Потом уж подошло время ужина, за которым обсуждали предлинное письмо маменькиной крестной княгини Федосии Львовны, давно уж ушедшей от мира, а в прошлом году сделавшейся настоятельницей обители. Матушка Евдоксия, таково стало теперь имя княгини Федосии, сокрушалась вместе с родителями и, как всегда, звала к себе погостить – всех разом и каждого в отдельности. Родители, как всегда, жалели обижать княгиню, но на богомолье не хотели.
– Пишет, что уж Нелли-то видела вовсе малюткой, – Елизавета Федоровна вздохнула и положила листок рядом со своим прибором. – Только и знает, что она блондинка. Даже миниатюры не собрались с нее послать.
– Ну, может, к Успенью, – произнес отец неуверенно. – Соберемся к Успенью, а, Лиза?
Нелли стянула с верхнего блюдечка серебряной эперни еще горсть сушеных фруктов с орехами. Карман ее заметно уже потяжелел, между тем как кусок пирога с тыквой оставался на тарелке нетронутым.
– К Успенью, Сириль, ты скажешь, что самая страда и невозможно бросить работы без хозяйского глазу. Разве я с Нелли соберусь…
Когда ужин наконец подошел к концу, думать было нечего о прогулке. Выпадет роса (какая роса сухим июльским вечером!), намокнут туфли и чулки, это опасно для здоровья… Маменька так много говорит о любви к Натуре, а когда садится отдохнуть на лужайке, велит стелить кожаную полость…
Ничего не оставалось, как ждать, когда дом погрузится в сон. Только после того, как погасли огни, Нелли получила наконец возможность поговорить с подругами.
– Уж слышали, знаем. – Катя, прислонясь спиной к дверному косяку, уселась у порога, чтобы шаги в коридоре не застали врасплох. – Только о том и речь, что матушка барыня благодетельница, больше любит людей, а не самоцветы. Ох, хотелось бы глянуть, какими картами играл с молодым барином в фараон окаянный Венедиктов…
– Катька… Ты думаешь, он… нарочно?
– Я думаю, в Петербурхе мастеров немало, с чего ему твои-то камни понадобились? Али покраше в столице нету? Да откудова он и услыхал-то про них?
– А смысл каков, Катька? Это для меня лучше этих камней ничего на свете нет, они мои кровные… А не по крови камни не разговаривают. Так что для этого Венедиктова сабуровские камни и впрямь не лучше других… Нет, тут доискиваться не до чего. Просто любитель драгоценностей, слыхал, что наши хороши, а денег у него и так хватает.
– Может, и такое. Что делать-то теперь, золотце мое?
– Да похоже, что помирать следом за Орестом, – Нелли нахмурилась. – Жить я без моего ларца не смогу.
– Грех-то такое говорить! – всплеснула руками Параша.
– Не понимаете вы, глупые, – Нелли с досадой смахнула слезу со щеки. – Мне рук на себя накладывать не придется. Не может человек без сердца жить. Мне ларец как сердце, уйдет он из дома, такая пустота у меня внутри сделается, что мне долго не протянуть… Утянет меня эта пустота, всю утянет.
– А помнишь то дупло, где барыня-покойница с вами маленькими от Пугача таилась? – жарко зашептала Параша. – Там сподручно тайник сделать! Прокрадемся сейчас, ларец-то вытащим да и отнесем в лес! Вовек его не сыщут!
– Думаешь я не догадалась? – с обидой возразила Нелли. – Да у меня первая мысль была унести да запрятать подале! Только ведь ларец пропадет, а долг останется! И придется папеньке Грачевку продавать! Маменьке это сердце разобьет, Парашка! Уж довольно ей горести!
– А то меньшая горесть доченьку вслед за сынком потерять?
– Так ведь этого-то она не понимает! Не понимает, Парашка! – Нелли ударила кулаком по колену. – И объяснить никак нельзя, даже пытаться не стоит.
– Ну и пусть не понимает, – вмешалась Катя. – Мы-то понимаем, что без тебя ей остаться куда страшней, чем грачевских продать. Значит, меньшее зло мы барыне сделаем, а от худшего убережем!
Нелли взмахнула рукою, призывая подруг молчать. Долгое время в комнатке было слышно только сверчка. Нелли размышляла, размышляла изо всех сил.
– Нет, не могу, – с тяжелым вздохом наконец проговорила она. – Пусть я плохая, мочи нет. Умру, так уж мне все равно будет. А своими глазами видеть, как маменька по моей вине терзается, ни за что! Мне и камни тогда не в радость станут. К тому ж вот еще что: у нас не город, воров не бывает. Да и какой вор про чужой потайной ящик узнает? Хватятся ларца, не сам же он ушел? На кого подумают? Уж никак не на меня. Маменька добрая и знает, что все ее любят. Каково ж ей будет жить и гадать, кто ей злом отплатил? А домашним людям каково? Чем они виноваты, чтобы на них такое подозрение бросить? Нет, никак нельзя украсть ларец!
