Часами готова была Нелли слушать, к примеру, о войне царя Ивана Васильевича с гордыми новгородцами. Симпатии Кириллы Ивановича были при этом целостно на стороне торговой республики.
«Подумай, дитя, – говаривал он, – сколь славен был сей независимый град! Древняя Русь была воистину щасливой страной. Мы привыкли нынче, что все передовое и разумное исходит из Франции, но удивись – были времена, когда французам было до нас далеко. Первою нашей столицей, ты помнишь, был Киев, второй – Москва, теперь же – Санкт-Петербурх. Так вот, когда правитель Киева, еще даже не царь, а лишь Великий Князь Ярослав надумал отдать дочь свою Анну за короля Франции Генриха Капета, для девы сие было почти нещастием. Дочь князя Ярослава свободно изъяснялася на древних языках – греческом и латинском, читала на них труды великих мыслителей. Вокруг нее был салон просвещенной молодежи! Меж тем дворяне французские, не токмо молодые, не всегда умели подписать собственное имя на родном языке! Во всех отношениях древний Киев был просвещенней и благоустроеннее Парижа!»
«Отчего же это переменилося, папенька? Вить государь Петр Алексеевич мечтал лишь о том, чтобы сделались мы как теперь, то есть не хуже Европы!»
«Мы спасли государства европейские, маленькая Нелли. Из далеких песков пришла неслыханная сила, именем татары. Были они дики и свирепы. Пепелища и пирамиды из людских черепов оставалися за кровавым этим племенем. Много русских городов они сожгли до основания, многое множество русских людей обрекли лютой смерти, покуда не покорили Русь. Но мужество наше подорвало их силу. Лишь слегка потревожили татары Европу, которую хотели также покорить. Даже не на всю Русь их достало. Непокоренною осталась торговая республика Новгородская».
«Папенька, что такое республика?»
«Равноправное устройство жизни, Нелли. Все граждане равны, как братья, и нету над ними ни царей земных, ни знатности рода. Новгородцы все занимались торговлею и плавали в дальние страны».
По чести сказать, Нелли, в отличие от папеньки, не слишком привлекало жизненное устройство без царя. К тому же…
«Папенька, неужто все-все новгородцы были вовсе одинаковы?»
«Понятное дело, некоторые были удачливее в торговых делах, а значит – богаче».
«Папенька, тогда получается, что ежели люди живут братьями без царя и знатности рода, неравенство промеж них идет по богатству?»
Кирилла Иванович отчего-то сердился. А все-таки интересно было слушать про колокол, который сзывал всех горожан на совет-вече, чтобы решать важные дела.
«И пошло с той поры две русских жизни, маленькая Нелли. В одной русские, татарами завоеванные, много дикости переняли от них и многое утратили в образованности и благом устройстве. Переняли варварскую пышность в одеждах, жестокость к слабому и раболепие с сильным, переняли неуважение к милому идеалу, каковой являет в жизни нашей женщина. Все сие – черты азиатские, дитя! Во второй же русской жизни, новгородской, цивилизованность сохранялась. Даже монеты, что татары чеканили, новгородцы не принимали у себя к обращению, тако презирали они азиатов. Но шло время, и в завоеванной части народа русского стали копиться силы к освобождению. Наконец русские свергли татар, и цари наши стали иметь лишь Бога над собою. Но увы, даже от дурной привычки трудно отучиться враз. Помнишь, как ты повадилась было класть локти на стол? Сама ведаешь, как трудно отвыкать. Тысячекратно трудней изжить дурной образ жизни, когда не одно поколение предков с ним свыклось. Много жестокого было, когда поднималося царство Московское. И одною из жестокостей было покорение Новгорода, братоубийственная война. Со всех сил сопротивлялися новгородцы. Многое еще узнаешь ты про великую женщину по имени Марфа, ревнительницу свободы. Не во всем была она права и зря искала союзников в литвинах, русских врагах, но была она великая женщина. При царе Иоанне Третьем ее пленили и увезли в Москву вместе с вечевым колоколом. Так их и отвезли вместе – гордую старуху Борецкую и колокол вольности. Но худший поход против Новгорода предпринял внук Иоанна Третьего Иоанн Грозный. Шесть недель длился кровавый погром Новгорода, шесть недель опричники резали, топили, бросали в огонь не токмо мужчин, но и стариков, женщин и детей. Шесть недель грабили великий город».
«Папенька, Иван Грозный был дурной человек? Как же Господь допустил его царем?»
«Был он тиран, а Господу до земных царств нету дела. Всякая власть – уставление человеческое».
