обнял Чумбоку.
– Ты очень умный! – сказал хитрый торгаш. – Я тебя люблю.
Чумбока вспылил.
– А отец был тебе должен? – спросил он. – Зачем ты говоришь, что отец был должен?
Чумбока не мог лицемерить. И всегда, когда купец был радушен к нему, Чумбо вспоминал про обман и не мог примириться с Гао. Парень начал бранить купца. Гао оправдывался. Он клялся, что записи верны. В спор вмешался Удога.
Поздно вечером, когда все разошлись, Одака горячо обняла мужа.
– Я так мало видела тебя, – шептала она ему во тьме. – Ты все время на охоте, и ты так страшно представлял сегодня. Я так напугалась, когда ты рассердился.
У нее перед глазами так и стояли картины, как за ней ухаживает лавочник, лезет и обнима-ет. Ей и страшно чужого, которого представлял Чумбока, и так приятно, что это все же Чумбока. От любви к нему и от испытанных страхов она обнимала его крепче.
– Я так напугалась сегодня!
– Я могу представлять еще страшней, – сказал он.
Одака была счастлива, что у нее такой муж, здоровый, молодой, с которым не скучно.
А Гао шел домой быстрым шагом и, высоко подняв голову, думал, что не страшны шутки и насмешки Чумбоки. Гао не боялся насмешек. Наоборот, хорошо, когда люди над тобой смеются. Пусть хорошенько отсмеются. Иногда даже пусть рассердятся, пусть в лицо плюнут. Все не страшно. Страшно, когда понимают лишнее. Гао сам себе не признавался в тех приемах своей торговли, которые изобразил Чумбока.
Гао думал, что надо будет приласкать Чумбо, сказать ему, что долг его уменьшился, и всячески скрывать свои намерения, а тем временем начать действовать, и действовать надо поскорей. Гао чувствовал, что дух неповиновения перейдет от Чумбоки к другим и тогда с людьми трудно будет сладить, они скоро так же, как гиляки, начнут хвататься за ножи. К тому же Гао помнил и про Дыгена.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
ЛЮБЯЩИЙ ОТЕЦ
Была пурга. Сплошная масса снега неслась по реке. На берегу заносило зимники и трубы, ставленные на особицу, поодаль от самих жилищ, так как дымоходы выходили под землей. Вместо труб высились огромные сугробы. Тяга под канами прекратилась. Очаги гасли. Дым валил в лавку.
– Собаки не пойдут в такую погоду, – говорил средний сын Гао.
С утра Гао Цзо велел работнику Чжи разгрести сугроб и откопать трубу. Маленький, тще-душный китаец долго работал деревянной лопатой. Пурга забила ему снегом все лицо. Его шапка и воротник обледенели. Чжи обморозил щеку и яростно тер ее. Труба была откопана, когда работника позвали в зимник.
Хозяин велел Чжи подпрягаться к собакам и тащить нарты на шаманский остров. Гао Цзо закутался в тяжелые шубы. Работник и три собаки повезли его. Чжи в короткой ватной куртке налегал на постромки. Его крепкие ноги вечного труженика и батрака упрямо упирались в глубокие снега. Одни собаки ни за что не прошли бы в такую погоду. Чжи вспотел.
Утром Чжи поел лапши и с тех пор не держал во рту ни крошки. Он надеялся, что по возвращении получит пампушку и что-нибудь горячее. А пока Чжи терпеливо работал, как он делал это всю жизнь. Чем дальше, тем труднее становилось идти…
Но Гао знал: Чжи трудолюбивый, он вывезет. Что бы ни велено было сделать, Чжи все стерпит. Не пережидать же пургу! Пурга бушует не первый день и еще может продлиться неделю.
Ветер жег лицо Чжи. Руки деревенели, а тело было мокрым от пота, и в то же время казалось, что кто-то схватил его руки в ледяные клещи. У него нет хороших рукавиц, а руки выше локтей сдавлены постромками. Кисти рук затекли и замерзли.
Собаки тянули плохо, и везти нарту приходилось Чжи. Это были плохие собаки, хороших собак Гао пожалел.
Между тем ветер все усиливался. Чжи почувствовал, что ветер пробивает ветхую куртку. Пот стал холодным.
Да, пот быстро холодел – это было опасно. Чжи встревожился. Он налег на постромки изо всех сил.
– Быстрей, быстрей! – весело кричал сзади старик, чувствуя, как работник оживился.
В сугробе торчала крыша. Нарты остановились. Гао отыскал дверь и вместе с работником вошел в жилище шамана.
Бичинга лежал на кане. Он приподнялся.
Гао поздоровался с ним ласково, сказал, что привез подарки, велел работнику внести их, а сам принялся усаживать Бичингу, подкладывая ему подушки под бок.
Бичинге давно хотелось выпить. Запасы его иссякли. Сухая юкола, которую он грыз все эти дни, опротивела ему. Он обрадовался приезду торговца, но виду не подал.
