У каждого дома Дыгена встречал хозяин.
– Давай меха! – приказывал маленький одутловатый Сибун. – Дыген добрый, даст тебе подарок за это.
Писарь тут же читал по книге, сколько мужчин в этом доме.
Сибун забирал меха. Дед Падека получил за своих соболей чашку проса. Ногдиме дали два локтя грубой белой бязи.
Заметив две черные шкурки, вынесенные Удогой, Дыген заговорил с ним.
– Это за тебя и за брата? А еще у тебя нет таких? А кто это у тебя кричит в доме? – вдруг спросил Дыген. – Ребенок? Мальчик?
– Наверно, мальчик, – заметил старик Тырс.
– Нет, девочка.
– Если мальчик, так и за него ты должен дать еще одну шкурку. Доставай где хочешь такую же хорошую.
– Пожалуйста, посмотрите, я правду говорю, – низко кланяясь, говорил Удога.
Горбатая мать Дюбаки ужаснулась.
– Зачем в дом зовешь? – шепнула она на ухо Удоге. – Так не делай! Худо будет!
– Иди! – сердито отозвался Удога.
Старуха кинулась в лачугу. Один за другим маньчжуры полезли в дверь. Оба окна лачуги выставлены на лето, и поэтому внутри светло.
– А-а! Вот тут и мать! – весело сказал Дыген. – Здравствуй! Ну-ка, покажи нам, сын у тебя или дочка.
Дюбака в страхе отступила, закрывая зыбку.
– Не бойся, не бойся, – беря ее за руку, сказал свирепый Тырс, – мы только посмотрим.
– Пусть увидят, что девочка, а то с меня еще один албан требуют, сказал Удога. – Открой им ребенка!
Ондинцы с тревогой смотрели, как маньчжуры с жадным любопытством тянутся к только что родившемуся младенцу. У горбатой матери Дюбаки застучали зубы от страха. Мало ли что бывает в таких случаях…
Но сама Дюбака, казалось, успокоилась, когда Удога ей все объяснил. Она развернула ребенка.
– Девочка! – пробормотал Сибун.
Маньчжуры отошли от зыбки и стали выходить. Дыген, казалось, совсем не был опечален, что ребенок – девочка и что нельзя получить еще одну шкурку.
Мать завернула плачущего ребенка.
– Ты ведь дочь Локке, – сказал ей Дыген ласково. – Я его помню… Почему же ты боишься меня? Я еще недавно вспоминал тебя, думал, куда это ты исчезла из Мылок.
Дюбака с испугом взглянула на маньчжура.
Дыген задержался в доме Удоги, посидел на кане, поговорил с хозяином, похвалил его, похлопал по плечу и сказал, что такие охотники ему нравятся. А сам все косился на Дюбаку.
Выйдя из дома, Дыген заметно повеселел. Он что-то стал говорить Тырсу, показывая глазами на дом Удоги.
– Я говорила, никогда не вводи в дом маньчжуров, – с сердцем твердила горбатая стару-ха. – Я старый человек и знаю, что от этого всегда беда. Уж мы в Мылках насмотрелись и знаем их хорошо.
– Но ведь я… – растерянно пробормотал Удога.
Маньчжуры двинулись дальше.
– Как это у тебя шкурок нет? – грозно закричал Тырс у соседней лачуги на Кальдуку Толстого. – А ты на охоту ходишь? Ну-ка, живо достань соболя!
Раздались гулкие удары палок о спину Кальдуки Толстого.
Тучный гольд с темным одутловатым лицом, стоя на коленях, терпеливо сносил побои.
Увидев, что такого здоровяка палками не проймешь, Тырс, не долго думая, растолкал толпу домочадцев Кальдуки, схватил его маленького двухлетнего сына и поднял за ножки вниз голо-вой. Ребенок побагровел. Он хрипло закричал и забился.
Женщины в ужасе завыли. Кальдука вскочил и кинулся бежать.