– Можно!! – Катя тихо подпрыгнула на месте и раскинула руки над головой: тень ее затанцевала в упавшем на пол лунном луче. – Можно, касатка, можно, голубка, можно, цветик лазоревый, можно украсть!
– Да тихо ты, разбудишь кого, – зашипела Нелли. – Как это можно, если по всему выходит, что нельзя красть ларец у родителей!
– У родителей – нельзя! А у господина окаянного Венедиктова – еще как можно! Поняла наконец?
– Постой! Постой… – Нелли стиснула руки до боли в пальцах. – Ты о том, чтобы дождаться, как ларец отдадут за долг? И долга не будет! А где Венедиктов станет воров искать, нам дела нету! Катька!! – Нелли на мгновение стиснула Катю в объятиях, но тут же отпрянула со стоном разочарования. – Пустое! Сейчас мы знаем, где ларец лежит, а куда его судейский положит? Да вить еще лучше красть не в дому у нас, а хоть бы по дороге… Не получится!
– Получится, ненаглядная моя, получится! Я украду! Отпрошусь родню навестить куда подале у господ, да за ним, кто меня заметит? Цыганкой прикинусь! Проберусь за ним до постоялого двора, да лучше не до первого, а до третьего-четвертого… Подальше от Сабурова… Мне украсть – легче легкого!
– Ах, Катька, ах, придумала! – Нелли подпрыгнула и затанцевала сама, а за нею пустилась в хоровод и Параша. Некоторое время девочки вытанцовывали втроем, даваясь хохотом, в страхе, что неуместное их веселье обнаружат, но не в силах сдержать радости.
Наконец, задыхаясь от смеха, подруги попадали кто куда.
– Кабы ты не ошиблась, – делаясь сериозною, проговорила Нелли. – Небось не только Орест с окаянным Венедиктовым фараон метал. Может, не к одним к нам его крючок приезжал…
– Да я все украду, что у него будет, и весь сказ…
– А ну как все, кроме того, что мне надобно? – Нелли сунула ноги в ночные туфельки. – Пойдем, вынем ларец, я тебе каждое колечко покажу! Запомнишь их?
– С одного раза запомню!
– Так и бежим, нечего время терять! Жаль, свечу задули.
– Со свечой не стоит по дому шастать, у меня мешочек с кремешком при себе, там и зажжем.
На лестнице, спустясь до площадки, девочки услышали скрип шагов. Следом колеблемое от движения пламя свечки в чьей-то руке бросило на стену вытянутую тень от деревянных перил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171
– Пишет, что уж Нелли-то видела вовсе малюткой, – Елизавета Федоровна вздохнула и положила листок рядом со своим прибором. – Только и знает, что она блондинка. Даже миниатюры не собрались с нее послать.
– Ну, может, к Успенью, – произнес отец неуверенно. – Соберемся к Успенью, а, Лиза?
Нелли стянула с верхнего блюдечка серебряной эперни еще горсть сушеных фруктов с орехами. Карман ее заметно уже потяжелел, между тем как кусок пирога с тыквой оставался на тарелке нетронутым.
– К Успенью, Сириль, ты скажешь, что самая страда и невозможно бросить работы без хозяйского глазу. Разве я с Нелли соберусь…
Когда ужин наконец подошел к концу, думать было нечего о прогулке. Выпадет роса (какая роса сухим июльским вечером!), намокнут туфли и чулки, это опасно для здоровья… Маменька так много говорит о любви к Натуре, а когда садится отдохнуть на лужайке, велит стелить кожаную полость…
Ничего не оставалось, как ждать, когда дом погрузится в сон. Только после того, как погасли огни, Нелли получила наконец возможность поговорить с подругами.
– Уж слышали, знаем. – Катя, прислонясь спиной к дверному косяку, уселась у порога, чтобы шаги в коридоре не застали врасплох. – Только о том и речь, что матушка барыня благодетельница, больше любит людей, а не самоцветы. Ох, хотелось бы глянуть, какими картами играл с молодым барином в фараон окаянный Венедиктов…
– Катька… Ты думаешь, он… нарочно?
– Я думаю, в Петербурхе мастеров немало, с чего ему твои-то камни понадобились? Али покраше в столице нету? Да откудова он и услыхал-то про них?
– А смысл каков, Катька? Это для меня лучше этих камней ничего на свете нет, они мои кровные… А не по крови камни не разговаривают. Так что для этого Венедиктова сабуровские камни и впрямь не лучше других… Нет, тут доискиваться не до чего. Просто любитель драгоценностей, слыхал, что наши хороши, а денег у него и так хватает.
– Может, и такое. Что делать-то теперь, золотце мое?
