Между тем подул ветерок. Вода замерцала. Сквозь рябь ничего не стало видно.
Решили подождать. Чумбока направил лодку к берегу.
Когда нос ее зашуршал о песок, парень снял с шеста и бросил в воду обуглившиеся лучины. Он на садил на шест новый сноп лучин.
Ветер то стихал, то снова рябил воду. Чумбо сел рядом с Одакой. Она дружески положила ему руку на плечо.
– У сестры какой мальчик хороший родился, – заговорила Одака.
Игтонгка захрапел. Вокруг была глубокая тьма. Никогда еще Чумбоке не было так хорошо, как сейчас.
Он потянулся и поцеловал Одаку в щеку.
– Я на тебе жениться хочу, – зашептал он. – Буду покупать тебя у дядюшки Дохсо.
– Ах, какой грех! – ответила Одака. Она отстранилась, вытирая травой щеку. – Тебе нельзя на мне жениться. Закон рода не велит. Ты мне брат!
– Какой я тебе брат! – в досаде воскликнул Чумбо.
– Эй, Игтонгка, – сказал Чумбока, – вон там какой большой таймень в слепой рукав забежал и плещется… Или это сохатый вышел и побежал водой?
Игтонгка схватил острогу и осторожно побрел во тьму.
– Я тебя люблю… На тебе обязательно женюсь. Я уже знаю, как это сделать…
– Ой, давай скорее отсюда поедем! – забеспокоилась Одака.
Ей очень неприятны были такие разговоры. Дружить с Чумбокой открыто, работать вместе, быть у людей на глазах – все это так приятно… Но здесь, в темноте, он хочет целоваться… это и стыдно и не хорошо.
– Ведь мой дедушка твоему не брат. Чужие люди были. Нашего дедушку только называли Самарой, а ведь он совсем не Самар. Его приняли только в род Самаров. Так что я тебе не родственник. Меня напрасно братом называешь.
Во тьме что-то бултыхнулось. Видимо, Игтонгка оступился.
– Игтонгка, ты живой? – вскочил Чумбо.
Неподалеку послышалась брань Игтонгки. Чумбока опять зашептал про женитьбу.
– Нет, мне стыдно такие речи слушать, – сказала Одака.
Чумбоку она любила. Но слушать такое – грех! «Пусть говорит с отцом, а не со мной. Со мной что говорить! Даже грешно все это слушать!» – думала она.
Вернулся Игтонгка.
– Тайменя видал?
Игтонгка угрюмо молчал. Чумбо оттолкнул лодку от берега.
– Ты худо делал, – сказал он. – Когда упал – таймень испугался… Теперь не найдешь.
Вскоре вдали стал виден огонек около балагана Дохсо.
* * *
На другой день Чумбока пробовал доказать дядюшке Дохсо, что предки его не настоящие Самары, а только приняты были в род, но тот сосал жир, ел рыбу, ничего не слушал и не понимал, к чему такие разговоры.
Чумбока загрустил.
Одака присела рядом и, как бы утешая, долго и ласково смотрела на него.
– Ну ничего!.. Мы можем вместе с тобой убежать из дому, – зашептал ей парень.
– Э-э, – молвил Дохсо, глядя, как любезничают брат с сестрой, – надо бы и мне поехать к старухе… У нас есть хорошая рыба, жир, и сохатина протухла как следует… Надо угостить старуху…
Дядя велел собираться домой.
Все уселись в лодку, Чумбо греб, и гребла Одака, и оба они радовались, что так дружно плещутся их весла и они в общей работе, в ходе лодки, в шуме воды непрерывно чувствуют друг друга.
Ехали так быстро и так хорошо, что дядюшка задремал и чуть не выронил кормовое весло. Но едва оно заскользило по мозолям, как старик встрепенулся.
– Если уснет и весло начнет падать, – тихо сказала Одака, – сразу проснется. А если не падает – спит и едет.
