Подруги отпрянули в нишу: мимо неспешно прошел Кирилла Иванович в шлафроке. Озаренное желтым огнем лицо отца проплыло совсем близко – профиль в темноте, седая недавняя прядка в перехваченных коричневой лентой волосах. Параша в испуге зажала рукой рот, но Нелли осталась спокойна. Яркий огонек в руке всегда слепит глаза, вот в темноте отец бы их наверное не проглядел на таком расстояньи.
Шаги миновали лестницу.
– Куда это он?
– Неважно, небось ненадолго.
Таясь по углам, девочки пробрались к дверям кабинета. Короткие пробежки от одного безопасного убежища до другого и выжидания заняли какое-то время.
– Ах ты досада!
Из щели под дверьми точился огонек.
– Да ничего, подождем, поди книжку какую забыл, – шепнула Катя.
– Верно, не спится ему, вот и решил почитать, – отозвалась Нелли, успокаиваясь. – Спрячемся за шкап, ему в другую сторону ворочаться.
Но Кирилла Иванович не спешил выходить. Минуты, казалось, тянулись бесконечно.
– Да заснул он там, что ли?
Нелли решилась на отчаянный шаг: приблизилась и прильнула глазом к замочной скважине. Увиденное заставило ее тихонько охнуть.
…Папенька сидел за столом, на котором, зажженные от его свечки, горели теперь еще две парные свечи в фигурной бронзе. На доске стола стоял ларец с открытою крышкою.
Кирилла Иванович, склонив голову, любовался игрою мелких алмазов звездистой огранки на широком браслете.
– А это Вы надевали тогда представляться ко двору, – негромко, но отчетливо произнес он в пустоту. – Мне было семь годов. Когда подали карету, Вы зашли на минуту попрощаться и браслет сверкал на руке, коей Вы погладили меня по щеке. Вы были как фея из моих французских сказок. И сей аграф был на Вас. – Отец глубоко вздохнул. – Ах, маменька, друг сердешный, пусть это лишь безделки, но и копеечную деревяшку, что была Вам мила, я так же жалел бы отдать в чужие руки!
Отец поднял голову, и Нелли увидела странный блеск его взора.
– Сей аметистовый гарнитур Вы часто надевали летними вечерами… Ах, маменька, маменька!
…Кирилла Иванович просидел над ларцом всю ночь. А утром, и не думая пойти отдохнуть, послал во флигель за судейским.
Глава VIII
Отчаянье, последовавшее за вспышкой надежды, казалось, легло на грудь Нелли стопудовым гнетом. В кабинете составлены все бумаги. Долголягий Антип, презрительно кривясь, выволок из флигелька, заросшего уже осыпанной зелеными ягодами рябиной, жалконький багаж Пафнутия Пантелеймонова Панкратова – крашенный зеленой краской облупленный сундучишко, объемистый черный погребец и шагреневый мешок для бумаг. Вот во двор выкатывают шарабан, стряпчий сам залезает на козлы, трогает… Все! Теперь уже вправду все, а вить они могли на час опередить папеньку минувшей ночью, всего лишь на один час…
Тихо, словно ощущая себя тенью, Нелли прошла через розарий к пруду. Одинокий Протесилай печально любовался своим отражением в еще холодной воде. Вода нагреется до полудни, а холод, сковавший Нелли душу, не уйдет никогда.
– Зря ты смотришь на воду, бедный лев, – Нелли подобрала подол и уселась льву на спину, боком, словно на лошадь. – Думаешь, там твой друг? Думаешь, он пытается вылезти из воды и с тобой поговорить? Нет, это только твое отражение. А друга у тебя нет и не будет. А мои друзья были камни, они со мною говорили. Теперь и я одна-одинешенька, как ты.
Нелли обняла руками голову льва. Вода, струясь, отразила ее золотистые волосы и бледное лицо, прижавшееся щекою к серой морде. Нелли сильнее ухватилась за каменную гриву и пересела по-мужски.
– Увези меня подальше, а, старый лев? – Нелли оттянула пятки и ударила Протесилая в каменные бока. На мгновение ей вправду почудилось, что статуя взяла с места в тяжелый летящий карьер. Пруд раскинулся впереди, как ровное блестящее поле. На карьере ведь тоже кажется иногда, что ты неподвижен, а мчится сама земля. – Хотя бы куда-нибудь, где можно мне прожить и без камней! Может, хоть ты, каменный, мне поможешь? Видишь ли, на живой лошади мне ехать некуда! На ней я могу домчать только до соседей, ну еще к маменькиной крестной в монастырь…
И вдруг каменный полет оборвался. Словно кто-то невидимый подтолкнул Нелли локтем. И как раз, как упомянула она старую княгиню. Гиль! Великая важность ей до этой игуменьи! Которая вдобавок даже в лицо-то ее, Нелли, не знает, только и наслышана про светлые волоса…
Нелли вскрикнула и вскочила на ноги. Мгновение стояла она в самой глубокой задумчивости, а затем кинулась со всех ног к дому.
