Побудь здесь, я спрошу у Примо.
Отец находился в своем обычном положении – вытянувшись на постели, как спящий бегемот, громко храпел. Телевизор орал во всю мочь, на полу стояли рядком три банки пива. На Примо были рваная нижняя рубашка и грязные кальсоны. На груди виднелись остатки чипсов из наполовину опорожненного пакета.
Ник грубо тряс его, пока тот не пришел в себя. Глаза у Примо были налиты кровью, лицо опухло.
– Что с-случилось? Что происходит? – проскрипел он и громко рыгнул, приведя себя в сидячее положение. Глаза все в красных ревматических прожилках остановились на сыне: – Чего х-хочешь?
– Это Льюк, – сказал Ник, стараясь говорить понятно, – он горит, как в огне, и лежит неподвижно.
– Меня это не касается, – Примо зевнул и механическим движением руки потянулся за пивом.
– Но ведь с ним может что-нибудь случиться, – сказал Ник.
Никогда еще он не ненавидел отца так сильно.
– Почему ты не скажешь Арете Мэй?
Теперь внимание Примо привлекла блондинка в бикини, которая шествовала по экрану телевизора, подрагивая большой грудью.
– Она на работе, – ответил Ник.
– Ну и не приставай ко мне. Вылей на него ведро воды, пусть охладится, а там она придет. – Примо сунул руку в кальсоны и почесал причинное место. – И ничего не говори ей насчет Льюка, пока она не приготовит мне ужин.
С минуту Ник стоял в нерешительности, соображая, что же делать. Нащупав на столе ключи от автофургона, он ловко стянул их походя. К черту Примо. К черту жирную свинью.
Придя к себе, он заметил, что Льюк как-то странно дышит. И быстро решил,
– Мы повезем его в город, – сказал он Харлану. – Закутаем его сейчас в два одеяла и поедем.
– Садись, Арета Мэй, – сказал Бенджамин Браунинг. Арета Мэй стояла в дверях его кабинета. Вид у нее был усталый, глаза смотрели подозрительно:
– Зачем?
Бенджамин взял серебряный карандашик со стола и стал вертеть его в толстых пальцах. Ему не нравилось поручение, данное ему Дафной, и чем скорее он со всем этим покончит, тем лучше.
– Потому что я велю, – сказал он раздраженно. – Входи, закрой за собой дверь и садись, черт тебя побери.
Она исполнила все, как он сказал, хотя и неохотно. Когда она села, он повернулся на вертящемся кожаном стуле так, чтобы не смотреть ей прямо в глаза.
– Да? – спросила она нетерпеливо.
– Я хочу закончить наш договор о найме, – сказал он холодно.
Она привскочила:
– Что вы сказали?
– Я тебя увольняю. Твои услуги больше не нужны. Под ее левым глазом забилась жилка.
– О, вот как, не нужны?
– Миссис Браунинг и я решили, что ты долго нам служила и тебе можно уплатить за шесть недель вперед по случаю увольнения, – и он подал ей через стол подписанный чек. – Миссис Браунинг просила передать, чтобы ты больше на работу не приходила. Ясно?
– Ясно, – пробормотала она.
Он решил, что она согласилась уйти безропотно. И – благодарение Богу.
– Ну, – сказал он, желая, чтобы ока теперь поскорее вышла. – Это все. Ты можешь идти, – сказал он, удаляя ее величественным взмахом руки.
Арета Мэй встала, положила обе руки на стол и пристально взглянула на него.
– И никуда я не пойду, сукин ты сын, – сказала она, заставляя его взглянуть ей прямо в глаза.
Да, он знал, знал, что она устроит скандал. Слишком многого он захотел, чтобы она ушла спокойно.
Однажды… давно, когда она только пришла в их дом и стала работать, она была прекрасна. Высокая, живая, с длинными ногами, большой грудью и соблазнительной улыбкой, как у Синдры, сочный, лакомый кусочек, знойная и манящая. Теперь, семнадцать лет спустя, это была высохшая, обозленная на жизнь старая женщина, тощая, с диким взглядом, впалыми щеками и крашеными рыжими волосами. Даже Дафна в свои годы выглядела лучше, чем она, а Дафна была на десять лет старше. Он больше не спал с женой, но раз в год, в день свадьбы, он заставлял ее встать перед ним на колени и сосать его. Он знал, как ей это противно, и ему доставляло неизъяснимое удовольствие видеть, как его плоть исчезает в ее красногубой пасти. Дафна не смела ему отказать. Дафна ни за что
на свете не могла отказаться от величественного титула «миссис Браунинг».
– Я тебя увольняю, – повторил он, – ты что, не понимаешь английский язык? Ты должна уйти.
– Ничего подобного Арета Мэй делать не будет, – отрезала она, опять садясь. – Ничего подобного, и ты это знаешь.
Он швырнул серебряный карандашик на стол, не зная, что предпринять.
– Я удвою выплату за увольнение, если ты этого хочешь. Жалованье за три месяца вперед, но уйдешь сегодня же.
