Кроме того, она вас тогда оскорбила и мучается… хочет извиниться. Я думаю, ей это нужно и для себя самой.
В палате появился Леонид Ушков с Витякой. Витяка был чисто одет, он сел возле кровати, взял ладонь Анатолия в свои руки и с восхищением молча смотрел на него. За Витяку можно не беспокоиться! Теперь никакой Хозяин его не собьет!
Визиты не прекращались. Старшая сестра возмущалась, но главврач разрешил… Явился и Мечик Колосовский. Он был немного смущен тем, что рапортовать не о чем, происшествий в последние дни не было. Просто пришел. Говорят, что Анатолий выдержал бой с пятью бандитами, дрался приемами самбо. Пусть Анатолий расскажет, все мальчишки с их улицы просят…
Шли дни. Через три недели Анатолий был уже дома. Из больницы он ехал с Ликой и Юрой. А дома он застал празднично накрытый стол, мать, дядю, Кленовых, Леонида Ушкова и Корсаковых.
Анатолий считал себя человеком с «железной выдержкой», но тут на глазах его показались слезы.
Начался шумный и веселый разговор. В эту минуту Анатолий с грустью вспомнил об Иване Игнатьевиче. Как не хватало здесь его, человека, который вывел Анатолия на правильную дорогу. Ведь если бы не было такого мудрого воспитателя…
Последнее письмо Ивана Игнатьевича сильно взволновало Анатолия и требовало ответа.
«…На мой вопрос, — писал Иван Игнатьевич, — правильно ли я понял твое предыдущее письмо, что судьба малолетних правонарушителей интересует тебя не меньше, чем автомобили или создание моторов и ракет, ты ответил: „Само собой разумеется!“
Я замечал, что поступки, интересы людей, явления жизни, которые, казалось бы, сами собой разумеются, как ни странно, не всегда оцениваются по большому счету теми, кто имеет к ним непосредственное отношение.
Будто стоит такой у самого подножия горы и видит перед собой лишь грязные пятна, лишайники, ползущих насекомых. Не видит он, такой, романтики своей профессии. А отойди от горы подальше, и откроются все красоты этой великолепной громады с ее зелеными лесами, бурными горными реками, неповторимыми очертаниями скал и сверкающей снежной вершиной.
Учись видеть исторический смысл в своей повседневной деятельности. Почему бы тебе, призывающему «не проходить мимо», не взяться за перевоспитание малолетних правонарушителей? Я не призываю тебя стать зауряд воспитателем, отрабатывающим положенное количество часов, а таким, как Макаренко. Обычаи, сноровку, психологию преступной среды ты знаешь. И к душе малолетнего правонарушителя ты находишь ключ. Я тому свидетель. Еще Дзержинский назначал воспитателями чекистов или педагогов из кристально честных. Хорошо, если бы ты окончил педагогический институт и начал работать воспитателем. А педагог, да еще слесарь, и к тому же увлекающийся новейшей техникой, это же клад для политехнического образования.
Я понимаю и другое. Нелегко вот так, сразу, да еще после стольких лет, проведенных в колонии с мечтой о свободном полете, снова ориентироваться на колонию.
Но я тебя хорошо знаю. Ты активно непримирим к нарушителям советского образа жизни. И чем дальше, тем активнее ты будешь бороться за социальную справедливость. На своем опыте ты понял, как нелегко бывает колонистам, возвращающимся к трудовой жизни. Организовал бы ты им широкую помощь. Не в устройстве на работу. Их устроят. Им необходима регулярная дружеская поддержка, духовная помощь. Какая — сам знаешь. А колонии — возможно, что колонии вообще через двадцать лет перестанут существовать. Они будут не нужны. Общество не даст подросткам свихнуться».
Анатолий задумался. «Если он и не станет таким, как Иван Игнатьевич или Макаренко, то, уж конечно, будет помогать хлопцам стать на правильный путь. Как же организовать такое шефство над возвращающимися?»
17
В газете «Вечерняя Москва» появилась заметка, набранная мелким шрифтом о том, что органами милиции захвачена шайка преступников. Шайкой руководил рецидивист Л. С. Ляксин, по кличке «Чума». В шайку входили: М. К. Рыжевич, по кличке «Огурец», С. М. Ханшин, по кличке «Цыган», Г. Н. Санькин, по кличке «Хозяин», и еще семь человек.
Эта шайка в последние месяцы совершила несколько вооруженных грабежей, три убийства. Сейчас следствие закончено, и в ближайшие дни преступники предстанут перед судом.
Июньским утром, в десять часов, начался процесс над шайкой Чумы. Анатолий Русаков был вызван в качестве свидетеля обвинения.