– Уже приехали? – очнувшись, удивился Дохсо. – Ты такой парень проворный! Сразу видно, что дядюшку любишь… Это хорошо – закон рода уважаешь…
Трудно было сказать сейчас что-нибудь обиднее для Чумбоки.
– Нет, совсем я рода закон не уважаю…
– Эй, а кто это? – вдруг затрясся Дохсо.
На берегу между шалашей и ям, покрытых накатником, Дохсо заметил людей в синих халатах, с косами на бритвых головах.
Один из них, краснорожий, толстый и маленький, видимо пьяный, ходил по деревне и что-то кричал, размахивая сверкавшей на солнце саблей.
– Это маньчжуры! – ужаснулся Дохсо. – Беда!
Чумбо хотел повернуть лодку, но маньчжуры на берегу уж заметили их и пригрозили оружием.
Лодка пристала. Маньчжуры схватили дядюшку Дохсо за ворот и потащили к толстяку.
– Мы тебя давно ищем, старая лиса! – кричал краснорожий, толстый Сибун.
Разговаривая, он задыхался, а умолкая, вытягивал шею и хватал воздух ртом, как рыба. Маленький, пьяный, он, размахивая саблей, с важностью прошелся перед дядюшкой Дохсо.
– Уже давно нас обманываешь! Выкуп не даешь! Прошлое лето убежал из гьяссу. Берем у тебя в рабство сына.
Сибун показал на Игтонгку. Дядюшка Дохсо со слезами на глазах умолял не отнимать сына. Сородичи ухватились за Игтонгку, не пуская его. Дохсо закрыл его своим телом. Сам Игтонгка всхлипывал, в блуждающем взоре его было отчаяние. Подошли маньчжуры и вырвали парня из толпы. Дядюшку Дохсо сбили с ног. Кто-то пнул его в лицо.
На шею Игтонгке надели тяжелую деревянную колодку и заперли замком. Сибун объявил, что его увезут в город и продадут.
Все жители Кондона столпились вокруг парня в колодке, когда к нему пробился Чумбо. Он понять не мог, почему покорны кондонцы. Зачем терпеть разбойников? Горюн далеко от Мангму, здесь можно сопротивляться. Игтонгка с ужасом уставился на маньчжуров.
– Не бойся, – шепнул ему Чумбока, – еще выручим тебя.
Игтонгка всхлипнул.
– А ты кто такой? – подошел к Чумбоке высокий рябой маньчжур с зубами, торчащими наружу из-под верхней губы.
– Я? С Мангму!
– А ты подарки нам давал?
– Давал!
– Ты тут зачем даром околачиваешься? Не бездельничай! Поедешь гребцом на нашей лодке.
«Это не худо», – подумал Чумбока, но стал притворно отнекиваться. Маньчжуры пригрозили ему.
Чумбо подумал, что по дороге надо выручить Игтонгку… «Может быть, сама судьба посылает мне случай помочь дядюшке Дохсо? Уж если я спасу ему сына, он отдаст за меня дочь».
– А ты из какой деревни? – спросил маленький Сибун.
– Да из этой… ну, вот там которая… Черт ее знает! Позабыл название!
– Дурак! – сказал рябой маньчжур. Его так я звали – Рябой.
– Вот какие здесь люди дикие, своей деревни не знают! – сказал Сибун. Вскинув голову и подняв брови, он хватил воздуху.
– Ты только меня слушайся, когда поедем, – потихоньку шепнул Чумбока Игтонгке, сидевшему с колодкой на шее.
На другой день, под плач всего стойбища, Игтонгку повезли в лодке. Чумбо сидел за веслами и подмигивал дядюшке Дохсо, который горько плакал, стоя на песке. Не впервые грабители увозили людей в рабство. Никогда не удавалось потом вернуть рабов от маньчжуров. Но дядя надеялся в глубине души, что Чумбоке, может быть, удастся выручить Игтонгку.
Лодки пошли быстро. К полудню с тихой Желтой речки выехали на Горюн. Тут течение было такое бурное и опасное, что Сибун велел взять кормовое весло Рябому, опасаясь, что сам разобьет лодку об завал или о камни на перекате.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Решили подождать. Чумбока направил лодку к берегу.