Но тут уроки исторические заходили уже в ту область, где Нелли не о чем было с отцом беседовать. Как же всякая власть – уставление человеческое? Зачем тогда цари – помазанники Божии? Объяснять это Кирилле Ивановичу не имело смысла. Но вить и со своей стороны он прав – для чего Господу дурной помазанник?
– Слышь-ко, молодой барин, Тосна! Лучше б здесь ночевать.
Нелли вздрогнула. Из ноздрей Нарда валил белый пар, а в кустарниках вокруг дороги, словно куски разорванной кисеи, лежали клочья тумана. Серый сумрак ровно окутывал серые крыши строений, начинавших собою незначительное селение.
– Видно, придется. Теснотища небось в почтовой-то избе!
– Тут и крестьяне на постой принимают, есть и чистые горницы.
Чистая горница, впрочем, оказалась чиста только по прозванию. Нелли порадовалась тусклому свету лучины, быть может милосердно укрывающему полчища насекомых. Молодая баба принесла на ужин глиняную миску гречневой каши, но Нелли вовремя вспомнила о Матрениной сдобе. Ватрушки оказались со сладким творогом и малиновым вареньем. Добрая половина их, впрочем, перекочевала со стола Нелли в передник беловолосой девочки лет трех, что, не проронив ни слова, то пряталась за косяком, то высовывалась, наблюдая за Нелли. Но и оставшегося Нелли достало, а другие члены многочисленного семейства, ютящиеся в смежной «черной» половине дома, ее не беспокоили. Соломенный тюфяк был относительно мягок, но, невзирая на усталость, сон Нелли все время прерывался. Два раза за ночь она куталась в плащ и выходила проведать лошадей, а недовольному Роху скормила три яблока. Когда же Нелли удалось наконец забыться под трели сверчка, ей отчего-то приснился Иван Грозный, который, облаченный в красную рубаху палача, рубил топором новгородский колокол. Колокол же был живым и отлитым из чистого золота, с отчеканенным лицом, и глаза его плакали серебряными слезами. За спиною у Ивана Грозного стоял Венедиктов, который держал за спиною еще один острый топор – с обагренным кровью лезвием.
Глава XXXIII
Одно хорошо в осенних странствиях: путешественнику не грозят комары. Это было первою мыслью Нелли, когда, проснувшись от стука, она обнаружила, что окошко «чистой» горницы, висевшее на ременных петлях, не устояло перед порывом ветра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171
«Подумай, дитя, – говаривал он, – сколь славен был сей независимый град! Древняя Русь была воистину щасливой страной. Мы привыкли нынче, что все передовое и разумное исходит из Франции, но удивись – были времена, когда французам было до нас далеко. Первою нашей столицей, ты помнишь, был Киев, второй – Москва, теперь же – Санкт-Петербурх. Так вот, когда правитель Киева, еще даже не царь, а лишь Великий Князь Ярослав надумал отдать дочь свою Анну за короля Франции Генриха Капета, для девы сие было почти нещастием. Дочь князя Ярослава свободно изъяснялася на древних языках – греческом и латинском, читала на них труды великих мыслителей. Вокруг нее был салон просвещенной молодежи! Меж тем дворяне французские, не токмо молодые, не всегда умели подписать собственное имя на родном языке! Во всех отношениях древний Киев был просвещенней и благоустроеннее Парижа!»
«Отчего же это переменилося, папенька? Вить государь Петр Алексеевич мечтал лишь о том, чтобы сделались мы как теперь, то есть не хуже Европы!»
«Мы спасли государства европейские, маленькая Нелли. Из далеких песков пришла неслыханная сила, именем татары. Были они дики и свирепы. Пепелища и пирамиды из людских черепов оставалися за кровавым этим племенем. Много русских городов они сожгли до основания, многое множество русских людей обрекли лютой смерти, покуда не покорили Русь. Но мужество наше подорвало их силу. Лишь слегка потревожили татары Европу, которую хотели также покорить. Даже не на всю Русь их достало. Непокоренною осталась торговая республика Новгородская».
«Папенька, что такое республика?»
«Равноправное устройство жизни, Нелли. Все граждане равны, как братья, и нету над ними ни царей земных, ни знатности рода. Новгородцы все занимались торговлею и плавали в дальние страны».
По чести сказать, Нелли, в отличие от папеньки, не слишком привлекало жизненное устройство без царя. К тому же…
«Папенька, неужто все-все новгородцы были вовсе одинаковы?»
«Понятное дело, некоторые были удачливее в торговых делах, а значит – богаче».
«Папенька, тогда получается, что ежели люди живут братьями без царя и знатности рода, неравенство промеж них идет по богатству?»