Спустя полтора часа, войдя в комнату матери, Нелли застала Елизавету Федоровну за вышиванием гладью. Прежде обозначенный лишь пустым контуром, бант на посохе маленькой пастушки стал теперь цвета само.
– Я сегодня хотела бы побыть одной, дитя, – произнесла она, подняв голову. – Отец твой опечален, и мне не весело.
– Маменька, я не хотела Вас обеспокоить, – Нелли села тем не менее на скамеечку для ног. – Но, чаю, просьба моя могла бы Вас обрадовать.
– Вот как? – Елизавета Федоровна улыбнулась.
– Маменька… Помните, вчера письмо было от княгини? Мне бы хотелось… хотелось погостить в монастыре. Необязательно, она уж с младенчества меня не видала.
– Нелли? Ты хотела б в монастырь? Право, вот неожиданность! Крестная была бы рада хоть и тебе одной… Да и обижается она… А на меня монастырские стены наводят тоску. Воистину, Бога надобно иметь только в сердце, прав великий просветитель… Впрочем, тебе рано такое знать.
– Так Вы ради моей затее?
– Ох, не знаю. Подумай, в обители надлежит подниматься чуть свет, разве ты к такому привыкла? А выстаивать все длинные службы? Конечно, крестная не станет тебя неволить, ты гостья, а не паломница. Но злоупотреблять положением гостьи в монастыре нехорошо. Другие приехали молиться, надобно жить с ними вровень, чтоб никого не отвлекать от благочестивых мыслей своей особой. Наверное ли ты этого хочешь?
– Я не стала бы никому мешать, право слово!
– Может, и вправду тебе нужно отвлечься, дитя. Конечно, для девочки твоих лет всякая поездка – изрядное приключение. Но так вдруг… Да и кого я с тобой пошлю?
– Катьку с Парашкой! А отвезет нас Фавушка, ему все равно покуда дела нет.
– Да ты, я гляжу, уж обо всем подумала! – Во взгляде Елизаветы Федоровны промелькнуло сомнение.
– Маменька, ну пожалуйста! – Нелли умоляюще свела руки.
– Право, не знаю… Надобно поговорить с отцом.
Подобный поворот разговора Нелли не слишком встревожил: обо всем, что до нее касается, решать не отцу. Его обвести легко, куда легче, чем мать.
– Спеху нет, мы подумаем. Ступай теперь, Нелли, Господь с тобою.
Катя и Параша поджидали в комнатке Нелли.
– Ну что, что, расхорошая моя, отпускает? – прыгнула навстречу Катя.
– С папенькой, говорит, обсудит, пустое!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171
Шаги миновали лестницу.
– Куда это он?
– Неважно, небось ненадолго.
Таясь по углам, девочки пробрались к дверям кабинета. Короткие пробежки от одного безопасного убежища до другого и выжидания заняли какое-то время.
– Ах ты досада!
Из щели под дверьми точился огонек.
– Да ничего, подождем, поди книжку какую забыл, – шепнула Катя.
– Верно, не спится ему, вот и решил почитать, – отозвалась Нелли, успокаиваясь. – Спрячемся за шкап, ему в другую сторону ворочаться.
Но Кирилла Иванович не спешил выходить. Минуты, казалось, тянулись бесконечно.
– Да заснул он там, что ли?
Нелли решилась на отчаянный шаг: приблизилась и прильнула глазом к замочной скважине. Увиденное заставило ее тихонько охнуть.
…Папенька сидел за столом, на котором, зажженные от его свечки, горели теперь еще две парные свечи в фигурной бронзе. На доске стола стоял ларец с открытою крышкою.
Кирилла Иванович, склонив голову, любовался игрою мелких алмазов звездистой огранки на широком браслете.
– А это Вы надевали тогда представляться ко двору, – негромко, но отчетливо произнес он в пустоту. – Мне было семь годов. Когда подали карету, Вы зашли на минуту попрощаться и браслет сверкал на руке, коей Вы погладили меня по щеке. Вы были как фея из моих французских сказок. И сей аграф был на Вас. – Отец глубоко вздохнул. – Ах, маменька, друг сердешный, пусть это лишь безделки, но и копеечную деревяшку, что была Вам мила, я так же жалел бы отдать в чужие руки!
Отец поднял голову, и Нелли увидела странный блеск его взора.
– Сей аметистовый гарнитур Вы часто надевали летними вечерами… Ах, маменька, маменька!
…Кирилла Иванович просидел над ларцом всю ночь. А утром, и не думая пойти отдохнуть, послал во флигель за судейским.