Когда нос ее зашуршал о песок, парень снял с шеста и бросил в воду обуглившиеся лучины. Он на садил на шест новый сноп лучин.
Ветер то стихал, то снова рябил воду. Чумбо сел рядом с Одакой. Она дружески положила ему руку на плечо.
– У сестры какой мальчик хороший родился, – заговорила Одака.
Игтонгка захрапел. Вокруг была глубокая тьма. Никогда еще Чумбоке не было так хорошо, как сейчас.
Он потянулся и поцеловал Одаку в щеку.
– Я на тебе жениться хочу, – зашептал он. – Буду покупать тебя у дядюшки Дохсо.
– Ах, какой грех! – ответила Одака. Она отстранилась, вытирая травой щеку. – Тебе нельзя на мне жениться. Закон рода не велит. Ты мне брат!
– Какой я тебе брат! – в досаде воскликнул Чумбо.
– Эй, Игтонгка, – сказал Чумбока, – вон там какой большой таймень в слепой рукав забежал и плещется… Или это сохатый вышел и побежал водой?
Игтонгка схватил острогу и осторожно побрел во тьму.
– Я тебя люблю… На тебе обязательно женюсь. Я уже знаю, как это сделать…
– Ой, давай скорее отсюда поедем! – забеспокоилась Одака.
Ей очень неприятны были такие разговоры. Дружить с Чумбокой открыто, работать вместе, быть у людей на глазах – все это так приятно… Но здесь, в темноте, он хочет целоваться… это и стыдно и не хорошо.
– Ведь мой дедушка твоему не брат. Чужие люди были. Нашего дедушку только называли Самарой, а ведь он совсем не Самар. Его приняли только в род Самаров. Так что я тебе не родственник. Меня напрасно братом называешь.
Во тьме что-то бултыхнулось. Видимо, Игтонгка оступился.
– Игтонгка, ты живой? – вскочил Чумбо.
Неподалеку послышалась брань Игтонгки. Чумбока опять зашептал про женитьбу.
– Нет, мне стыдно такие речи слушать, – сказала Одака.
Чумбоку она любила. Но слушать такое – грех! «Пусть говорит с отцом, а не со мной. Со мной что говорить! Даже грешно все это слушать!» – думала она.
Вернулся Игтонгка.
– Тайменя видал?
Игтонгка угрюмо молчал. Чумбо оттолкнул лодку от берега.
– Ты худо делал, – сказал он. – Когда упал – таймень испугался… Теперь не найдешь.
Вскоре вдали стал виден огонек около балагана Дохсо.
* * *
На другой день Чумбока пробовал доказать дядюшке Дохсо, что предки его не настоящие Самары, а только приняты были в род, но тот сосал жир, ел рыбу, ничего не слушал и не понимал, к чему такие разговоры.
Чумбока загрустил.
Одака присела рядом и, как бы утешая, долго и ласково смотрела на него.
– Ну ничего!.. Мы можем вместе с тобой убежать из дому, – зашептал ей парень.
– Э-э, – молвил Дохсо, глядя, как любезничают брат с сестрой, – надо бы и мне поехать к старухе… У нас есть хорошая рыба, жир, и сохатина протухла как следует… Надо угостить старуху…
Дядя велел собираться домой.
Все уселись в лодку, Чумбо греб, и гребла Одака, и оба они радовались, что так дружно плещутся их весла и они в общей работе, в ходе лодки, в шуме воды непрерывно чувствуют друг друга.
Ехали так быстро и так хорошо, что дядюшка задремал и чуть не выронил кормовое весло. Но едва оно заскользило по мозолям, как старик встрепенулся.
– Если уснет и весло начнет падать, – тихо сказала Одака, – сразу проснется. А если не падает – спит и едет.
– Уже приехали? – очнувшись, удивился Дохсо. – Ты такой парень проворный! Сразу видно, что дядюшку любишь… Это хорошо – закон рода уважаешь…
Трудно было сказать сейчас что-нибудь обиднее для Чумбоки.