Зал затих, все повернули голову в сторону преступников, которых ввели под конвоем. Они заняли свои места, а затем исподлобья, зло и вызывающе оглядывали публику, стараясь опознать «своих». Милиционеры не сводили глаз с подсудимых, и на это были причины. Ведь первое заседание суда было сорвано преступниками.
В самом начале следствия преступники решительно отрицали все. Чума и его сообщники «темнили», путали, отмалчивались. Все они придерживались одной и той же версии: никакой шайки нет, Антона Шелгунова Чума не убивал. Огурец — Рыжевич взял убийство Шелгунова на себя. Все преступники дружно выгораживали Чуму, словно в этом заключался их шанс на спасение. Уличенные свидетелями и экспертами во лжи и обмане, они были преисполнены решимости защищаться.
После показаний Русакова следователь предъявил Рыжевичу — Огурцу, упрямому тупому малому, Указ о новом законе, карающем злостных убийц смертью. Огурец сначала не поверил, а поверив, испугался и, спасая себя, подтвердил показания Русакова. Да, Чума ударил Шелгунова ножом в грудь. А после него ударили другие.
С признания Огурца и началось разоблачение всей шайки. Хозяин тоже отрекся от Чумы, а за ним и остальные. Круговая порука распалась.
Зная, что виновность их установлена, но, будучи, как все воры, суеверными, они все еще надеялись на счастье.
В первое судебное заседание Чума вдруг запел «В лесу родилась елочка». Он приплясывал, хлопал в такт ладонями и бубнил: «Ладушки, ладушки, где были? У бабушки…» Огурец грохнулся на пол, закатил глаза, скрежетал зубами, пускал пену, колотился головой. Хозяин вел себя, как шизофреник. Адвокат Чумы потребовал медицинского освидетельствования. Суд прервал заседание до получения медицинского заключения.
В клинике, куда его поместили, Чума пытался подкупить санитара, суля деньги, и грозил местью тем, кто ему не поможет.
Теперь, когда все преступники, кроме Чумы, во многом сознались, прерванный было суд продолжался.
…В зале душно. Неторопливо задавались вопросы. Буднично, даже скучно отвечают подсудимые. Яркие дорожки солнечного света наполнены медленно двигающимися пылинками.
Но вот суд вызвал свидетеля Анатолия Русакова. Его показания нарушили неторопливый ход судебного заседания. Преступники заволновались. Чума не мог удержаться от яростных выкриков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144
В палате появился Леонид Ушков с Витякой. Витяка был чисто одет, он сел возле кровати, взял ладонь Анатолия в свои руки и с восхищением молча смотрел на него. За Витяку можно не беспокоиться! Теперь никакой Хозяин его не собьет!
Визиты не прекращались. Старшая сестра возмущалась, но главврач разрешил… Явился и Мечик Колосовский. Он был немного смущен тем, что рапортовать не о чем, происшествий в последние дни не было. Просто пришел. Говорят, что Анатолий выдержал бой с пятью бандитами, дрался приемами самбо. Пусть Анатолий расскажет, все мальчишки с их улицы просят…
Шли дни. Через три недели Анатолий был уже дома. Из больницы он ехал с Ликой и Юрой. А дома он застал празднично накрытый стол, мать, дядю, Кленовых, Леонида Ушкова и Корсаковых.
Анатолий считал себя человеком с «железной выдержкой», но тут на глазах его показались слезы.
Начался шумный и веселый разговор. В эту минуту Анатолий с грустью вспомнил об Иване Игнатьевиче. Как не хватало здесь его, человека, который вывел Анатолия на правильную дорогу. Ведь если бы не было такого мудрого воспитателя…
Последнее письмо Ивана Игнатьевича сильно взволновало Анатолия и требовало ответа.
«…На мой вопрос, — писал Иван Игнатьевич, — правильно ли я понял твое предыдущее письмо, что судьба малолетних правонарушителей интересует тебя не меньше, чем автомобили или создание моторов и ракет, ты ответил: „Само собой разумеется!“
Я замечал, что поступки, интересы людей, явления жизни, которые, казалось бы, сами собой разумеются, как ни странно, не всегда оцениваются по большому счету теми, кто имеет к ним непосредственное отношение.
Будто стоит такой у самого подножия горы и видит перед собой лишь грязные пятна, лишайники, ползущих насекомых. Не видит он, такой, романтики своей профессии. А отойди от горы подальше, и откроются все красоты этой великолепной громады с ее зелеными лесами, бурными горными реками, неповторимыми очертаниями скал и сверкающей снежной вершиной.