– Не уйду, – ответила она упрямо. Теперь он уже рассердился по-настоящему:
– Почему не уйдешь?
– Потому что через три месяца у меня не будет ни работы, ни денег, совсем ничего.
– Ты можешь найти другую работу.
– В Босвелле? Какая другая семья сможет взять себе горничную на полную неделю?
– Но всегда можно найти работу на бумажной фабрике или на консервном заводе.
Она опять вскочила.
– Нет! – сказала она решительно. – Я здесь работаю – и здесь останусь.
Он помолчал немного, а потом сказал:
– Чего же ты хочешь?
– Жалованье, которое я получала каждый месяц до конца моих дней, и пять тысяч долларов на счет в банке для моей Синдры. И адвокатскую бумагу, что я все получаю по закону.
– Это шантаж.
– Это ты сказал, не я.
– А если я откажусь?
– Тогда весь город узнает, кто папа Синдры, и обо всех гадостях, которые ты с ней делал.
– Ты что это говоришь?
– Ты знаешь, что я говорю. Синдра – от тебя. Бенджамин побледнел:
– Это… это невозможно.
– Возможно. «
– Каким образом?
– Помнишь, когда я пришла сюда работать? У него перехватило горло.
– Да.
– И ты проходу мне не давал день и ночь, и как только твоя жена уходила из дому, ты начинал приставать ко мне – и я тогда спала в подвальной комнате. И в одну ночь ты ко мне пришел, зажал мне рот рукой и влез ко мне, хотя я этого не хотела.
– Ты тоже этого хотела, – сердито ответил он, – после того первого раза ты сама об этом просила.
– Я тогда забеременела от тебя и не знала, что делать. Так что вышла за первого, который меня захотел, и мы переехали жить в трейлер. А когда я ему сказала, что беременна, он сбежал от меня, и все эти годы я была одна. Но я продолжала работать на вас, и ты продолжал прижимать меня, пока я не постарела.
– Но мы с женой всегда помогали тебе, и вот как ты нам отплачиваешь – враньем? Она хмуро рассмеялась:
– Помогали мне! Дерьмо! Я надсаживала свою черную задницу для тебя и твоей семьи, не забывай. Я стирала твои грязные портки, чистила ваши уборные, убирала всякую грязь.
– И теперь ты собираешься шантажировать меня, рассказывая эту давнюю историю?
– Я хочу, чтобы все было справедливо со мной и твоим ребенком.
– Она мне не дочь.
– Хочешь, чтобы я всем в городе рассказала, как ты имел меня все эти годы?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153
Отец находился в своем обычном положении – вытянувшись на постели, как спящий бегемот, громко храпел. Телевизор орал во всю мочь, на полу стояли рядком три банки пива. На Примо были рваная нижняя рубашка и грязные кальсоны. На груди виднелись остатки чипсов из наполовину опорожненного пакета.
Ник грубо тряс его, пока тот не пришел в себя. Глаза у Примо были налиты кровью, лицо опухло.
– Что с-случилось? Что происходит? – проскрипел он и громко рыгнул, приведя себя в сидячее положение. Глаза все в красных ревматических прожилках остановились на сыне: – Чего х-хочешь?
– Это Льюк, – сказал Ник, стараясь говорить понятно, – он горит, как в огне, и лежит неподвижно.
– Меня это не касается, – Примо зевнул и механическим движением руки потянулся за пивом.
– Но ведь с ним может что-нибудь случиться, – сказал Ник.
Никогда еще он не ненавидел отца так сильно.
– Почему ты не скажешь Арете Мэй?
Теперь внимание Примо привлекла блондинка в бикини, которая шествовала по экрану телевизора, подрагивая большой грудью.
– Она на работе, – ответил Ник.
– Ну и не приставай ко мне. Вылей на него ведро воды, пусть охладится, а там она придет. – Примо сунул руку в кальсоны и почесал причинное место. – И ничего не говори ей насчет Льюка, пока она не приготовит мне ужин.
С минуту Ник стоял в нерешительности, соображая, что же делать. Нащупав на столе ключи от автофургона, он ловко стянул их походя. К черту Примо. К черту жирную свинью.
Придя к себе, он заметил, что Льюк как-то странно дышит. И быстро решил,
– Мы повезем его в город, – сказал он Харлану. – Закутаем его сейчас в два одеяла и поедем.
– Садись, Арета Мэй, – сказал Бенджамин Браунинг. Арета Мэй стояла в дверях его кабинета. Вид у нее был усталый, глаза смотрели подозрительно:
– Зачем?
Бенджамин взял серебряный карандашик со стола и стал вертеть его в толстых пальцах. Ему не нравилось поручение, данное ему Дафной, и чем скорее он со всем этим покончит, тем лучше.
– Потому что я велю, – сказал он раздраженно. – Входи, закрой за собой дверь и садись, черт тебя побери.
Она исполнила все, как он сказал, хотя и неохотно. Когда она села, он повернулся на вертящемся кожаном стуле так, чтобы не смотреть ей прямо в глаза.