– Так держать буду, пока выкуп не принесешь! – крикнул вслед ему Сибун.
Лишь когда Кальдука принес все тряпки, которые были в амбаре, Тырс отпустил ребенка и забрал шелковый халат жены Толстого.
Удога видел все это.
Дыген двинулся дальше. Всюду он слышал одно и то же. Охотники остались без пушнины, вся их добыча перешла к торговцам.
Дыген возвратился к своей лодке. Усевшись на поданную скамеечку, он приказал схватить старика Гао.
Маньчжуры отправились в лавку.
Это были люди на подбор рослые, сильные, не раз бывавшие в набегах. Они поволокли старика без всяких церемоний, так что его ноги повисли в воздухе. Он что-то шептал то одному, то другому на ухо.
Двое маньчжуров, державших купца под руки, бросили его к ногам Дыгена.
Гао дрожал, плакал, кланялся.
– Ты зачем тут торгуешь? – спросил Дыген сурово. Его единственный глаз в мутной злобе уставился на хитрого торгаша. – Кто тебе позволил? Есть у тебя письменное разрешение? Как ты смеешь население обманывать? – Дыген показал рукой на большую толпу ондинцев, собравшихся посмотреть на ссору Дыгена с Гао, не поделивших меха и должников. – Эти люди – наши соседи, друзья, мы с ними подарками обмениваемся, а ты их обманываешь. Зачем ты их обобрал? Им из-за тебя нечего дать мне в подарок. Как ты смеешь спорить с дворянином! – кричал Дыген.
Дыген и Гао долго препирались. Дыген объявил, что штрафует купца, и приказал забрать все меха, какие найдутся в лавке и в амбаре.
Рослые, быстроногие маньчжуры ринулись на поиски. Они перевернули весь дом Вангба, все амбары…
Гао тем временем, стоя на коленях перед Дыгеном, просил пощадить его, не разорять, обещал каждый год давать хорошие подарки.
– Я бедный торговец… Не отбирайте мои меха… – всхлипывал он.
Вернулись маньчжуры. В толпе раздавались смех и крики. Кроме старых лысых шкурок, изъеденных мышами, маньчжуры ничего не нашли. В толпе громко восхищались хитростью и ловкостью Гао и смеялись над маньчжурами. Старик Гао смиренно стоял на коленях и молча лил слезы. Потом он поклялся, что у него нет ничего.
Дыгену надоело возиться с торгашом. Он махнул рукой и приказал дать ему сорок бамбуков по пяткам.
Гао, кажется, не на шутку заплакал. Плечи его затряслись. Теперь уже в толпе никто не смеялся. Все с беспокойством наблюдали, как маньчжуры, повалив купца, сорвали с него старые туфли и матерчатые носки и как один из них зажал его сухие, костлявые ноги.
Тут уже не было ничего смешного. Начиналось жестокое наказание. Как ни плох был Гао, но все пожалели его.
Тырс подал команду. Солдаты взмахнули бамбуками. В толпе раздались крики, плач. Розовощекий подросток А Люн громко заревел.
Испуганные лица ондинцев теснились вокруг. Желтые палки замелькали в воздухе.
Гао зажмурился и громко застонал, лежа на брюхе и подняв голову так, чтобы всем было видно его лицо с плаксивой гримасой. Однако, как заметил Удога, слез не было.
В толпе появился Чумбока. Он был в новой рыжей шляпе. В зубах у него трубка, за поясом новый нож.
– Как-то не сильно все же бьют, – заметил он брату.
– Откуда ты? Ты приехал? – встрепенулся Удога. – Мне надо поговорить с тобой.
– Погоди, погоди, – ответил Чумбо.
Растолкавши всех, он вылез вперед, следя внимательно, как палки ложатся к пяткам.
– Неправильно бьете! – вдруг крикнул он.
В толпе зашумели. Чумбока верно подметил – Гао били кое-как. Все поняли, что и тут не обошлось без обмана.
Чумбо подскочил к маньчжурам.