Бичи был сдержанный человек. Он выпил и стал есть, но делал все это не торопясь, хотя порою терпение изменяло ему, и тогда он хватал кусок с жадностью, косясь в то же время на Гао, и было заметно, что он не совсем слепой.
– Тяжелые времена! – дружески заговорил Гао. – Торговать стало труднее. Да, да! Стало труднее торговать! А ведь товары дешевеют, и я мог бы всех накормить, и все с утра могли бы напиваться ханшином и были бы счастливы! Но есть препятствия!
Бичинга примерно догадывался, к чему клонится дело. Надо, видимо, погубить какого-то человека, который мешал Гао.
Бичинга был готов на что угодно.
«Когда наголодаешься, – подумал он, – и насидишься без водки, тогда возьмешься ради купца за любое грязное дело».
Гао долго ходил вокруг да около. Наконец он признался, что Чумбока, который устроил бунт, мешает ему торговать и сделать все народы Мангму богатыми.
Бичи нахмурился. Он слыхал, что летом стреляли в маньчжуров, но кто и как это сделал, Бичи толком не знал – он до сих пор болел. Шаман попросил рассказать, как все произошло.
Гао рассказал обо всех событиях.
– Какой это Чумбока, – спросил Бичинга, – и почему дружит с русскими?
Гао удивился, что Бичинга еще не знает, кто такой Чумбока.
– Да это тот парень, который женился на девке своего рода.
– Э-э! – воскликнул шаман. – Я его знаю. Это проворный малый.
– Ты его хорошо должен знать, – сказал Гао многозначительно, видя, что Бичинга еще не вспомнил Чумбоку как следует.
Бичи насторожился.
– Это тот самый парень, который хотел узнать, шаман ли ты на самом деле или только обманываешь людей. Он и пустил в тебя стрелу.
– Он?! – вскричал Бичи.
До сих пор шаман так и не знал, кто стрелял ему в спину. Бичинге никто не сказал об этом, хотя все знали, какое испытание устроил ему Чумбока.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Одака отворачивалась смущенно и пугливо, как ребенок, не узнающий переодетого отца.
– Пойдем ко мне… – задыхался Чумбока, схватив ее за руку. – Подарок дам… – обни-мал он ее.
Она наконец не выдержала, с силой толкнула его:
– Уходи, а то ударю по морде. Не шути так.
Дюбака схватила палку, которой мешают угли в печи, и замахнулась на Чумбоку.
– Ай-ай! Купца гонят, – заплакал Чумбока, опять ссутулившись.
Дюбака начала колотить его. Он охал и подскакивал.
– Перестань так представляться! Я боюсь! – кричала Одака, топая ногами.
Все хохотали. Гао тоже смеялся. Он встал и обнял Чумбоку.
– Ты очень умный! – сказал хитрый торгаш. – Я тебя люблю.
Чумбока вспылил.
– А отец был тебе должен? – спросил он. – Зачем ты говоришь, что отец был должен?
Чумбока не мог лицемерить. И всегда, когда купец был радушен к нему, Чумбо вспоминал про обман и не мог примириться с Гао. Парень начал бранить купца. Гао оправдывался. Он клялся, что записи верны. В спор вмешался Удога.
Поздно вечером, когда все разошлись, Одака горячо обняла мужа.
– Я так мало видела тебя, – шептала она ему во тьме. – Ты все время на охоте, и ты так страшно представлял сегодня. Я так напугалась, когда ты рассердился.
У нее перед глазами так и стояли картины, как за ней ухаживает лавочник, лезет и обнима-ет. Ей и страшно чужого, которого представлял Чумбока, и так приятно, что это все же Чумбока. От любви к нему и от испытанных страхов она обнимала его крепче.
– Я так напугалась сегодня!
– Я могу представлять еще страшней, – сказал он.
Одака была счастлива, что у нее такой муж, здоровый, молодой, с которым не скучно.
А Гао шел домой быстрым шагом и, высоко подняв голову, думал, что не страшны шутки и насмешки Чумбоки. Гао не боялся насмешек. Наоборот, хорошо, когда люди над тобой смеются. Пусть хорошенько отсмеются. Иногда даже пусть рассердятся, пусть в лицо плюнут. Все не страшно. Страшно, когда понимают лишнее. Гао сам себе не признавался в тех приемах своей торговли, которые изобразил Чумбока.
Гао думал, что надо будет приласкать Чумбо, сказать ему, что долг его уменьшился, и всячески скрывать свои намерения, а тем временем начать действовать, и действовать надо поскорей. Гао чувствовал, что дух неповиновения перейдет от Чумбоки к другим и тогда с людьми трудно будет сладить, они скоро так же, как гиляки, начнут хвататься за ножи. К тому же Гао помнил и про Дыгена.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
ЛЮБЯЩИЙ ОТЕЦ
Была пурга. Сплошная масса снега неслась по реке. На берегу заносило зимники и трубы, ставленные на особицу, поодаль от самих жилищ, так как дымоходы выходили под землей. Вместо труб высились огромные сугробы. Тяга под канами прекратилась. Очаги гасли. Дым валил в лавку.
