Однако через два дни Нелли, изрядно утомленная переходом по пещерам и пешей дорогою, встала как вкопанная, когда Катя, дико вскрикнувши, бросилась бежать напрямик по траве. В ответ на ее вскрик громко, оглушительно громко заржал вороной жеребец. Катя пустилась быстрее, и ноги ее запутала высокая трава, вот она упала было, поднялась, на бегу запустила руку в косу, теребя ленту. Лента исчезла в траве, и Катя тряхнула освобожденными волосами.
– А Катька-то оказывается… Катька-то… – изумленно выдохнула Параша.
Никогда б Нелли не подумала, что волосы подруги, всегда натуго стянутые в косу, кудрявы. Не просто кудрявы – копна черных крупных локонов, изогнутых с прихотливою природною грацией, какой никогда не придаст волосам куафер, решительно изменила весь облик девочки, превратив ее в яркую красавицу.
А Катя была уж в двух шагах от Роха, вскинувшегося на дыбы, и, не дожидаясь, покуда он опустится наземь передними ногами, скользнула меж его копытами, словно девочка и конь танцовали вместе причудливой дикой танец. Порыв ветра подхватил гриву жеребца и волосы девочки, на мгновенье спутав их в единое черное трепещущее крыло.
В следующее мгновенье конь стоял уже на четырех ногах, а Катя сидела на нем без седла и стремян. Позабывши о друзьях, девочка присвистнула, ударила ногами и умчалась вперед.
Ойрот-пастух одобрительно зацокал языком. Можно было уж и Нелли искать в табуне Нарда.
Белая Крепость осталась за Катунью.
Глава XXXVI
Добыть в Барнауле пристойной рессорной кареты не удалось: до Перми пришлось ехать в тарантасе, хоть один вид чудовищных шестов, к коим крепились и кузов и колеса, кинул Нелли в дрожь.
– Верно, у феи поломался волшебный жезл, и тыква оборотилась каретою не до конца, – хохотал Роскоф.
И наверное кузов был тыква тыквой, выдолбленной изнутри. Сидений вовсе не было – предполагалось, верно, столько клади, что на ней и устраивайся. Быть может, для помещиков, что любят ехать не спеша и все свое везут с собой (сей перифразой из греческого любомудра Бианта развлекался уже отец Модест), то было скорей достоинство, чем неудобство, но сидеть на полу все ж не хотелось. В конце концов было куплено несколько больших ивовых корзин, с грехом пополам заменивших сиденья.
Такая езда изрядно растрясала бока, так что Нелли несказанно радовалась вновь обретенному Нарду еще и потому, что верховая езда казалась в сравненьи с этим мучением сущим отдыхом. Катя же почти не покидала спины Роха. Что до мужчин, то им приходилось чередоваться – лошадь отца Модеста пала на ойротском пастбище.
В Перми с ненавистным рыдваном наконец распрощались, и сие событие было самым существенным в их пути. Одетые майской зеленью поселки и города мелькали в окнах, дурные постоялые дворы сменялись хорошими гостиницами, а затем наоборот, но весь этот привычный мир казался Нелли нереальным, как сновидение.
Поначалу трудно было от многого отвыкнуть и ко многому привыкнуть. К примеру, деньги. В несколько месяцев, проведенных за Катунью, Нелли безусловно приучилась выходить из дому только имея в кармане огниво с трутом, а также нож. Кошелек же вскоре завалился в ларь среди вещей меньше чем необходимых. Обитатели Крепости, понятное дело, жили не в какой-нибудь гадкой Утопии – знали и деньги, и счет им, но в руки брали по необходимости особо – ради вылазки «в Россию» либо поездок за покупками в Китай. Нелли же просидела конец зимы и всю весну безвылазно в заповедном крае и теперь уж не один раз оказывалась в конфузе, посещая торговые лавки. Сперва она приказывала завернуть ей полотняных платков либо бутылку кёльнской воды, а затем уж лезла за кошельком. Лавочники начинали браниться, предположивши ребяческие шалости. А чем отговоришься? «Прошу, мол, прощенья, но там, где я долго прожил, нету ни денег, ни магазинов»? Хорошенькое дело!
Другая трудность была привыкнуть, что в России никто ее, Нелли, знать не знает. В Крепости о Елене Сабуровой слышали все от мала до велика, и теперь ей каждый раз приходилось напоминать себе не раскланиваться с незнакомыми, особенно из простого сословия. Так, в Омске крестьянская девочка ее лет, напомнившая горделивою осанкой девушек Крепости, закрылась рукавом, зардевшись как маков цвет, когда с нею приветливо поздоровался чужой юный барин на улице. Глядя вослед убегающей девчонке, Нелли, сгорая со стыда, вновь напомнила себе, что она уж в России.
Но где-то после Перми Нелли пообвыклась. На остановках развлекались фехтовальными упражнениями: участвовали в них, кроме Роскофа, отец Модест, благо ехал в штатском, Нелли, благо и новое платье справила мальчишеское, и Катя, благо теперь сие не могло показаться зазорным Филиппу, в отличье от того давнего времени, когда он почитал ее слугою-мальчишкой при маленьком Романе Сабурове. Проще сказать, не фехтовала одна только Параша.
На большой переправе подругам довелось раз испугаться, когда подъехал на бричке Танатов. Однако взглянувши на путешественников безразличным взором, словно сроду с ними не встречался, он только начал кичливо требовать, чтоб единственную свободную завозню предоставили в первый черед для его экипажа. Спорить с ним никто не стал.
– Боится Игнотус показать, что нас знает? – спросила Нелли, глядя, как плот с бричкою и нахохлившимся в черном пыльнике масоном поднимается по течению на шестах, чтоб меньше снесло на противном берегу.
– Нет, Нелли, он и вправду нас не помнит, – ответил отец Модест.
Нелли попыталась было представить себе, каково это – не помнить людей, чай не склонения со спряжениями, но у ней ничего не получилось.
– Куда мы теперь держим путь, Ваше Преподобие? – спросил Роскоф, глядя, как бревна завозни (наконец доставшейся им) утюжат сзади желто-зеленую непрозрачную воду. На гребнях волн вздымались белые гребешки пены, которые мужики так и называли беляками. – Где искать Венедиктова – в Санкт-Петербурге ли, в странном ли том имении, куда похищал он Нелли?
– В Москву, Венедиктов теперь в Москве, – отвечал отец Модест. – А искать сего особо не придется, он вить думает, что мы от него бежали. А значит, он и не боится.
– Не боится, зная, что в руках у Нелли корона с Кощеевой смертью? – Катя недоверчиво встряхнула волосами, без того пляшущими на речном ветру. Всю дорогу она так их и носила, разве немного обрезав. Нелли же, напротив, вынуждена была в цивилизованных краях собрать косу – простоволосой она уж больно не походила на мальчика. Выходило, что подруги поменялись местами, и Нелли завидовала.
– Что ж Венедиктов, Катерина, вовсе, по-твоему, дурак? – отец Модест улыбнулся. – Превосходно помнит он, что Нелли негритянке не родня. Чего-то узнать ему хотелось с Неллиной помощью в сей короне, не знаю покуда чего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171