«Вы не хотите видеть правды? — говорил он себе. — Так вот вам: я один виноват». Он уже вошел в роль травимого волчонка. Ему было очень жалко себя, но мальчишечье упрямое, озлобленное несчастием сердце окостенело. Анатолий отвечал на вопросы все грубее и грубее. Он уже почти огрызался.
Да, не повезло Анатолию… Так случилось, что ни во время следствия, ни на суде не повстречался ему чуткий и проницательный педагог-сердцевед, который сумел бы без особого труда отшелушить с души мальчика то наносное, что прилипло к ней в «университете» Хозяина.
Уже потом, в колонии, когда Анатолий сблизился с воспитателем Иваном Игнатьевичем, он спросил его однажды:
— Иван Игнатьевич, может, вы объясните, почему я так по-дурацки вел себя на суде? До сих пор не понимаю…
— Это же не ново, Анатолий, — отвечал Иван Игнатьевич. — Возраст твой особый. В эти годы впервые перед подростком встают сложные вопросы. Жизни он не знает. Но жадно ищет правду, страстно ненавидит несправедливость. И если взрослые не сразу устраняют несправедливость, то он их немедленно обвинит. Он скор на выводы, на решения, он всегда кидается в крайности. Ничего не поделаешь, переходный возраст… Вот и ты озлобился на судей, на Корсакова, на всех за то, что они не поняли, что именно тобой руководило в дружбе с Хозяином.
— Иван Игнатьевич, а почему же они не сдержали слова?
— Кто?
— «Дружки». Почему они не говорили на суде о неизвестных?
— Эх, чудак! Они ведь понимали, что суд не поверит этой сказке, что дело может пойти на доследование. Опасно, могла открыться правда.
— Значит, они играли мной, продали?
— Продали и предали.
Анатолий обхватил голову руками:
— Если когда-нибудь я их встречу…
…Прокурор на суде говорил о тяжелых результатах безнадзорности, о вредном влиянии улицы. Он осуждал слабую воспитательную работу семьи, школы, комсомола и требовал приговорить нераскаявшегося Анатолия Русакова к лишению свободы, с содержанием в трудовой колонии для осужденных несовершеннолетних, сроком на десять лет.
Защитница призывала смягчить приговор, учитывая отсутствие отца, занятость матери, полубеспризорность и, главное, несовершеннолетие подсудимого.
Но никто из них не разглядел стоящей над всем делом зловещей фигуры Хозяина.
От последнего слова подсудимый Русаков отказался.
Приговор суда Анатолий слушал, стараясь сохранить выражение гордого безразличия. И все же он ждал чуда. Он ждал, что и без его участия все объяснится само собой: Хозяин сознается, правда станет правдой, а ложь ложью.
Суд определил — восемь лет. Восемь лет!
Анатолий не мог смотреть в полубезумные глаза матери. Почти в беспамятстве от стыда, унижения и разочарования он наткнулся на дверной косяк, когда его выводили из зала суда. Мать горько рыдала, а негодяи «дружки» кричали: «Молодец, Мамона!» —и приветственно размахивали кепками-«лондонками».
2
…Он и сейчас слышит, когда вспоминает о пересыльной тюрьме, стук захлопнувшейся за ним двери камеры. Анатолий в растерянности остановился. У стен на нарах сидели и лежали пожилые и молодые мужчины. Восемь пар глаз, одни с интересом, другие с безразличием, уставились на него. Анатолий попробовал было улыбнуться, но усмешка получилась жалкая. В нерешительности он сделал несколько шагов и опять остановился.
Мы не будем описывать, как случилось, что Анатолий, вопреки строгим указаниям об обязательном отдалении несовершеннолетних от взрослых преступников, оказался в этой камере.
После очередной проверки Анатолия перевели, но то время, которое он провел среди: взрослых преступниковрецидивистов, сыграло решающую роль в дальнейшем его поведении.
Сидевший в углу пожилой худощавый мужчина многозначительно подмигнул верзиле, лежавшему рядом, и усмехнулся, обнажая золотые зубы.
— Шлепай сюда, рядом со мной свободно, — пригласил верзила. У него было широкое лицо глинистого цвета. — По какой статье идешь?—с ухмылкой спросил он.
Анатолий чистосердечно рассказал о своем деле, о Хозяине.
Верзила хохотнул и, повернувшись спиной, сказал:
— А ну, почеши под левой лопаткой. Свербит.
Анатолий из благодарности за сочувствие стал чесать. Тот покряхтывал и командовал, где именно нажимать сильнее. А потом лег на спину и, сунув чуть не в лицо Анатолию голую ногу, сказал:
— А теперь почеши мне пятку.
Как только Анатолий услышал смешки, он сразу понял, что верзила издевается.
— Не буду! — тихо и твердо сказал он, встал с нар, но в то же мгновение был сбит ударом ноги на пол.
