О таких, как Шелгунов, пишут: «Особых примет нет». Почти круглое, слегка скуластое лицо в веснушках, белесые брови, короткий разлапистый нос, маленькие карие глаза. Все самое заурядное. Парень старался держаться в стороне от других, был молчалив.
Шелгунов даже не взглянул на Анатолия и продолжал сидеть все так же прямо, глядя перед собой, только губы его чуть-чуть сжались да слегка опустились веки.
— Ты Антон Шелгунов? — почти шепотом спросил Анатолий.
— А что? — так же тихо спросил парень.
Правая рука его поднялась, и большой палец уцепился за нижнюю пуговицу пиджака. У Анатолия не осталось ни малейшего сомнения в том, что под пиджаком — оружие.
— Так ты или не ты — Антон Шелгунов? — нетерпеливо спросил он.
— А если я? — сквозь зубы спросил Шелгунов и резко повернулся к соседу, испытующе шаря взором по лицу, по рукам, стараясь отгадать его намерения.
— А то, что я уже все знаю от депутата Кленова. — Анатолий смотрел прямо в глаза Шелгунову, где недоверие, озлобленность и готовность мгновенно действовать сменились растерянностью.
Подошла миловидная блондинка, которую Зубавина назвала Соней Рындиной. Она удивленно взглянула па Анатолия, затем требовательно на Шелгунова. Тот мотнул головой в сторону соседней парты.
— А, собственно, в чем дело, гражданин? — Шелгунов явно «отшивал» его.
— Хотел поговорить начистоту, — отозвался Анатолий.
Не мог же он вот так, сразу, навязываться незнакомому парню со своими советами. Да он и сам толком не знал еще, нужна ли его помощь. Вот если бы Шелгунов рассказал все обстоятельства дела, они бы вместе и решили, как действовать.
— Может, тебе надо помочь?
— Чем? — резко, но негромко, чтобы не привлечь внимания, спросил Шелгунов.
— Вообще помочь…
— В общем и целом? — Шелгунов смерил Анатолия презрительным взглядом и насмешливо покачал головой. — Не хочешь ли ты мне помочь по алгебре? — Он криво улыбнулся.
— Не базарь, — сердито оборвал Анатолий.
Теперь Шелгунов не смеялся. Лицо его стало сосредоточенным и злым. Он быстро прошептал, глядя прямо перед собой:
— Кто тебя знает, что ты за птичка и какие у тебя намерения?
Что же мог сейчас сказать Анатолий? Шелгунов явно не доверял ему, он с нарочитой медлительностью собрал тетради и молча пошел к другой парте, к Соне Рындиной. Анатолий заметил ее ревнивый, осуждающий взгляд, обращенный на него. Она заулыбалась, когда Шелгунов сел рядом. Видимо, Анатолий занял ее место.
— Плацкартное место рядом с вами свободно? — раздался басистый голос.
Не ожидая ответа, рядом с Анатолием не сел, а плюхнулся за парту автор стихов, о которых говорила директор школы, рослый полноватый парень с бледным лицом, тонко подбритыми усиками и длинными волосами, с галстуком, на котором красовалась обезьяна.
— Рудольф Милич собственной персоной, —сказал и небрежно сунул руку.
Анатолий пожал длинные, безвольные, испачканные краской пальцы.
— Послушайте, — обратился юноша к Анатолию, и это прозвучало как «паслште». — Я понимаю, люди любят пышные фразы, но наша директриса побила все рекорды. Она всегда так?
— Не знаю. Я здесь первый день.
— И я первый. Вам повезло, сэр. Директорша не спекулировала вашим именем.
— Вашего она тоже не назвала.
— «Жить на вершине голой, писать простые сонеты», — меланхолически начал Милич.
— Ну кто вас тянул за язык? Вы брякнули: «Я пошутил», и все узнали, кто автор.
— Я хотел обратить на себя внимание девчонок, на свою незаурядную личность. Или вы серьезно верите, что это мое настоящее кредо?
— Что такое кредо?
Милич был в затруднении.
— Как вам объяснить… Идея, что ли. Я не так глуп, чтобы довольствоваться скалой, сонетами, котлетами. Из всех «измов» я выбрал практицизм.
— Ну и как?
— Главное, хватать от жизни все, иметь максимум комфорта, и, как поется в «Сильве»: «Без женщин жить нельзя на свете нам». Если бы здесь не было хорошеньких мордашек, я бы сбежал. Но я обещал ближайшему предку стать на стезю добродетели и окончить десятилетку, чтобы поступить в художественный вуз.
— А почему бы вам не учиться в дневной школе?
— Возраст не тот и, как отвечают на суде при разводе, «не сошлись характерами». Здесь легче. — Он покровительственно взглянул на Анатолия. — Здесь я студент прохладной жизни.
— Как-как?
— Студент прохладной жизни, — многозначительно повторил Милич. — Днем я иногда работаю. — Он показал пальцы со следами плохо отмытой краски. — Иногда помогаю предку, а зарабатываю больше средних художников. Впрочем, я принесу справку из артели художников и утру нос директорше.
Вошла классная руководительница — учительница русского языка. Это была Евгения Павловна, уже знакомая Анатолию полная женщина с седыми волосами и строгим розовым лицом. Она объявила, что, прежде чем приступить к уроку на тему «Горький как основоположник пролетарской литературы», надо выбрать старосту, его помощника и объявить распорядок занятий. По ее рекомендации выбрали прежнего старосту — Сергея Зубавина, а помощником — Юлю Короткову.
Начались занятая. Милич не слушал. Он без умолку болтал. Евгения Павловна сделала ему замечание. Милич шепнул: «А ну ее в болото».
— Хватит трепать языком! — прошептал Анатолий.
— Неужели ты собираешься заниматься серьезно?
— Конечно!
Милич снисходительно усмехнулся и сказал, глядя на Анатолия:
— Гомо-сапиенс примигениус.
— А по-русски?
— Первые два слова — зоологическое название человека, а последнее означает — примитивный.
Лекция окончилась. Взрослые ученики обрадовались этому, как дети. Некоторые вышли за учительницей в коридор. Шелгунов и его приятельница остались сидеть и о чем-то шептались. Соня раза два обернулась и посмотрела на Анатолия.
Милич небрежным жестом сунул Анатолию пачку сигарет. Юноша отрицательно покачал головой:
— Неудобно курить в классе.
Милич закурил, удерживая сигарету в кулаке, и пустил дым под парту.
Зубавин открыл окно. Ворвался гул города. Во дворе кричали дети. В раскрытом окне показалась взлохмаченная голова мальчишки, видимо подсаженного приятелями. Звонким голосом он крикнул:
— Дяденьки, сколько будет дважды два?
Со двора донесся громкий смех и свистки.
— Ученики дневной школы приветствуют нас. Потом будут в окна камешки бросать, — сказал кто-то, и тотчас же мелкие камешки защелкали по стеклу.
— Перестаньте! — крикнул Зубавин.
— Здесь курят, — сказала девочка с косичками.
— Что же это вы? — Зубавин обернулся к Анатолию, дым тянулся из-под его парты. — Ведь Татьяна Сергеевна предупредила.
Анатолий мог бы посмотреть на соседа и взглядом дать понять, кто закурил, но удержался и промолчал.
— Мораль читает, — шепнул Милич, — штатный трепач-любитель. Ненавижу нравоучителей и моралите.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144