– Собаки не пойдут в такую погоду, – говорил средний сын Гао.
С утра Гао Цзо велел работнику Чжи разгрести сугроб и откопать трубу. Маленький, тще-душный китаец долго работал деревянной лопатой. Пурга забила ему снегом все лицо. Его шапка и воротник обледенели. Чжи обморозил щеку и яростно тер ее. Труба была откопана, когда работника позвали в зимник.
Хозяин велел Чжи подпрягаться к собакам и тащить нарты на шаманский остров. Гао Цзо закутался в тяжелые шубы. Работник и три собаки повезли его. Чжи в короткой ватной куртке налегал на постромки. Его крепкие ноги вечного труженика и батрака упрямо упирались в глубокие снега. Одни собаки ни за что не прошли бы в такую погоду. Чжи вспотел.
Утром Чжи поел лапши и с тех пор не держал во рту ни крошки. Он надеялся, что по возвращении получит пампушку и что-нибудь горячее. А пока Чжи терпеливо работал, как он делал это всю жизнь. Чем дальше, тем труднее становилось идти…
Но Гао знал: Чжи трудолюбивый, он вывезет. Что бы ни велено было сделать, Чжи все стерпит. Не пережидать же пургу! Пурга бушует не первый день и еще может продлиться неделю.
Ветер жег лицо Чжи. Руки деревенели, а тело было мокрым от пота, и в то же время казалось, что кто-то схватил его руки в ледяные клещи. У него нет хороших рукавиц, а руки выше локтей сдавлены постромками. Кисти рук затекли и замерзли.
Собаки тянули плохо, и везти нарту приходилось Чжи. Это были плохие собаки, хороших собак Гао пожалел.
Между тем ветер все усиливался. Чжи почувствовал, что ветер пробивает ветхую куртку. Пот стал холодным.
Да, пот быстро холодел – это было опасно. Чжи встревожился. Он налег на постромки изо всех сил.
– Быстрей, быстрей! – весело кричал сзади старик, чувствуя, как работник оживился.
В сугробе торчала крыша. Нарты остановились. Гао отыскал дверь и вместе с работником вошел в жилище шамана.
Бичинга лежал на кане. Он приподнялся.
Гао поздоровался с ним ласково, сказал, что привез подарки, велел работнику внести их, а сам принялся усаживать Бичингу, подкладывая ему подушки под бок.
Бичинге давно хотелось выпить. Запасы его иссякли. Сухая юкола, которую он грыз все эти дни, опротивела ему. Он обрадовался приезду торговца, но виду не подал.
Бичи был сдержанный человек. Он выпил и стал есть, но делал все это не торопясь, хотя порою терпение изменяло ему, и тогда он хватал кусок с жадностью, косясь в то же время на Гао, и было заметно, что он не совсем слепой.
– Тяжелые времена! – дружески заговорил Гао. – Торговать стало труднее. Да, да! Стало труднее торговать! А ведь товары дешевеют, и я мог бы всех накормить, и все с утра могли бы напиваться ханшином и были бы счастливы! Но есть препятствия!
Бичинга примерно догадывался, к чему клонится дело. Надо, видимо, погубить какого-то человека, который мешал Гао.
Бичинга был готов на что угодно.
«Когда наголодаешься, – подумал он, – и насидишься без водки, тогда возьмешься ради купца за любое грязное дело».
Гао долго ходил вокруг да около. Наконец он признался, что Чумбока, который устроил бунт, мешает ему торговать и сделать все народы Мангму богатыми.
Бичи нахмурился. Он слыхал, что летом стреляли в маньчжуров, но кто и как это сделал, Бичи толком не знал – он до сих пор болел. Шаман попросил рассказать, как все произошло.
Гао рассказал обо всех событиях.
– Какой это Чумбока, – спросил Бичинга, – и почему дружит с русскими?
Гао удивился, что Бичинга еще не знает, кто такой Чумбока.
– Да это тот парень, который женился на девке своего рода.
– Э-э! – воскликнул шаман. – Я его знаю. Это проворный малый.
– Ты его хорошо должен знать, – сказал Гао многозначительно, видя, что Бичинга еще не вспомнил Чумбоку как следует.
Бичи насторожился.
– Это тот самый парень, который хотел узнать, шаман ли ты на самом деле или только обманываешь людей. Он и пустил в тебя стрелу.
– Он?! – вскричал Бичи.
До сих пор шаман так и не знал, кто стрелял ему в спину. Бичинге никто не сказал об этом, хотя все знали, какое испытание устроил ему Чумбока.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79