— Встань и чеши! — приказал верзила.
— Иди к черту! — крикнул Анатолий, поднимаясь с пола и отряхиваясь.
Верзила ругался, угрожал, а потом проговорил:
— Стукни в дверь, придет вахтер и заступится!
Это было испытание: если юнец «стукнет», с ним не стоит связываться, могут наказать. А если не захочет жаловаться, значит, в нем есть «душок», стоит заняться таким.
Трудно сказать, какая из трех причин — дух противоречия, самолюбие или незнание жизни — сыграла роль, но Анатолий решил не обращаться за помощью к блюстителю порядка. Вне себя от ярости и обиды он кинулся к верзиле и ударил его ногой пониже живота. Тот с воплем опустился на пол. Анатолий стукнул его кулаком по уху. Парень, потеряв равновесие, опрокинулся на бок.
— Вот так номер! Крой Апельсина, пусть не пристает! — посоветовал человек с «золотой улыбкой».
Но мальчик считал зазорным бить лежачего. Апельсин отдышался и снова набросился на него, снова сбил с ног и стал колотить головой об пол. Худощавый человек поднялся с нар, подошел к двери и стал прислушиваться, чтобы предупредить о приближении вахтера. Он, прищурившись и улыбаясь, смотрел на то, что происходит, а потом сказал:
— Тащи его сюда, Апельсин, хватит!
Анатолия подняли. «Спаситель» вылил кружку воды на его голову, дал ему напиться и посадил рядом с собой.
— Спасибо, — чуть слышно прошептал Анатолий.
— Спасибо потом, а сейчас скажи: дружить со мной хочешь?
— Конечно.
— А кто я?
— Не знаю.
— Ты еще узнаешь, кто такой Леня Авторитетный, — сказал золотозубый. — А еще иногда зовут меня, — он усмехнулся, — Леней Чумой… Но не советую… Так ты не хочешь, чтобы Апельсин бил тебя?
— Нет.
— Значит, держись около меня. Со мной не пропадешь. Мое слово — закон. Сейчас ты увидишь. Апельсин, ко мне!
Верзила стал перед ним.
— Теперь ты, малец, дай ему сдачи.
— Да что ты, Леня! — начал просить Апельсин. — Чтобы этот сопляк меня…
— Бей!
— Не буду, — мрачно сказал Анатолий.
Но в следующее мгновение ему стало трудно дышать. Железные пальцы золотозубого сжали горло, Толю охватил ужас смерти. Придя в себя, он увидел все ту же золотозубую. улыбку.
— Бей!
И Анатолий ударил верзилу по лицу. Тот стоял не шелохнувшись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144
Да, не повезло Анатолию… Так случилось, что ни во время следствия, ни на суде не повстречался ему чуткий и проницательный педагог-сердцевед, который сумел бы без особого труда отшелушить с души мальчика то наносное, что прилипло к ней в «университете» Хозяина.
Уже потом, в колонии, когда Анатолий сблизился с воспитателем Иваном Игнатьевичем, он спросил его однажды:
— Иван Игнатьевич, может, вы объясните, почему я так по-дурацки вел себя на суде? До сих пор не понимаю…
— Это же не ново, Анатолий, — отвечал Иван Игнатьевич. — Возраст твой особый. В эти годы впервые перед подростком встают сложные вопросы. Жизни он не знает. Но жадно ищет правду, страстно ненавидит несправедливость. И если взрослые не сразу устраняют несправедливость, то он их немедленно обвинит. Он скор на выводы, на решения, он всегда кидается в крайности. Ничего не поделаешь, переходный возраст… Вот и ты озлобился на судей, на Корсакова, на всех за то, что они не поняли, что именно тобой руководило в дружбе с Хозяином.
— Иван Игнатьевич, а почему же они не сдержали слова?
— Кто?
— «Дружки». Почему они не говорили на суде о неизвестных?
— Эх, чудак! Они ведь понимали, что суд не поверит этой сказке, что дело может пойти на доследование. Опасно, могла открыться правда.
— Значит, они играли мной, продали?
— Продали и предали.
Анатолий обхватил голову руками:
— Если когда-нибудь я их встречу…
…Прокурор на суде говорил о тяжелых результатах безнадзорности, о вредном влиянии улицы. Он осуждал слабую воспитательную работу семьи, школы, комсомола и требовал приговорить нераскаявшегося Анатолия Русакова к лишению свободы, с содержанием в трудовой колонии для осужденных несовершеннолетних, сроком на десять лет.
Защитница призывала смягчить приговор, учитывая отсутствие отца, занятость матери, полубеспризорность и, главное, несовершеннолетие подсудимого.
Но никто из них не разглядел стоящей над всем делом зловещей фигуры Хозяина.
От последнего слова подсудимый Русаков отказался.
