Даже неприятным оно не было, словно маленькие иголочки еле-еле задевали кожу.
– Больно ты понимаешь, – проворчала Параша, не прерываясь. – Вон как глаза-то сверкают, и щеки будто свеклой намазалась.
Со двора доносились мерное притопыванье и посвист рассекающей воздух стали.
– Парашка, что там? – вдруг тревожно спросила Катя, указывая рукой.
– Как чего? Барин Росков сабелькой махается, – Параша с испугой вглядывалась в мгновенно осунувшееся лицо подруги, словно силясь что-то понять.
Катя уже не обращала на нее вниманья, с мучительным усилием прислушиваясь к шуму на дворе. Других звуков для нее, казалось, не существовало.
– Худо мне… – зашептала она. – Кто-то ищет не найдет, ищет, нашел… Тело белое железо холодное тянет. Холод тепла ищет, враз найдет…
– Ох, Господи!! – Параша, всплеснув руками, кинулась в сени, спеша, плечом толкнула дверь: – Саблю брось!! Филипп Антоныч, слышь, швыряй саблю подале!!
– Что с тобою, девочка? – Роскоф в недоумении обернулся со шпагой в руке. Был он в рубахе без жилета, но, казалось, не ощущал позднего ноября, разгоряченный движением. Здоровый румянец заливал его лицо.
– Бро-са-а-й!! – отчаянно завопила Параша.
– Зачем? – Роскоф торопливо шагнул навстречу девочке. Носок его сапога задел о гладкий корень недовыкорчеванного пенька. Роскоф неловко припал на колено.
Параша не успела даже заметить, каким образом отведенная рука со шпагою подвернулась ему под бок. В следующее мгновение Роскоф поднялся на ноги с выраженьем крайнего изумления в лице. На белоснежном голландском полотне его рубахи, под нижним левым ребром, словно раскрывающийся цветок мака, расходилось пятно крови.
Глава LXVII
– Вот так штука, – Роскоф, казалось, не верил собственным глазам. – Чтоб я эдак упал неловко…
– Скорей в дом! Надобно перевязать!
– Кто напал? Венедиктов? Где они? – Катя метнулась за своей шпагой. Ни следа недавней хвори не было в ее лице.
– Нам не сыскать где, – сердито отрубила Параша, не отступая ни на шаг от Роскофа, не без труда усевшегося в угол деревянного дивана. – Уже далеко. А главное не достать, когда и рядышком был.
– Что ты мелешь несуразное? – Катя накинула на дверь засов.
– Ты вправду не помнишь ничего? – Параша обернулась к Роскофу. – Давай-ко, барин, рубаху вытащим…
– Ну вот еще, молодому мужчине раздеваться при юных девицах, – недовольно возразил Роскоф.
– Чего я должна помнить? – почти одновременно с ним откликнулась Катя.
– Не валяй дурака-то, – Параша потянула за подол. – Сам не перевяжешь!
– Может, ты и права, не перевяжу, пожалуй. Но вить экая глупость! В жизни царапины не получил от кого другого, но чтоб сам себя…
– Сам, как же, – Параша укоризненно нахмурилась на Катю. – Помнишь, лихоманило тебя?
– Ну, вроде знобило немножко. Так что с того, сейчас прошло, – присев перед седельною сумкой, Катя извлекла корпию и нагнулась за бинтом.
– Потом скажу, некогда!
Лезвие прошло неглубоко, однако весь низ рубахи и пояс штанов пропитались кровью.
– Рана пустяшная, – нагибая голову, произнес Роскоф.
– Пустяшная-то пустяшная, – Параша наморщила курносый нос. – Давай, Катька, сюда клади…
Катя пристроила на разрез изрядный ком лохматой корпии.
– Теперь с того конца перехвати.
Вскоре торс молодого француза спеленала уже тугая повязка.
– Одежу бы переменить.
– Погоди, – перебила Катю недовольная по-прежнему Параша. – Лучше не шевелить его лишнего. Ты уж, барин-голубчик, лежи пока.
– Да не тревожься так, славная девочка, – Роскоф улыбнулся, и губы его показались бледны. – Я полежу с полчаса, и кровь уймется. Быть может, даже подремлю, я немного ослаб.
Веки его смежились.
Параша кивком головы указала Кате на дверь, и девочки вышли, ступая на цыпочках, в соседнюю комнату.
– Теперь говори, чего случилось-то? – громким шепотом спросила Катя.
– Час теперь перед сумерками, самое худое время. Неужто ты вправду думаешь, он сам себя проколол? Венедиктов окаянный порчу по ветру пустил, вот чего.
– Ты ж сама говорила, по ветру порча незнамо в кого летит. Как он в Филиппа-то Антоныча угодил?
– А через тебя щупал.
– Через меня?! – Катя вскрикнула было, но тут же осеклась. – Как это через меня щупал, ты чего?
– Нас он в лицо не видал, а тебя – видал. Как бы запах твой знает. Тебе вреда он причинить не может, твоей вещи у него нету. А через тебя может, тому, кто рядом. Вот он и решил небось, рядом кто из помощников барышниных. Вот и бухнул наобум, да попал.