Учись видеть исторический смысл в своей повседневной деятельности. Почему бы тебе, призывающему «не проходить мимо», не взяться за перевоспитание малолетних правонарушителей? Я не призываю тебя стать зауряд воспитателем, отрабатывающим положенное количество часов, а таким, как Макаренко. Обычаи, сноровку, психологию преступной среды ты знаешь. И к душе малолетнего правонарушителя ты находишь ключ. Я тому свидетель. Еще Дзержинский назначал воспитателями чекистов или педагогов из кристально честных. Хорошо, если бы ты окончил педагогический институт и начал работать воспитателем. А педагог, да еще слесарь, и к тому же увлекающийся новейшей техникой, это же клад для политехнического образования.
Я понимаю и другое. Нелегко вот так, сразу, да еще после стольких лет, проведенных в колонии с мечтой о свободном полете, снова ориентироваться на колонию.
Но я тебя хорошо знаю. Ты активно непримирим к нарушителям советского образа жизни. И чем дальше, тем активнее ты будешь бороться за социальную справедливость. На своем опыте ты понял, как нелегко бывает колонистам, возвращающимся к трудовой жизни. Организовал бы ты им широкую помощь. Не в устройстве на работу. Их устроят. Им необходима регулярная дружеская поддержка, духовная помощь. Какая — сам знаешь. А колонии — возможно, что колонии вообще через двадцать лет перестанут существовать. Они будут не нужны. Общество не даст подросткам свихнуться».
Анатолий задумался. «Если он и не станет таким, как Иван Игнатьевич или Макаренко, то, уж конечно, будет помогать хлопцам стать на правильный путь. Как же организовать такое шефство над возвращающимися?»
17
В газете «Вечерняя Москва» появилась заметка, набранная мелким шрифтом о том, что органами милиции захвачена шайка преступников. Шайкой руководил рецидивист Л. С. Ляксин, по кличке «Чума». В шайку входили: М. К. Рыжевич, по кличке «Огурец», С. М. Ханшин, по кличке «Цыган», Г. Н. Санькин, по кличке «Хозяин», и еще семь человек.
Эта шайка в последние месяцы совершила несколько вооруженных грабежей, три убийства. Сейчас следствие закончено, и в ближайшие дни преступники предстанут перед судом.
Июньским утром, в десять часов, начался процесс над шайкой Чумы. Анатолий Русаков был вызван в качестве свидетеля обвинения.
Зал затих, все повернули голову в сторону преступников, которых ввели под конвоем. Они заняли свои места, а затем исподлобья, зло и вызывающе оглядывали публику, стараясь опознать «своих». Милиционеры не сводили глаз с подсудимых, и на это были причины. Ведь первое заседание суда было сорвано преступниками.
В самом начале следствия преступники решительно отрицали все. Чума и его сообщники «темнили», путали, отмалчивались. Все они придерживались одной и той же версии: никакой шайки нет, Антона Шелгунова Чума не убивал. Огурец — Рыжевич взял убийство Шелгунова на себя. Все преступники дружно выгораживали Чуму, словно в этом заключался их шанс на спасение. Уличенные свидетелями и экспертами во лжи и обмане, они были преисполнены решимости защищаться.
После показаний Русакова следователь предъявил Рыжевичу — Огурцу, упрямому тупому малому, Указ о новом законе, карающем злостных убийц смертью. Огурец сначала не поверил, а поверив, испугался и, спасая себя, подтвердил показания Русакова. Да, Чума ударил Шелгунова ножом в грудь. А после него ударили другие.
С признания Огурца и началось разоблачение всей шайки. Хозяин тоже отрекся от Чумы, а за ним и остальные. Круговая порука распалась.
Зная, что виновность их установлена, но, будучи, как все воры, суеверными, они все еще надеялись на счастье.
В первое судебное заседание Чума вдруг запел «В лесу родилась елочка». Он приплясывал, хлопал в такт ладонями и бубнил: «Ладушки, ладушки, где были? У бабушки…» Огурец грохнулся на пол, закатил глаза, скрежетал зубами, пускал пену, колотился головой. Хозяин вел себя, как шизофреник. Адвокат Чумы потребовал медицинского освидетельствования. Суд прервал заседание до получения медицинского заключения.
В клинике, куда его поместили, Чума пытался подкупить санитара, суля деньги, и грозил местью тем, кто ему не поможет.
Теперь, когда все преступники, кроме Чумы, во многом сознались, прерванный было суд продолжался.
…В зале душно. Неторопливо задавались вопросы. Буднично, даже скучно отвечают подсудимые. Яркие дорожки солнечного света наполнены медленно двигающимися пылинками.
Но вот суд вызвал свидетеля Анатолия Русакова. Его показания нарушили неторопливый ход судебного заседания. Преступники заволновались. Чума не мог удержаться от яростных выкриков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144