Кирилла Иванович отчего-то сердился. А все-таки интересно было слушать про колокол, который сзывал всех горожан на совет-вече, чтобы решать важные дела.
«И пошло с той поры две русских жизни, маленькая Нелли. В одной русские, татарами завоеванные, много дикости переняли от них и многое утратили в образованности и благом устройстве. Переняли варварскую пышность в одеждах, жестокость к слабому и раболепие с сильным, переняли неуважение к милому идеалу, каковой являет в жизни нашей женщина. Все сие – черты азиатские, дитя! Во второй же русской жизни, новгородской, цивилизованность сохранялась. Даже монеты, что татары чеканили, новгородцы не принимали у себя к обращению, тако презирали они азиатов. Но шло время, и в завоеванной части народа русского стали копиться силы к освобождению. Наконец русские свергли татар, и цари наши стали иметь лишь Бога над собою. Но увы, даже от дурной привычки трудно отучиться враз. Помнишь, как ты повадилась было класть локти на стол? Сама ведаешь, как трудно отвыкать. Тысячекратно трудней изжить дурной образ жизни, когда не одно поколение предков с ним свыклось. Много жестокого было, когда поднималося царство Московское. И одною из жестокостей было покорение Новгорода, братоубийственная война. Со всех сил сопротивлялися новгородцы. Многое еще узнаешь ты про великую женщину по имени Марфа, ревнительницу свободы. Не во всем была она права и зря искала союзников в литвинах, русских врагах, но была она великая женщина. При царе Иоанне Третьем ее пленили и увезли в Москву вместе с вечевым колоколом. Так их и отвезли вместе – гордую старуху Борецкую и колокол вольности. Но худший поход против Новгорода предпринял внук Иоанна Третьего Иоанн Грозный. Шесть недель длился кровавый погром Новгорода, шесть недель опричники резали, топили, бросали в огонь не токмо мужчин, но и стариков, женщин и детей. Шесть недель грабили великий город».
«Папенька, Иван Грозный был дурной человек? Как же Господь допустил его царем?»
«Был он тиран, а Господу до земных царств нету дела. Всякая власть – уставление человеческое».
Но тут уроки исторические заходили уже в ту область, где Нелли не о чем было с отцом беседовать. Как же всякая власть – уставление человеческое? Зачем тогда цари – помазанники Божии? Объяснять это Кирилле Ивановичу не имело смысла. Но вить и со своей стороны он прав – для чего Господу дурной помазанник?
– Слышь-ко, молодой барин, Тосна! Лучше б здесь ночевать.
Нелли вздрогнула. Из ноздрей Нарда валил белый пар, а в кустарниках вокруг дороги, словно куски разорванной кисеи, лежали клочья тумана. Серый сумрак ровно окутывал серые крыши строений, начинавших собою незначительное селение.
– Видно, придется. Теснотища небось в почтовой-то избе!
– Тут и крестьяне на постой принимают, есть и чистые горницы.
Чистая горница, впрочем, оказалась чиста только по прозванию. Нелли порадовалась тусклому свету лучины, быть может милосердно укрывающему полчища насекомых. Молодая баба принесла на ужин глиняную миску гречневой каши, но Нелли вовремя вспомнила о Матрениной сдобе. Ватрушки оказались со сладким творогом и малиновым вареньем. Добрая половина их, впрочем, перекочевала со стола Нелли в передник беловолосой девочки лет трех, что, не проронив ни слова, то пряталась за косяком, то высовывалась, наблюдая за Нелли. Но и оставшегося Нелли достало, а другие члены многочисленного семейства, ютящиеся в смежной «черной» половине дома, ее не беспокоили. Соломенный тюфяк был относительно мягок, но, невзирая на усталость, сон Нелли все время прерывался. Два раза за ночь она куталась в плащ и выходила проведать лошадей, а недовольному Роху скормила три яблока. Когда же Нелли удалось наконец забыться под трели сверчка, ей отчего-то приснился Иван Грозный, который, облаченный в красную рубаху палача, рубил топором новгородский колокол. Колокол же был живым и отлитым из чистого золота, с отчеканенным лицом, и глаза его плакали серебряными слезами. За спиною у Ивана Грозного стоял Венедиктов, который держал за спиною еще один острый топор – с обагренным кровью лезвием.
Глава XXXIII
Одно хорошо в осенних странствиях: путешественнику не грозят комары. Это было первою мыслью Нелли, когда, проснувшись от стука, она обнаружила, что окошко «чистой» горницы, висевшее на ременных петлях, не устояло перед порывом ветра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171