– Да? – спросила она нетерпеливо.
– Я хочу закончить наш договор о найме, – сказал он холодно.
Она привскочила:
– Что вы сказали?
– Я тебя увольняю. Твои услуги больше не нужны. Под ее левым глазом забилась жилка.
– О, вот как, не нужны?
– Миссис Браунинг и я решили, что ты долго нам служила и тебе можно уплатить за шесть недель вперед по случаю увольнения, – и он подал ей через стол подписанный чек. – Миссис Браунинг просила передать, чтобы ты больше на работу не приходила. Ясно?
– Ясно, – пробормотала она.
Он решил, что она согласилась уйти безропотно. И – благодарение Богу.
– Ну, – сказал он, желая, чтобы ока теперь поскорее вышла. – Это все. Ты можешь идти, – сказал он, удаляя ее величественным взмахом руки.
Арета Мэй встала, положила обе руки на стол и пристально взглянула на него.
– И никуда я не пойду, сукин ты сын, – сказала она, заставляя его взглянуть ей прямо в глаза.
Да, он знал, знал, что она устроит скандал. Слишком многого он захотел, чтобы она ушла спокойно.
Однажды… давно, когда она только пришла в их дом и стала работать, она была прекрасна. Высокая, живая, с длинными ногами, большой грудью и соблазнительной улыбкой, как у Синдры, сочный, лакомый кусочек, знойная и манящая. Теперь, семнадцать лет спустя, это была высохшая, обозленная на жизнь старая женщина, тощая, с диким взглядом, впалыми щеками и крашеными рыжими волосами. Даже Дафна в свои годы выглядела лучше, чем она, а Дафна была на десять лет старше. Он больше не спал с женой, но раз в год, в день свадьбы, он заставлял ее встать перед ним на колени и сосать его. Он знал, как ей это противно, и ему доставляло неизъяснимое удовольствие видеть, как его плоть исчезает в ее красногубой пасти. Дафна не смела ему отказать. Дафна ни за что
на свете не могла отказаться от величественного титула «миссис Браунинг».
– Я тебя увольняю, – повторил он, – ты что, не понимаешь английский язык? Ты должна уйти.
– Ничего подобного Арета Мэй делать не будет, – отрезала она, опять садясь. – Ничего подобного, и ты это знаешь.
Он швырнул серебряный карандашик на стол, не зная, что предпринять.
– Я удвою выплату за увольнение, если ты этого хочешь. Жалованье за три месяца вперед, но уйдешь сегодня же.
– Не уйду, – ответила она упрямо. Теперь он уже рассердился по-настоящему:
– Почему не уйдешь?
– Потому что через три месяца у меня не будет ни работы, ни денег, совсем ничего.
– Ты можешь найти другую работу.
– В Босвелле? Какая другая семья сможет взять себе горничную на полную неделю?
– Но всегда можно найти работу на бумажной фабрике или на консервном заводе.
Она опять вскочила.
– Нет! – сказала она решительно. – Я здесь работаю – и здесь останусь.
Он помолчал немного, а потом сказал:
– Чего же ты хочешь?
– Жалованье, которое я получала каждый месяц до конца моих дней, и пять тысяч долларов на счет в банке для моей Синдры. И адвокатскую бумагу, что я все получаю по закону.
– Это шантаж.
– Это ты сказал, не я.
– А если я откажусь?
– Тогда весь город узнает, кто папа Синдры, и обо всех гадостях, которые ты с ней делал.
– Ты что это говоришь?
– Ты знаешь, что я говорю. Синдра – от тебя. Бенджамин побледнел:
– Это… это невозможно.
– Возможно. «
– Каким образом?
– Помнишь, когда я пришла сюда работать? У него перехватило горло.
– Да.
– И ты проходу мне не давал день и ночь, и как только твоя жена уходила из дому, ты начинал приставать ко мне – и я тогда спала в подвальной комнате. И в одну ночь ты ко мне пришел, зажал мне рот рукой и влез ко мне, хотя я этого не хотела.
– Ты тоже этого хотела, – сердито ответил он, – после того первого раза ты сама об этом просила.
– Я тогда забеременела от тебя и не знала, что делать. Так что вышла за первого, который меня захотел, и мы переехали жить в трейлер. А когда я ему сказала, что беременна, он сбежал от меня, и все эти годы я была одна. Но я продолжала работать на вас, и ты продолжал прижимать меня, пока я не постарела.
– Но мы с женой всегда помогали тебе, и вот как ты нам отплачиваешь – враньем? Она хмуро рассмеялась:
– Помогали мне! Дерьмо! Я надсаживала свою черную задницу для тебя и твоей семьи, не забывай. Я стирала твои грязные портки, чистила ваши уборные, убирала всякую грязь.
– И теперь ты собираешься шантажировать меня, рассказывая эту давнюю историю?
– Я хочу, чтобы все было справедливо со мной и твоим ребенком.
– Она мне не дочь.
– Хочешь, чтобы я всем в городе рассказала, как ты имел меня все эти годы?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153