– Эх ты… – Катя закусила губу. – Неужто правда?
– Правда-правда, посуди сама: щупать пустился, как только батюшка ушел. Святая сила ему мешала.
– Ну и слабосильный же он чертишко, – пряча смущение, усмехнулась Катя. – Барин-то, слава Богу, не шибко сильно повредился-то!
– Не сильно-то не сильно, – Параша потупилась.
– Чего тебе не по нраву, говори! – Катя в волнении ухватила подругу за рукав.
– Погоди, щас погляжу тихонько… – Параша вышла. Канула минута, затем другая, и Катя, в нетерпении высунувшись из-за двери, увидела подругу, неподвижно стоящую, наклонясь, над диваном. Заметя Катю, она тихонько поманила ее рукой.
Роскоф, казалось, спал.
– Видишь?
В слабом свете раннего вечера было видно, что повязка пропиталась насквозь.
– Руда не унимается.
Корпия вся вышла, и девочки разорвали найденные в доме полотенца. Вскоре промокли и они.
– Эдак вить можно и не проснуться, – сквозь зубы проговорила Катя, вглядываясь в безмятежное лицо француза.
– Господи, да где же батюшка?! – простонала Параша. – Может, при нем уймется, не простое это кровотеченье, чую, не простое! Не бывает так, чтоб из такого места так лило, не бывает, да и все!
Даже в полусвете вечера было видно, как под глазами молодого человека ложатся темные круги.
– Парашка, умрет, как пить дать, истечет!!
– Ты погоди… – Параша, казалось, колебалась. – Не простой вить порез, наговоренный, ой, вдруг не смогу?
– Да хоть попытайся! Чего терять-то!
– Есть чего терять, – лицо Параши странно повзрослело. – Не управлюсь, так ён меня вить схватит. Только не на недолго, как тебя, за самую за селезенку. Мне уж тогда его не стряхнуть.
Под Роскофом, вокруг груды черных полотенец, ширилось пятно. Капли с жутковатым стуком падали на дощатый пол.
– Страшно, касатка?
– Еще как страшно… – Параша глубоко, горько вздохнула, некоторое время понаблюдала за извивающейся по полу струйкой, а затем взглянула на Катю. Голубые глаза ее казались в темноте серыми, и взгляд их был спокоен.
– Ты вот чего, Катерина. Первое – свечу зажги, лунеет совсем. Второе – выйди, да двери-то я за тобой запру. Ты железяку-то его возьми, принеси во двор воды колодезной, да трижды с «Богородице Дево» облей ее из ведра, чтоб ни капли руды на лезвии не осталось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171
– Больно ты понимаешь, – проворчала Параша, не прерываясь. – Вон как глаза-то сверкают, и щеки будто свеклой намазалась.
Со двора доносились мерное притопыванье и посвист рассекающей воздух стали.
– Парашка, что там? – вдруг тревожно спросила Катя, указывая рукой.
– Как чего? Барин Росков сабелькой махается, – Параша с испугой вглядывалась в мгновенно осунувшееся лицо подруги, словно силясь что-то понять.
Катя уже не обращала на нее вниманья, с мучительным усилием прислушиваясь к шуму на дворе. Других звуков для нее, казалось, не существовало.
– Худо мне… – зашептала она. – Кто-то ищет не найдет, ищет, нашел… Тело белое железо холодное тянет. Холод тепла ищет, враз найдет…
– Ох, Господи!! – Параша, всплеснув руками, кинулась в сени, спеша, плечом толкнула дверь: – Саблю брось!! Филипп Антоныч, слышь, швыряй саблю подале!!
– Что с тобою, девочка? – Роскоф в недоумении обернулся со шпагой в руке. Был он в рубахе без жилета, но, казалось, не ощущал позднего ноября, разгоряченный движением. Здоровый румянец заливал его лицо.
– Бро-са-а-й!! – отчаянно завопила Параша.
– Зачем? – Роскоф торопливо шагнул навстречу девочке. Носок его сапога задел о гладкий корень недовыкорчеванного пенька. Роскоф неловко припал на колено.
Параша не успела даже заметить, каким образом отведенная рука со шпагою подвернулась ему под бок. В следующее мгновение Роскоф поднялся на ноги с выраженьем крайнего изумления в лице. На белоснежном голландском полотне его рубахи, под нижним левым ребром, словно раскрывающийся цветок мака, расходилось пятно крови.
Глава LXVII
– Вот так штука, – Роскоф, казалось, не верил собственным глазам. – Чтоб я эдак упал неловко…
– Скорей в дом! Надобно перевязать!
– Кто напал? Венедиктов? Где они? – Катя метнулась за своей шпагой. Ни следа недавней хвори не было в ее лице.
– Нам не сыскать где, – сердито отрубила Параша, не отступая ни на шаг от Роскофа, не без труда усевшегося в угол деревянного дивана. – Уже далеко. А главное не достать, когда и рядышком был.
– Что ты мелешь несуразное? – Катя накинула на дверь засов.