Приговор суда Анатолий слушал, стараясь сохранить выражение гордого безразличия. И все же он ждал чуда. Он ждал, что и без его участия все объяснится само собой: Хозяин сознается, правда станет правдой, а ложь ложью.
Суд определил — восемь лет. Восемь лет!
Анатолий не мог смотреть в полубезумные глаза матери. Почти в беспамятстве от стыда, унижения и разочарования он наткнулся на дверной косяк, когда его выводили из зала суда. Мать горько рыдала, а негодяи «дружки» кричали: «Молодец, Мамона!» —и приветственно размахивали кепками-«лондонками».
2
…Он и сейчас слышит, когда вспоминает о пересыльной тюрьме, стук захлопнувшейся за ним двери камеры. Анатолий в растерянности остановился. У стен на нарах сидели и лежали пожилые и молодые мужчины. Восемь пар глаз, одни с интересом, другие с безразличием, уставились на него. Анатолий попробовал было улыбнуться, но усмешка получилась жалкая. В нерешительности он сделал несколько шагов и опять остановился.
Мы не будем описывать, как случилось, что Анатолий, вопреки строгим указаниям об обязательном отдалении несовершеннолетних от взрослых преступников, оказался в этой камере.
После очередной проверки Анатолия перевели, но то время, которое он провел среди: взрослых преступниковрецидивистов, сыграло решающую роль в дальнейшем его поведении.
Сидевший в углу пожилой худощавый мужчина многозначительно подмигнул верзиле, лежавшему рядом, и усмехнулся, обнажая золотые зубы.
— Шлепай сюда, рядом со мной свободно, — пригласил верзила. У него было широкое лицо глинистого цвета. — По какой статье идешь?—с ухмылкой спросил он.
Анатолий чистосердечно рассказал о своем деле, о Хозяине.
Верзила хохотнул и, повернувшись спиной, сказал:
— А ну, почеши под левой лопаткой. Свербит.
Анатолий из благодарности за сочувствие стал чесать. Тот покряхтывал и командовал, где именно нажимать сильнее. А потом лег на спину и, сунув чуть не в лицо Анатолию голую ногу, сказал:
— А теперь почеши мне пятку.
Как только Анатолий услышал смешки, он сразу понял, что верзила издевается.
— Не буду! — тихо и твердо сказал он, встал с нар, но в то же мгновение был сбит ударом ноги на пол.
— Встань и чеши! — приказал верзила.
— Иди к черту! — крикнул Анатолий, поднимаясь с пола и отряхиваясь.
Верзила ругался, угрожал, а потом проговорил:
— Стукни в дверь, придет вахтер и заступится!
Это было испытание: если юнец «стукнет», с ним не стоит связываться, могут наказать. А если не захочет жаловаться, значит, в нем есть «душок», стоит заняться таким.
Трудно сказать, какая из трех причин — дух противоречия, самолюбие или незнание жизни — сыграла роль, но Анатолий решил не обращаться за помощью к блюстителю порядка. Вне себя от ярости и обиды он кинулся к верзиле и ударил его ногой пониже живота. Тот с воплем опустился на пол. Анатолий стукнул его кулаком по уху. Парень, потеряв равновесие, опрокинулся на бок.
— Вот так номер! Крой Апельсина, пусть не пристает! — посоветовал человек с «золотой улыбкой».
Но мальчик считал зазорным бить лежачего. Апельсин отдышался и снова набросился на него, снова сбил с ног и стал колотить головой об пол. Худощавый человек поднялся с нар, подошел к двери и стал прислушиваться, чтобы предупредить о приближении вахтера. Он, прищурившись и улыбаясь, смотрел на то, что происходит, а потом сказал:
— Тащи его сюда, Апельсин, хватит!
Анатолия подняли. «Спаситель» вылил кружку воды на его голову, дал ему напиться и посадил рядом с собой.
— Спасибо, — чуть слышно прошептал Анатолий.
— Спасибо потом, а сейчас скажи: дружить со мной хочешь?
— Конечно.
— А кто я?
— Не знаю.
— Ты еще узнаешь, кто такой Леня Авторитетный, — сказал золотозубый. — А еще иногда зовут меня, — он усмехнулся, — Леней Чумой… Но не советую… Так ты не хочешь, чтобы Апельсин бил тебя?
— Нет.
— Значит, держись около меня. Со мной не пропадешь. Мое слово — закон. Сейчас ты увидишь. Апельсин, ко мне!
Верзила стал перед ним.
— Теперь ты, малец, дай ему сдачи.
— Да что ты, Леня! — начал просить Апельсин. — Чтобы этот сопляк меня…
— Бей!
— Не буду, — мрачно сказал Анатолий.
Но в следующее мгновение ему стало трудно дышать. Железные пальцы золотозубого сжали горло, Толю охватил ужас смерти. Придя в себя, он увидел все ту же золотозубую. улыбку.
— Бей!
И Анатолий ударил верзилу по лицу. Тот стоял не шелохнувшись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144