– Да похоже, что помирать следом за Орестом, – Нелли нахмурилась. – Жить я без моего ларца не смогу.
– Грех-то такое говорить! – всплеснула руками Параша.
– Не понимаете вы, глупые, – Нелли с досадой смахнула слезу со щеки. – Мне рук на себя накладывать не придется. Не может человек без сердца жить. Мне ларец как сердце, уйдет он из дома, такая пустота у меня внутри сделается, что мне долго не протянуть… Утянет меня эта пустота, всю утянет.
– А помнишь то дупло, где барыня-покойница с вами маленькими от Пугача таилась? – жарко зашептала Параша. – Там сподручно тайник сделать! Прокрадемся сейчас, ларец-то вытащим да и отнесем в лес! Вовек его не сыщут!
– Думаешь я не догадалась? – с обидой возразила Нелли. – Да у меня первая мысль была унести да запрятать подале! Только ведь ларец пропадет, а долг останется! И придется папеньке Грачевку продавать! Маменьке это сердце разобьет, Парашка! Уж довольно ей горести!
– А то меньшая горесть доченьку вслед за сынком потерять?
– Так ведь этого-то она не понимает! Не понимает, Парашка! – Нелли ударила кулаком по колену. – И объяснить никак нельзя, даже пытаться не стоит.
– Ну и пусть не понимает, – вмешалась Катя. – Мы-то понимаем, что без тебя ей остаться куда страшней, чем грачевских продать. Значит, меньшее зло мы барыне сделаем, а от худшего убережем!
Нелли взмахнула рукою, призывая подруг молчать. Долгое время в комнатке было слышно только сверчка. Нелли размышляла, размышляла изо всех сил.
– Нет, не могу, – с тяжелым вздохом наконец проговорила она. – Пусть я плохая, мочи нет. Умру, так уж мне все равно будет. А своими глазами видеть, как маменька по моей вине терзается, ни за что! Мне и камни тогда не в радость станут. К тому ж вот еще что: у нас не город, воров не бывает. Да и какой вор про чужой потайной ящик узнает? Хватятся ларца, не сам же он ушел? На кого подумают? Уж никак не на меня. Маменька добрая и знает, что все ее любят. Каково ж ей будет жить и гадать, кто ей злом отплатил? А домашним людям каково? Чем они виноваты, чтобы на них такое подозрение бросить? Нет, никак нельзя украсть ларец!
– Можно!! – Катя тихо подпрыгнула на месте и раскинула руки над головой: тень ее затанцевала в упавшем на пол лунном луче. – Можно, касатка, можно, голубка, можно, цветик лазоревый, можно украсть!
– Да тихо ты, разбудишь кого, – зашипела Нелли. – Как это можно, если по всему выходит, что нельзя красть ларец у родителей!
– У родителей – нельзя! А у господина окаянного Венедиктова – еще как можно! Поняла наконец?
– Постой! Постой… – Нелли стиснула руки до боли в пальцах. – Ты о том, чтобы дождаться, как ларец отдадут за долг? И долга не будет! А где Венедиктов станет воров искать, нам дела нету! Катька!! – Нелли на мгновение стиснула Катю в объятиях, но тут же отпрянула со стоном разочарования. – Пустое! Сейчас мы знаем, где ларец лежит, а куда его судейский положит? Да вить еще лучше красть не в дому у нас, а хоть бы по дороге… Не получится!
– Получится, ненаглядная моя, получится! Я украду! Отпрошусь родню навестить куда подале у господ, да за ним, кто меня заметит? Цыганкой прикинусь! Проберусь за ним до постоялого двора, да лучше не до первого, а до третьего-четвертого… Подальше от Сабурова… Мне украсть – легче легкого!
– Ах, Катька, ах, придумала! – Нелли подпрыгнула и затанцевала сама, а за нею пустилась в хоровод и Параша. Некоторое время девочки вытанцовывали втроем, даваясь хохотом, в страхе, что неуместное их веселье обнаружат, но не в силах сдержать радости.
Наконец, задыхаясь от смеха, подруги попадали кто куда.
– Кабы ты не ошиблась, – делаясь сериозною, проговорила Нелли. – Небось не только Орест с окаянным Венедиктовым фараон метал. Может, не к одним к нам его крючок приезжал…
– Да я все украду, что у него будет, и весь сказ…
– А ну как все, кроме того, что мне надобно? – Нелли сунула ноги в ночные туфельки. – Пойдем, вынем ларец, я тебе каждое колечко покажу! Запомнишь их?
– С одного раза запомню!
– Так и бежим, нечего время терять! Жаль, свечу задули.
– Со свечой не стоит по дому шастать, у меня мешочек с кремешком при себе, там и зажжем.
На лестнице, спустясь до площадки, девочки услышали скрип шагов. Следом колеблемое от движения пламя свечки в чьей-то руке бросило на стену вытянутую тень от деревянных перил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171