– Чего плохо бьете? – закричал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
– Давай меха! – приказывал маленький одутловатый Сибун. – Дыген добрый, даст тебе подарок за это.
Писарь тут же читал по книге, сколько мужчин в этом доме.
Сибун забирал меха. Дед Падека получил за своих соболей чашку проса. Ногдиме дали два локтя грубой белой бязи.
Заметив две черные шкурки, вынесенные Удогой, Дыген заговорил с ним.
– Это за тебя и за брата? А еще у тебя нет таких? А кто это у тебя кричит в доме? – вдруг спросил Дыген. – Ребенок? Мальчик?
– Наверно, мальчик, – заметил старик Тырс.
– Нет, девочка.
– Если мальчик, так и за него ты должен дать еще одну шкурку. Доставай где хочешь такую же хорошую.
– Пожалуйста, посмотрите, я правду говорю, – низко кланяясь, говорил Удога.
Горбатая мать Дюбаки ужаснулась.
– Зачем в дом зовешь? – шепнула она на ухо Удоге. – Так не делай! Худо будет!
– Иди! – сердито отозвался Удога.
Старуха кинулась в лачугу. Один за другим маньчжуры полезли в дверь. Оба окна лачуги выставлены на лето, и поэтому внутри светло.
– А-а! Вот тут и мать! – весело сказал Дыген. – Здравствуй! Ну-ка, покажи нам, сын у тебя или дочка.
Дюбака в страхе отступила, закрывая зыбку.
– Не бойся, не бойся, – беря ее за руку, сказал свирепый Тырс, – мы только посмотрим.
– Пусть увидят, что девочка, а то с меня еще один албан требуют, сказал Удога. – Открой им ребенка!
Ондинцы с тревогой смотрели, как маньчжуры с жадным любопытством тянутся к только что родившемуся младенцу. У горбатой матери Дюбаки застучали зубы от страха. Мало ли что бывает в таких случаях…
Но сама Дюбака, казалось, успокоилась, когда Удога ей все объяснил. Она развернула ребенка.
– Девочка! – пробормотал Сибун.
Маньчжуры отошли от зыбки и стали выходить. Дыген, казалось, совсем не был опечален, что ребенок – девочка и что нельзя получить еще одну шкурку.
Мать завернула плачущего ребенка.
– Ты ведь дочь Локке, – сказал ей Дыген ласково. – Я его помню… Почему же ты боишься меня? Я еще недавно вспоминал тебя, думал, куда это ты исчезла из Мылок.
Дюбака с испугом взглянула на маньчжура.
Дыген задержался в доме Удоги, посидел на кане, поговорил с хозяином, похвалил его, похлопал по плечу и сказал, что такие охотники ему нравятся. А сам все косился на Дюбаку.
Выйдя из дома, Дыген заметно повеселел. Он что-то стал говорить Тырсу, показывая глазами на дом Удоги.
– Я говорила, никогда не вводи в дом маньчжуров, – с сердцем твердила горбатая стару-ха. – Я старый человек и знаю, что от этого всегда беда. Уж мы в Мылках насмотрелись и знаем их хорошо.
– Но ведь я… – растерянно пробормотал Удога.
Маньчжуры двинулись дальше.
– Как это у тебя шкурок нет? – грозно закричал Тырс у соседней лачуги на Кальдуку Толстого. – А ты на охоту ходишь? Ну-ка, живо достань соболя!
Раздались гулкие удары палок о спину Кальдуки Толстого.
Тучный гольд с темным одутловатым лицом, стоя на коленях, терпеливо сносил побои.
Увидев, что такого здоровяка палками не проймешь, Тырс, не долго думая, растолкал толпу домочадцев Кальдуки, схватил его маленького двухлетнего сына и поднял за ножки вниз голо-вой. Ребенок побагровел. Он хрипло закричал и забился.
Женщины в ужасе завыли. Кальдука вскочил и кинулся бежать.
– Так держать буду, пока выкуп не принесешь! – крикнул вслед ему Сибун.