– Нет, совсем я рода закон не уважаю…
– Эй, а кто это? – вдруг затрясся Дохсо.
На берегу между шалашей и ям, покрытых накатником, Дохсо заметил людей в синих халатах, с косами на бритвых головах.
Один из них, краснорожий, толстый и маленький, видимо пьяный, ходил по деревне и что-то кричал, размахивая сверкавшей на солнце саблей.
– Это маньчжуры! – ужаснулся Дохсо. – Беда!
Чумбо хотел повернуть лодку, но маньчжуры на берегу уж заметили их и пригрозили оружием.
Лодка пристала. Маньчжуры схватили дядюшку Дохсо за ворот и потащили к толстяку.
– Мы тебя давно ищем, старая лиса! – кричал краснорожий, толстый Сибун.
Разговаривая, он задыхался, а умолкая, вытягивал шею и хватал воздух ртом, как рыба. Маленький, пьяный, он, размахивая саблей, с важностью прошелся перед дядюшкой Дохсо.
– Уже давно нас обманываешь! Выкуп не даешь! Прошлое лето убежал из гьяссу. Берем у тебя в рабство сына.
Сибун показал на Игтонгку. Дядюшка Дохсо со слезами на глазах умолял не отнимать сына. Сородичи ухватились за Игтонгку, не пуская его. Дохсо закрыл его своим телом. Сам Игтонгка всхлипывал, в блуждающем взоре его было отчаяние. Подошли маньчжуры и вырвали парня из толпы. Дядюшку Дохсо сбили с ног. Кто-то пнул его в лицо.
На шею Игтонгке надели тяжелую деревянную колодку и заперли замком. Сибун объявил, что его увезут в город и продадут.
Все жители Кондона столпились вокруг парня в колодке, когда к нему пробился Чумбо. Он понять не мог, почему покорны кондонцы. Зачем терпеть разбойников? Горюн далеко от Мангму, здесь можно сопротивляться. Игтонгка с ужасом уставился на маньчжуров.
– Не бойся, – шепнул ему Чумбока, – еще выручим тебя.
Игтонгка всхлипнул.
– А ты кто такой? – подошел к Чумбоке высокий рябой маньчжур с зубами, торчащими наружу из-под верхней губы.
– Я? С Мангму!
– А ты подарки нам давал?
– Давал!
– Ты тут зачем даром околачиваешься? Не бездельничай! Поедешь гребцом на нашей лодке.
«Это не худо», – подумал Чумбока, но стал притворно отнекиваться. Маньчжуры пригрозили ему.
Чумбо подумал, что по дороге надо выручить Игтонгку… «Может быть, сама судьба посылает мне случай помочь дядюшке Дохсо? Уж если я спасу ему сына, он отдаст за меня дочь».
– А ты из какой деревни? – спросил маленький Сибун.
– Да из этой… ну, вот там которая… Черт ее знает! Позабыл название!
– Дурак! – сказал рябой маньчжур. Его так я звали – Рябой.
– Вот какие здесь люди дикие, своей деревни не знают! – сказал Сибун. Вскинув голову и подняв брови, он хватил воздуху.
– Ты только меня слушайся, когда поедем, – потихоньку шепнул Чумбока Игтонгке, сидевшему с колодкой на шее.
На другой день, под плач всего стойбища, Игтонгку повезли в лодке. Чумбо сидел за веслами и подмигивал дядюшке Дохсо, который горько плакал, стоя на песке. Не впервые грабители увозили людей в рабство. Никогда не удавалось потом вернуть рабов от маньчжуров. Но дядя надеялся в глубине души, что Чумбоке, может быть, удастся выручить Игтонгку.
Лодки пошли быстро. К полудню с тихой Желтой речки выехали на Горюн. Тут течение было такое бурное и опасное, что Сибун велел взять кормовое весло Рябому, опасаясь, что сам разобьет лодку об завал или о камни на перекате.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79