Глава VIII
Отчаянье, последовавшее за вспышкой надежды, казалось, легло на грудь Нелли стопудовым гнетом. В кабинете составлены все бумаги. Долголягий Антип, презрительно кривясь, выволок из флигелька, заросшего уже осыпанной зелеными ягодами рябиной, жалконький багаж Пафнутия Пантелеймонова Панкратова – крашенный зеленой краской облупленный сундучишко, объемистый черный погребец и шагреневый мешок для бумаг. Вот во двор выкатывают шарабан, стряпчий сам залезает на козлы, трогает… Все! Теперь уже вправду все, а вить они могли на час опередить папеньку минувшей ночью, всего лишь на один час…
Тихо, словно ощущая себя тенью, Нелли прошла через розарий к пруду. Одинокий Протесилай печально любовался своим отражением в еще холодной воде. Вода нагреется до полудни, а холод, сковавший Нелли душу, не уйдет никогда.
– Зря ты смотришь на воду, бедный лев, – Нелли подобрала подол и уселась льву на спину, боком, словно на лошадь. – Думаешь, там твой друг? Думаешь, он пытается вылезти из воды и с тобой поговорить? Нет, это только твое отражение. А друга у тебя нет и не будет. А мои друзья были камни, они со мною говорили. Теперь и я одна-одинешенька, как ты.
Нелли обняла руками голову льва. Вода, струясь, отразила ее золотистые волосы и бледное лицо, прижавшееся щекою к серой морде. Нелли сильнее ухватилась за каменную гриву и пересела по-мужски.
– Увези меня подальше, а, старый лев? – Нелли оттянула пятки и ударила Протесилая в каменные бока. На мгновение ей вправду почудилось, что статуя взяла с места в тяжелый летящий карьер. Пруд раскинулся впереди, как ровное блестящее поле. На карьере ведь тоже кажется иногда, что ты неподвижен, а мчится сама земля. – Хотя бы куда-нибудь, где можно мне прожить и без камней! Может, хоть ты, каменный, мне поможешь? Видишь ли, на живой лошади мне ехать некуда! На ней я могу домчать только до соседей, ну еще к маменькиной крестной в монастырь…
И вдруг каменный полет оборвался. Словно кто-то невидимый подтолкнул Нелли локтем. И как раз, как упомянула она старую княгиню. Гиль! Великая важность ей до этой игуменьи! Которая вдобавок даже в лицо-то ее, Нелли, не знает, только и наслышана про светлые волоса…
Нелли вскрикнула и вскочила на ноги. Мгновение стояла она в самой глубокой задумчивости, а затем кинулась со всех ног к дому.
Спустя полтора часа, войдя в комнату матери, Нелли застала Елизавету Федоровну за вышиванием гладью. Прежде обозначенный лишь пустым контуром, бант на посохе маленькой пастушки стал теперь цвета само.
– Я сегодня хотела бы побыть одной, дитя, – произнесла она, подняв голову. – Отец твой опечален, и мне не весело.
– Маменька, я не хотела Вас обеспокоить, – Нелли села тем не менее на скамеечку для ног. – Но, чаю, просьба моя могла бы Вас обрадовать.
– Вот как? – Елизавета Федоровна улыбнулась.
– Маменька… Помните, вчера письмо было от княгини? Мне бы хотелось… хотелось погостить в монастыре. Необязательно, она уж с младенчества меня не видала.
– Нелли? Ты хотела б в монастырь? Право, вот неожиданность! Крестная была бы рада хоть и тебе одной… Да и обижается она… А на меня монастырские стены наводят тоску. Воистину, Бога надобно иметь только в сердце, прав великий просветитель… Впрочем, тебе рано такое знать.
– Так Вы ради моей затее?
– Ох, не знаю. Подумай, в обители надлежит подниматься чуть свет, разве ты к такому привыкла? А выстаивать все длинные службы? Конечно, крестная не станет тебя неволить, ты гостья, а не паломница. Но злоупотреблять положением гостьи в монастыре нехорошо. Другие приехали молиться, надобно жить с ними вровень, чтоб никого не отвлекать от благочестивых мыслей своей особой. Наверное ли ты этого хочешь?
– Я не стала бы никому мешать, право слово!
– Может, и вправду тебе нужно отвлечься, дитя. Конечно, для девочки твоих лет всякая поездка – изрядное приключение. Но так вдруг… Да и кого я с тобой пошлю?
– Катьку с Парашкой! А отвезет нас Фавушка, ему все равно покуда дела нет.
– Да ты, я гляжу, уж обо всем подумала! – Во взгляде Елизаветы Федоровны промелькнуло сомнение.
– Маменька, ну пожалуйста! – Нелли умоляюще свела руки.
– Право, не знаю… Надобно поговорить с отцом.
Подобный поворот разговора Нелли не слишком встревожил: обо всем, что до нее касается, решать не отцу. Его обвести легко, куда легче, чем мать.
– Спеху нет, мы подумаем. Ступай теперь, Нелли, Господь с тобою.
Катя и Параша поджидали в комнатке Нелли.
– Ну что, что, расхорошая моя, отпускает? – прыгнула навстречу Катя.
– С папенькой, говорит, обсудит, пустое!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171