Лишь когда Кальдука принес все тряпки, которые были в амбаре, Тырс отпустил ребенка и забрал шелковый халат жены Толстого.
Удога видел все это.
Дыген двинулся дальше. Всюду он слышал одно и то же. Охотники остались без пушнины, вся их добыча перешла к торговцам.
Дыген возвратился к своей лодке. Усевшись на поданную скамеечку, он приказал схватить старика Гао.
Маньчжуры отправились в лавку.
Это были люди на подбор рослые, сильные, не раз бывавшие в набегах. Они поволокли старика без всяких церемоний, так что его ноги повисли в воздухе. Он что-то шептал то одному, то другому на ухо.
Двое маньчжуров, державших купца под руки, бросили его к ногам Дыгена.
Гао дрожал, плакал, кланялся.
– Ты зачем тут торгуешь? – спросил Дыген сурово. Его единственный глаз в мутной злобе уставился на хитрого торгаша. – Кто тебе позволил? Есть у тебя письменное разрешение? Как ты смеешь население обманывать? – Дыген показал рукой на большую толпу ондинцев, собравшихся посмотреть на ссору Дыгена с Гао, не поделивших меха и должников. – Эти люди – наши соседи, друзья, мы с ними подарками обмениваемся, а ты их обманываешь. Зачем ты их обобрал? Им из-за тебя нечего дать мне в подарок. Как ты смеешь спорить с дворянином! – кричал Дыген.
Дыген и Гао долго препирались. Дыген объявил, что штрафует купца, и приказал забрать все меха, какие найдутся в лавке и в амбаре.
Рослые, быстроногие маньчжуры ринулись на поиски. Они перевернули весь дом Вангба, все амбары…
Гао тем временем, стоя на коленях перед Дыгеном, просил пощадить его, не разорять, обещал каждый год давать хорошие подарки.
– Я бедный торговец… Не отбирайте мои меха… – всхлипывал он.
Вернулись маньчжуры. В толпе раздавались смех и крики. Кроме старых лысых шкурок, изъеденных мышами, маньчжуры ничего не нашли. В толпе громко восхищались хитростью и ловкостью Гао и смеялись над маньчжурами. Старик Гао смиренно стоял на коленях и молча лил слезы. Потом он поклялся, что у него нет ничего.
Дыгену надоело возиться с торгашом. Он махнул рукой и приказал дать ему сорок бамбуков по пяткам.
Гао, кажется, не на шутку заплакал. Плечи его затряслись. Теперь уже в толпе никто не смеялся. Все с беспокойством наблюдали, как маньчжуры, повалив купца, сорвали с него старые туфли и матерчатые носки и как один из них зажал его сухие, костлявые ноги.
Тут уже не было ничего смешного. Начиналось жестокое наказание. Как ни плох был Гао, но все пожалели его.
Тырс подал команду. Солдаты взмахнули бамбуками. В толпе раздались крики, плач. Розовощекий подросток А Люн громко заревел.
Испуганные лица ондинцев теснились вокруг. Желтые палки замелькали в воздухе.
Гао зажмурился и громко застонал, лежа на брюхе и подняв голову так, чтобы всем было видно его лицо с плаксивой гримасой. Однако, как заметил Удога, слез не было.
В толпе появился Чумбока. Он был в новой рыжей шляпе. В зубах у него трубка, за поясом новый нож.
– Как-то не сильно все же бьют, – заметил он брату.
– Откуда ты? Ты приехал? – встрепенулся Удога. – Мне надо поговорить с тобой.
– Погоди, погоди, – ответил Чумбо.
Растолкавши всех, он вылез вперед, следя внимательно, как палки ложатся к пяткам.
– Неправильно бьете! – вдруг крикнул он.
В толпе зашумели. Чумбока верно подметил – Гао били кое-как. Все поняли, что и тут не обошлось без обмана.
Чумбо подскочил к маньчжурам.
– Чего плохо бьете? – закричал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79