– Ты вправду не помнишь ничего? – Параша обернулась к Роскофу. – Давай-ко, барин, рубаху вытащим…
– Ну вот еще, молодому мужчине раздеваться при юных девицах, – недовольно возразил Роскоф.
– Чего я должна помнить? – почти одновременно с ним откликнулась Катя.
– Не валяй дурака-то, – Параша потянула за подол. – Сам не перевяжешь!
– Может, ты и права, не перевяжу, пожалуй. Но вить экая глупость! В жизни царапины не получил от кого другого, но чтоб сам себя…
– Сам, как же, – Параша укоризненно нахмурилась на Катю. – Помнишь, лихоманило тебя?
– Ну, вроде знобило немножко. Так что с того, сейчас прошло, – присев перед седельною сумкой, Катя извлекла корпию и нагнулась за бинтом.
– Потом скажу, некогда!
Лезвие прошло неглубоко, однако весь низ рубахи и пояс штанов пропитались кровью.
– Рана пустяшная, – нагибая голову, произнес Роскоф.
– Пустяшная-то пустяшная, – Параша наморщила курносый нос. – Давай, Катька, сюда клади…
Катя пристроила на разрез изрядный ком лохматой корпии.
– Теперь с того конца перехвати.
Вскоре торс молодого француза спеленала уже тугая повязка.
– Одежу бы переменить.
– Погоди, – перебила Катю недовольная по-прежнему Параша. – Лучше не шевелить его лишнего. Ты уж, барин-голубчик, лежи пока.
– Да не тревожься так, славная девочка, – Роскоф улыбнулся, и губы его показались бледны. – Я полежу с полчаса, и кровь уймется. Быть может, даже подремлю, я немного ослаб.
Веки его смежились.
Параша кивком головы указала Кате на дверь, и девочки вышли, ступая на цыпочках, в соседнюю комнату.
– Теперь говори, чего случилось-то? – громким шепотом спросила Катя.
– Час теперь перед сумерками, самое худое время. Неужто ты вправду думаешь, он сам себя проколол? Венедиктов окаянный порчу по ветру пустил, вот чего.
– Ты ж сама говорила, по ветру порча незнамо в кого летит. Как он в Филиппа-то Антоныча угодил?
– А через тебя щупал.
– Через меня?! – Катя вскрикнула было, но тут же осеклась. – Как это через меня щупал, ты чего?
– Нас он в лицо не видал, а тебя – видал. Как бы запах твой знает. Тебе вреда он причинить не может, твоей вещи у него нету. А через тебя может, тому, кто рядом. Вот он и решил небось, рядом кто из помощников барышниных. Вот и бухнул наобум, да попал.
– Эх ты… – Катя закусила губу. – Неужто правда?
– Правда-правда, посуди сама: щупать пустился, как только батюшка ушел. Святая сила ему мешала.
– Ну и слабосильный же он чертишко, – пряча смущение, усмехнулась Катя. – Барин-то, слава Богу, не шибко сильно повредился-то!
– Не сильно-то не сильно, – Параша потупилась.
– Чего тебе не по нраву, говори! – Катя в волнении ухватила подругу за рукав.
– Погоди, щас погляжу тихонько… – Параша вышла. Канула минута, затем другая, и Катя, в нетерпении высунувшись из-за двери, увидела подругу, неподвижно стоящую, наклонясь, над диваном. Заметя Катю, она тихонько поманила ее рукой.
Роскоф, казалось, спал.
– Видишь?
В слабом свете раннего вечера было видно, что повязка пропиталась насквозь.
– Руда не унимается.
Корпия вся вышла, и девочки разорвали найденные в доме полотенца. Вскоре промокли и они.
– Эдак вить можно и не проснуться, – сквозь зубы проговорила Катя, вглядываясь в безмятежное лицо француза.
– Господи, да где же батюшка?! – простонала Параша. – Может, при нем уймется, не простое это кровотеченье, чую, не простое! Не бывает так, чтоб из такого места так лило, не бывает, да и все!
Даже в полусвете вечера было видно, как под глазами молодого человека ложатся темные круги.
– Парашка, умрет, как пить дать, истечет!!
– Ты погоди… – Параша, казалось, колебалась. – Не простой вить порез, наговоренный, ой, вдруг не смогу?
– Да хоть попытайся! Чего терять-то!
– Есть чего терять, – лицо Параши странно повзрослело. – Не управлюсь, так ён меня вить схватит. Только не на недолго, как тебя, за самую за селезенку. Мне уж тогда его не стряхнуть.
Под Роскофом, вокруг груды черных полотенец, ширилось пятно. Капли с жутковатым стуком падали на дощатый пол.
– Страшно, касатка?
– Еще как страшно… – Параша глубоко, горько вздохнула, некоторое время понаблюдала за извивающейся по полу струйкой, а затем взглянула на Катю. Голубые глаза ее казались в темноте серыми, и взгляд их был спокоен.
– Ты вот чего, Катерина. Первое – свечу зажги, лунеет совсем. Второе – выйди, да двери-то я за тобой запру. Ты железяку-то его возьми, принеси во двор воды колодезной, да трижды с «Богородице Дево» облей ее из ведра, чтоб ни капли руды на лезвии не осталось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171